Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme

– Ну что ж. Я весь внимание.

– Начну издалека. С истории нашей семьи.

«Как все не просто. Обычно мои заказчики дальше дедушек и бабушек своих корней не знают, – улыбнулся про себя Шапошников. – А тут вон как – „история“! Меняется, однако, социальный статус миллионеров…»

Впрочем, то, что он услышал дальше, его по-настоящему заинтересовало. Более того – впечатлило, заинтриговало и удивило.

– Вся история нашей семьи, – продолжала Ангелина Ивановна, – связана с этим домом. Его ведь построил двоюродный брат нашего прадеда, Сергей Владимирович Проскурин. Страховое общество «Россия» заказало проект доходного дома именно ему. Когда дом был готов, наша семья переселилась сюда из Замоскворечья. Но не в эту квартиру, а в другом крыле дома, в значительно большую, чем эта. Потом случилась революция. Вообще-то большевики с большим уважением относились к известным специалистам, их не уплотняли. Но на всю семью это не распространялось. В нашу квартиру заселили еще одиннадцать семей, а нам оставили одну комнату. Моя бабушка была поздним ребенком, разница со старшими братьями-погодками у нее была в двадцать лет. Оба брата пошли по военной линии, служили в царской армии. Брат Иван погиб в Первую мировую войну, Федор в Гражданскую. Да если бы и не погибли, их все равно потом бы расстреляли. Федор был белогвардейским офицером, дворянином… Теперь вот модно вспоминать о своем дворянском происхождении. Даже Дворянское собрание есть, которое княжеские титулы раздает неизвестно кому, дворянские традиции возрождают. Все это пустой звук, когда понятия чести и достоинства у нас не востребованы. Давно уничтожили всех, кто олицетворял собой честь и достоинство. А признаком аристократизма теперь стали деньги. Но это невозможно, аристократизм не купишь, он не продается.

Я прочла в военном архиве много интересного, когда стала заниматься историей нашей семьи. Меня поразил случай с одним молодым офицером, недавним выпускником военного училища. Он прибыл в расположение армии командовать ротой. Шли бои, они выполняли свои боевые задачи, а денежное довольствие не поступало. Нет, его никто не украл, как это бывает в наше время, просто армия наступала так стремительно, что тылы отставали. Молодой офицер пришел в отчаяние и… застрелился. То, что солдаты не получили денежного довольствия, он счел своим бесчестьем.

Теперь такой поступок даже непонятен, его надо долго объяснять современному человеку. Вон «Трансвааль-парк» обрушился, сколько народу погибло… Думаю, человеку, который проектировал это здание, то есть по чьей вине произошла такая трагедия, и в голову не пришло стреляться. Не представляю, как он с этим живет?

Изменились, конечно, люди… Вот еще, в одном письме домой молодой офицер рассказывал об участии в своем первом бою. Противник открыл огонь шрапнелью – самый страшный огонь для пехоты. Он пишет, что упал на землю и вдруг слышит голос батальонного командира: «Офицер, встаньте, на вас солдаты смотрят!» Он встал и видит, что весь полк лежит, а офицеры стоят. Под шрапнелью. Недостойно проявлять свой страх перед врагом.

Тут Ангелина Ивановна спохватилась. Виновато посмотрев на Шапошникова, проговорила:

– Извините, я увлеклась. Совсем ведь не о том хотела говорить, а сбиваюсь, время ваше отнимаю. Но вы так хорошо слушаете… Знаете, это редкий талант.

– Ангелина Ивановна, я слушаю вас с большим интересом, и время у меня есть. Не переживайте, – искренне сказал Владимир.

Его вообще отличало удивительное качество – он не надувался, как рыба-шар, не выставлял напоказ свою бесконечную занятость. Не торопился, не кричал, что у него завал работы (а ее было более чем достаточно), что все его рвут на части, но всегда выполнял свои обещания в срок, не откладывая до бесконечности встречи с заказчиками. Понты не стали стилем поведения Шапошникова. Окружающие порой пытались злоупотреблять его терпением и спокойствием, но Владимира это не пугало, он всегда умел поставить на место любого человека.

Однако здесь был совсем другой случай. Конечно, собеседница говорила много, но слушать ее Шапошникову и в самом деле было интересно. К тому же он интуитивно чувствовал, что по какой-то причине ей сложно сразу подойти к главной теме.

Но вообще странно – почему ему, совершенно постороннему человеку, она вдруг решила рассказать историю своей семьи?

