Джоконда и паяц

Из пиццерии Лавров поехал в Строгино искать картину «Рождение московской Венеры».

То, что он увидел, поразило его до глубины души.

Полотно занимало всю стену и сразу бросалось в глаза. Фигура обнаженной богини любви светилась подобно драгоценному опалу на фоне лазурного неба и прозрачной бирюзы моря. Ее золотистые волосы развевал ветер.

В галерее никого не было, кроме хозяйки и единственной посетительницы, которая застыла у той же картины, что и Лавров. Они взглянули друг на друга и улыбнулись.

– «Девушка божественной красоты колышется, стоя на раковине, гонимая к берегу сладострастными Зефирами…» – с завистливым восхищением произнесла посетительница.

– Похоже на стихи, – оценил он.

– Это и есть стихи.

– Чьи? Ваши?

Молодая женщина покачала головой.

– Анджело Полициано, – ответила она. – Итальянский поэт. Он жил в пятнадцатом веке.

Романа не смущало собственное невежество. В обществе Глории он нередко попадал впросак и привык держать марку, несмотря ни на что.

– Вам нравится? – спросила посетительница, указывая на полотно.

– Очень.

Она сама чем-то смахивала на Венеру: стройная, светлоглазая, длинноволосая…

* * *

В «Потешный» театр бывший опер приехал под впечатлением от Венеры. Он в прямом смысле слова обалдел.

«Художнику вполне удалось передать манеру Боттичелли и в чем-то даже превзойти его, – заметила хозяйка галереи. – Хотя бытует мнение, что старые мастера вне конкуренции. Взгляните-ка на Венеру Артынова! Она сияет, подобно утренней звезде. Опаловая кожа, золотые волосы, умопомрачительная фигура. Это далеко не классический идеал Возрождения. Это – сама весна, чувственная и трогательная в своей наготе. Она не знает ни стыда, ни страха».

– Вы ко мне?

Лавров вздрогнул и очнулся от чар, навеянных богиней любви. Перед ним стояла экстравагантная особа лет тридцати пяти, одетая в нелепый зеленый балахон, из-под которого виднелись тонкие ноги, обтянутые малиновыми лосинами. Прическа этой леди напоминала взрыв на макаронной фабрике. В ушах висели огромные, почти до плеч, пластиковые кольца-серьги.

– Светлана Артынова? – уточнил он.

– Да. А вы кто будете?

– Частный детектив.

– Вот оно, что, – не удивилась она. – Вы по поводу Семы?

– Почему вы так решили?

– Не знаю, – повела она узкими плечиками. – Показалось. Мне сон дурной приснился. Будто Сема провалился в трясину и не может выбраться. Вопит, руки тянет… а я стою, не в силах пальцем пошевелить. Он утонул на моих глазах.

Ее лицо было покрыто слоем тонального крема, белого, как сметана. На этом фоне густо подмалеванные черные брови и алый рот выглядели кричаще.

Накануне своего визита в театр Лавров навел справки о бывшей жене художника. Ему сообщили, что Светлана невероятно самобытна и талантлива. Эпатажная внешность – часть ее имиджа, как и прочие странности, присущие творческой натуре. В «Потешном» ее ценят. Кроме того, она получает заказы со стороны и неплохо зарабатывает.

Роман прочистил горло, собираясь с духом. Он не имел понятия, как разговаривать с такими барышнями. Светлана сама пришла ему на помощь.

– Я знала, что Артынов добром не кончит, – заявила она. – Что с ним? Он жив?

– К счастью, да. Правда, приболел. Ангина.

– У него вечно болит горло! – взмахнула широкими рукавами Светлана. – Меня достали его постоянные полоскания, шарфы, компрессы!

Внутреннюю сторону ее предплечий покрывали замысловатые татуировки. Лавров мысленно ахнул, но сохранил благовоспитанную мину.

– Зачем вы пришли? – сверкнула она темными зрачками. – У меня мало времени. Работа не ждет.

– Мы могли бы поговорить об Артынове?

– О нем нынче только ленивый не говорит. Вы журналист? Я интервью не даю! – отрезала Светлана.

– Я сыщик, – напомнил Лавров.

– Вы прикидываетесь сыщиком, – усмехнулась она. – А сами охотитесь за дешевыми сенсациями и роетесь в чужом грязном белье. Мы с Семой расстались и ни о чем не жалеем. У него после развода начался творческий подъем, я тоже не жалуюсь.

– В самом деле?

– Я не собираюсь выворачивать перед вами душу! – вспыхнула Светлана.

Из-под тонального крема пробился румянец возмущения. Артынов все еще был не безразличен ей.

– Кстати, насчет души, – ввернул Роман. – Говорят, ваш бывший муж якшается с дьяволом. У этих слухов существует реальная подоплека?

Художница вздрогнула и отвела глаза. Вопрос заставил ее выйти из роли и прибегнуть к импровизации.

– Что вы несете? Какой дьявол? Ужастиков насмотрелись? Я вам больше ни слова не скажу. Убирайтесь!

– И не подумаю, – невозмутимо парировал он, мысленно перебирая способы задеть Светлану за живое. – Я не гордый, и вам не удастся меня оскорбить.

– Тогда уйду я.

Она выразила готовность покинуть холл, где они беседовали. Лавров воспользовался минутой промедления и брякнул:

– Натурщица, с которой Артынов писал Венеру, погибла. Выбросилась из окна своей квартиры. Кое-кто не верит в ее самоубийство. Вам не жаль несчастную девушку? Она только начинала жить, мечтала о любви, о славе…

– Ой, я сейчас заплачу! – скривилась декораторша.

– Вы жестоки.

– Меня бы кто пожалел, – рассердилась она.