Британская империя

В ту же ночь понедельника, около полуночи или чуть позже, огни фрегата, шедшего впереди, неожиданно исчезли, и он стал невидим. Тогда же наш марсовый крикнул, что корабль генерала затонул. Так оно и было: в тот самый момент море поглотило фрегат».

Рэли оплакал брата и стал готовить новую экспедицию через Атлантику. В марте 1584 года он сумел добиться от королевы патента на открытие и приобретение «варварских стран и земель, не принадлежащих какому-либо христианскому государю». С претензиями Испании еще считались, до открытой конфронтации оставалось три года. Елизавета выдала патент, но настаивала, чтобы сэр Уолтер осуществлял лишь общее руководство проектом.

27 апреля 1584 года из Западной Англии отплыли два барка. Их капитанами были Филипп Амадас и Артур Бэрлоу. Уолтер Рэли подготовил эту экспедицию на собственные средства, и капитаны должны были отчитываться лично перед ним. Сначала корабли достигли Канарских островов, потом взяли курс на Вест-Индию и, лишь достигнув Багамских островов, повернули к северу. Туда, где не было испанских колоний. Артур Бэрлоу писал отчет для Уолтера Рэли: «2 июля мы вошли в прибрежные воды, где пахло так чудесно и так сильно, словно мы оказались в центре прекрасного сада, где в изобилии цвели все сорта ароматных цветов… Прошли еще около 20 английских миль, прежде чем обнаружили проход или реку, впадающую в море… Мы вошли в нее не без труда и бросили якорь приблизительно на расстоянии трех аркебузных выстрелов от устья по ее левую сторону. Возблагодарив Бога за наше благополучное прибытие, мы спустили наши боты и отправились осматривать ближайший берег». Осмотр моряков более чем удовлетворил. Это было совсем не похоже на суровый Ньюфаундленд, столь неприветливый к их предшественникам. Как отметил все тот же Бэрлоу: «Земля – самая плодородная, тучная, изобильная и благодатная во всем мире».

Местных жителей англичане встретили два дня спустя. Их было трое, и они подплыли к английским кораблям на небольшой лодке. Впечатление туземцы оставили самое благоприятное; направляясь к пришельцам, они не проявили ни страха, ни колебаний. Их предводителя пригласили осмотреть корабль, угостили всякими заморскими блюдами и одарили подарками. Гость не захотел остаться в долгу. То, что он не имел при себе ничего ценного, помехой не оказалось. Индейцы тут же занялись рыбной ловлей, и уже через полчаса их каноэ глубоко просело под тяжестью улова. Всю пойманную рыбу разделили на две равные части и половину отдали англичанам. О дальнейшем развитии отношений с туземцами капитан Бэрлоу сообщает следующее: «На другой день к нам подошло несколько лодок, в одной из них находился брат короля, сопровождаемый 30 или 50 воинами, людьми красивыми, добрыми и столь же воспитанными и вежливыми, как европейцы. Имя королевского брата – Гранганемео, самого короля именовали Винджина». Вторая встреча прошла в столь же дружественной обстановке, как и первая. Возникла бойкая меновая торговля. Вождь положил глаз на большое оловянное блюдо, которое он собирался использовать в качестве нагрудного панциря, и предложил за него 20 шкур крупных животных. При этом индейцы не проявляли мелочности и снабжали моряков съестными припасами безвозмездно.

Англичане объявили эту щедрую землю владениями королевы Елизаветы и стали присматривать место для поселения. Вскоре им приглянулся небольшой остров, который индейцы называли Роанок. Он был расположен в глубоко вдающемся в сушу заливе, недалеко от берега. «В его северной части, – рассказывал позже Бэрлоу, – находилась деревня из девяти домов, построенных из кедра, обнесенная вокруг палисадом из заостренных стволов, который служил им защитой от врагов. Вход в деревню был сделан очень искусно – в виде вращающегося копья. Когда мы подплыли туда, навстречу нам выбежала жена Гранганимео, брата короля, и приветствовала нас очень радостно и дружелюбно. Ее мужа не было дома. Нескольким из своих людей она приказала вынести наши лодки на берег, так как на море было большое волнение. Другим она велела вынести нас самих на спинах на берег, а третьим – спрятать весла в доме, чтобы они не пропали. Когда мы вошли в первую комнату дома, состоявшего из пяти комнат, она посадила нас у большого костра, после чего сняла нашу одежду, постирала ее и высушила. Несколько женщин стянули с нас чулки и выстирали их. Другие вымыли нам ноги теплой водой. Хозяйка при этом проявляла большую заботу, старалась, чтобы все было сделано наилучшим образом… с нами обращались со всей любовью и добротой, а также со всей возможной щедростью (на свой манер). Мы встретили людей самых добрых, любящих и доверчивых, лишенных всякого коварства и не способных к предательству, живущих, как в золотом веке».