Между тем, ободренная своим визави, Ангелина Ивановна продолжала:

– В общем, была когда-то счастливая, большая, дружная семья, а осталась одна моя бабушка – Ольга Проскурина. Ей было восемнадцать лет, когда она похоронила свою маму. Отец умер еще до революции. Бабушку спасли связи его двоюродного брата-архитектора. Кто-то из его учеников устроил ее копировальщицей в мастерскую знаменитых братьев Весниных. Старых специалистов почти сразу начали привлекать к строительству новой жизни. Так что их мастерская была одной из первых, народу работало много, и в общей массе девочке, братья которой служили в царской армии, был шанс затеряться. Если бы не эта удача, не знаю, что бы с ней стало. Веснины очень рисковали, взяв ее на работу, но они не могли поступить иначе – из уважения к ее семье, к дяде. В них была жива отличительная черта русской интеллигенции – они были способны к сопереживанию. Не к сочувствию, которое по сути своей есть удовлетворенная зависть, нет, тут другое. Это именно способность взять на себя часть тяжелой ноши ближнего, пережить вместе с ним трудное время, нести ответственность за него, несмотря на то что это может причинить личные неудобства.

Происхождение бабушки при оформлении скрыли, дескать, сирота, ничего не помнит, и взяли на работу копировальщицей. Это дело она мгновенно освоила, поскольку всегда прекрасно рисовала. После всех тягот и потерь началась светлая полоса.

И вот именно тогда в ее жизни произошла встреча, которая определила весь дальнейший ход событий. Это было здесь, возле дома. Солнечным весенним днем, по дороге на работу в мастерскую, она встретила необыкновенного человека. Он стоял на бульваре, в солнечных лучах, спокойный и в то же время весь такой, знаете, словно опережающий самого себя, как сжатая пружина. Он явился к ней целым миром – с неординарным настоящим и ярким будущим. Тогда, в двадцатых годах, на московских улицах не часто можно было встретить иностранца. Впрочем, такого иностранца и в наши дни не каждый день встретишь. И дело не в том, что он был иначе одет, то есть потрясающе элегантно, – он был не похож ни на кого. Впрочем, когда считаешь, что человек не похож ни на кого и вообще лучше всех, это просто первый признак влюбленности.

Вот так судьбе было угодно подготовить знакомство моей бабушки с Шарлем Эдуаром Жаннере. Он уже тогда был известным архитектором, взяв фамилию предков своей матери Ле Корбюзье.

Услышав это имя, Шапошников просто замер от изумления.

– Корбюзье? Он имеет отношение к вашей семье?

– Да. Я же не просто так вам все это рассказываю!

Мастерская Весниных

Товарища Игнатова с самого начала коробило поведение этого знаменитого архитектора из Парижа. Останавливается где хочет, все чего-то ходит, смотрит… То к одному архитектору ему надо, то к другому. И зачем ему целая неделя в Москве? Посмотрел Кремль, проехался по центру – и до свидания, а еще лучше – прощайте.

Конечно, надо отдать этому французу должное. Для человека такой буржуазной холености взгляды у него нормальные, революционные. Только и говорит что о социальных переменах, разве что «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног» не поет…

Действительно, во Франции антибуржуазные взгляды Корбюзье популярностью не пользовались, и там он со своими идеями общественных новаций был одинок. Зато в России, где социальные утопии стали основой нового строя, Шарль Эдуар чувствовал себя как рыба в воде.

Он искренне верил в идею равенства богатых и бедных, считал, что в современной архитектуре нельзя провести в жизнь что-то новое, не руководствуясь при этом социальной программой. Он был великим мечтателем и хотел, чтобы все были счастливы. Он восхищался домами-коммунами, Дворцами культуры для рабочих. Так же как и те, кто их возводил, Корбюзье тогда чувствовал себя действительно в центре мира. Они вместе строили новое общество, они создавали новую культуру и новый авангард.

Ставилась цель, увы, не достигнутая до сих пор, – обеспечить всех достойным жильем. Благороднейшая задача для архитекторов – отсюда и энтузиазм!

Утром того дня, когда Корбю с товарищем Игнатовым прибыли в мастерскую Весниных, и началась ознакомительная поездка известного французского архитектора по Москве. Первоначально планировалась только одна встреча с коллегами-архитекторами – он на сцене, они в зале. Что-то вроде общего собрания, в стиле пресс-конференции. И конечно, никаких поездок по мастерским. Все должно было происходить под строгим присмотром.

Однако Корбю заявил, что хочет своими глазами увидеть то, чем восхищался его соотечественник маркиз де Кюстин, которому Москва показалась эскадрой среди земной тверди. Маркиз жил в гостинице на Большой Дмитровке и описал в своих воспоминаниях весь маршрут по городу «сорока сороков»: «Огромное множество церковных глав, острых, как иглы, шпилей и причудливых башенок горело на солнце над облаками дорожной пыли… Каждая глава увенчана крестом самой тонкой филигранной работы, а кресты, то позолоченные, то посеребренные, соединены такими же цепями друг с другом. Постарайтесь вообразить себе эту картину, которую нельзя даже передать красками, а не то что нашим бедным языком! Игра света, отраженного этим воздушным городом, настоящая фантасмагория среди бела дня, которая делает Москву единственным городом, не имеющим подобного себе нигде в Европе».

Корбю радостно сообщил встретившим его товарищам из ГПУ о ярких впечатлениях маркиза, изъявив желание увидеть все это своими глазами.

– В мировой архитектуре на протяжении веков мы наблюдали лишь постепенные изменения структуры и декора, но наступает век стекла и бетона, он даст возможность продемонстрировать великое могущество конструкции. Это переворот в самом кодексе архитектуры. В Москве можно будет увидеть этот эволюционный процесс в полном объеме. От куполов до железных конструкций, – возбужденно говорил Корбюзье, не обращая внимания на смущение своих невольных слушателей.

Планы архитектора, мягко говоря, не обрадовали товарищей. К тому времени в Москве никаких «сорока сороков» уже не было – большинство церквей были либо снесены, либо постепенно разрушались. Здесь ждали авангардиста и атеиста, ругающего «затхлую религиозность мелких буржуа», а он, оказывается, хотел строить новое, не разрушая старого… В общем, сложилась весьма скользкая ситуация.

Поэтому, когда Корбю сказал, что в принципе его еще больше интересуют современные тенденции развития советской архитектуры и что он хочет лично пообщаться с ведущими зодчими в их мастерских, товарищи из ГПУ облегченно вздохнули и со спокойной душой предоставили ему такую возможность. О чем позднее горько пожалели.

В мастерской Весниных Корбю встретили радушно. Он был этим приятно удивлен, вспоминая напряженность, которая сразу же возникла у него в отношениях с Мельниковым. Здесь же ничего подобного не случилось.

Они оказались абсолютными единомышленниками. Братья Леонид, Виктор и Александр были приверженцами конструктивизма, их взгляды полностью совпадали с профессиональным кредо Корбюзье, который уделял особое внимание функциональности сооружений, новым инженерным конструкциям и материалам. Его сразу стали расспрашивать о том, над чем он сейчас работает, рассказывали о своих планах, о строительстве Днепрогэса, которое шло полным ходом под руководством их мастерской.

Веснины говорили по-французски. В какой-то момент Виктор Александрович заметил напряженный взгляд товарища Игнатова, который не ожидал столь оживленной беседы, и сказал:

– То, о чем мы говорим, интересно послушать всем. Надо переводить. Это ведь по-настоящему историческая встреча. Кто у нас еще знает французский?

В другой момент Оля Проскурина вряд ли призналась бы, что знает язык. Но сегодня уже с утра происходили какие-то чудеса. Тот самый удивительный «не наш» человек опять встретился на ее пути. Как только он вошел, их глаза мгновенно нашли друг друга. И Оля поняла, что должна подойти к нему, и теперь у нее есть серьезный повод – она будет переводить.

Товарищ Игнатов был вполне удовлетворен решением Виктора Веснина. И разумеется, отметил про себя неожиданную помощницу. Мало ли что и как повернется! О ней надо знать все.

Веснины опять стали рассказывать о Днепрогэсе, о конкурсе на лучший проект Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя, о новом проекте здания Центросоюза на Мясницкой. Леонид Александрович даже предложил Корбюзье поработать вместе над общим проектом. Или, если у французского архитектора появится такое желание, он сам мог бы сделать какой-то проект для Москвы…

Мельком взглянув на непроницаемое лицо товарища Игнатова, Веснин осекся, но… идея была уже высказана и стала бурно обсуждаться.

Корбю, совершенно преобразившийся и какой-то помолодевший, все рассказывал только переводчице Оле. Той самой Оле – из его прекрасного утреннего видения!

«Так не бывает. Видимо, какие-то высшие силы хотят, чтобы мы все же познакомились и я не потерял ее из виду», – пронеслось в его голове.

Ольга вела себя с достоинством и внешне была абсолютно спокойна. Ей даже удалось скрыть, что внимание маэстро ей небезразлично – во всяком случае, от пристального взгляда товарища Игнатова.

Впрочем, в тот момент товарища больше волновала тема проекта Дома Центросоюза.

Братья Веснины тут же решили, что откажутся от этого проекта в пользу Корбюзье. Вольно или невольно, они не смогли скрыть того, что советским архитекторам тесно в замкнутом пространстве страны, что им остро необходимо участвовать в международном процессе развития архитектуры. Веснины считали, что присутствие Корбюзье в Москве, его работа здесь во многом компенсируют такую изолированность.

Это был очень серьезный поступок с их стороны. Братья были людьми особого толка, они привыкли нести ответственность за все в своей жизни: за молодую девушку, оставшуюся сиротой, и за связь со временем и миром. Как могли, они спасали то, что было им дорого.

Для себя Корбю все уже решил. Он остается в Москве. Он во что бы то ни стало примет участие в конкурсе проектов Дворца Советов и предложит свои услуги по проектированию Дома Центросоюза. Он чувствует здесь вдохновение, прилив сил, энтузиазм! Здесь сама атмосфера благоприятствует рождению новых идей. А главное, здесь он встретил ЕЕ.

Корбю никогда не был женат. Ему даже в голову не приходило, что может случиться то, что случилось. Он совершенно не ожидал, что может влюбиться. Но именно это и произошло с великим архитектором…