В сентябре того же года экспедиция Амадаса и Бэрлоу возвратилась в Англию, и капитаны принесли сэру Уолтеру Рэли благую весть: место для колонии найдено – лучше не придумаешь. Обрадованный, он решил назвать будущую колонию Виргинией – в честь королевы-девственницы (virgin), как принято было куртуазно именовать незамужнюю Елизавету. Но в современной литературе эту первую английскую колонию предпочитают, во избежание путаницы, называть индейским именем Роанок. Название Виргиния унаследовала другая колония, основанная несколько севернее в царствование Якова I. От нее получил свое имя американский штат. Но основанная Рэли колония находилась не на территории современного штата Виргиния, а в нынешней Северной Каролине.

Вскоре по возвращении Амадаса и Бэрлоу Рэли представил Елизавете некоего Ричарда Хаклюйта, который передал королеве свое сочинение, озаглавленное «Трактат об основании колоний в Западном полушарии». Трактат произвел большое впечатление на ее величество, но она распорядилась держать его содержание в секрете, что и выполнялось вплоть до второй половины XIX века.

9 апреля 1585 года из Плимута вышло семь кораблей и направились в Роанок. Рэли вложил в эту новую экспедицию 40 тыс. фунтов стерлингов собственных средств, королева тоже участвовала в деле лично. Эскадру возглавлял Ричард Гренвилл, двоюродный брат Рэли и Гилберта, одним из капитанов был Томас Кэвендиш. В июле корабли достигли острова Роанок и основали наконец первое английское поселение в Америке. В нем насчитывалось 160 жителей. Эскадра простояла близ только что основанной колонии до конца августа, затем Гренвилл пожелал колонистам удачи и ушел в Англию, пообещав вернуться через год.

Губернатором первой Виргинии был некто Ральф Лейн. Видное положение среди колонистов занимал Джон Уайт, талантливый художник, выполнявший обязанности картографа. Он также сделал множество акварельных зарисовок местной природы и портретов туземцев. Те работы Уайта, которые сохранились до наших дней, сейчас выставлены в Британском музее.

Среди оставшихся тогда в Америке был также Томас Хэрриот, впоследствии знаменитый ученый: математик, астроном и этнограф, а тогда еще молодой человек, широко известный в узких кругах своими познаниями и оригинальным умом. За время своего пребывания в Роаноке он выучил язык индейцев-алгонкинов и написал трактат под названием «Краткое и достоверное описание земель Виргинии», напечатанный в Англии в 1588 году.

Казалось, все благоприятствует поселенцам, но жить где-либо постоянно – отнюдь не то же самое, что погостить там несколько недель. Идиллические отношения с коренными обитателями Роанока вскоре стали портиться. Трудно сказать, повели ли себя англичане агрессивно в отношении индейцев или те попросту были рады принять гостей, но отнюдь не собирались отдавать свою землю навсегда. А кроме того, похоже, как ни плодородна была земля Виргинии, далеко не все колонисты жаждали ее возделывать. В памяти были еще свежи рассказы об испанцах, мешками таскавших золото в Перу и Мексике. Как бы там ни было, год спустя Уолтер Рэли получил не слишком утешительный отчет от Ральфа Лейна. Губернатор Виргинии сетовал, что «недостаточное число людей и недостаточное количество необходимых вещей лишили нас возможности сделать нужные открытия», и настоятельно советовал эвакуировать колонию. «Только открытие с Божьей помощью богатых сокровищ, или водного пути в южные моря, или подхода к нему, и ничто больше, не сможет обеспечить этой стране ее заселение нашей нацией, – писал Лейн. – Только два указанных открытия сделают здешний климат самым приятным и целебным, а вместе с тем и землю, если ее возделывать, самой плодородной в мире. Тогда и сассафрас, и многие другие полезные растения, а также камедь, обнаруженные здесь, сделаются выгодным товаром и грузом кораблей, сами же по себе они не могут стать привлекательными».

В ответ на это жалобное послание Рэли решил отправить в Виргинию новых колонистов и более предприимчивого лидера. Но он не смог заняться этим сразу. Как раз тогда давно напряженные отношения с Испанией перешли наконец в стадию открытого конфликта, Френсис Дрейк начал готовить грандиозный пиратский рейд по испанским колониям, а в столице обнаружился католический заговор в пользу Марии Стюарт. Сам Рэли возглавил нападение на испанскую эскадру близ Ньюфаундленда, словом, на какое-то время всем стало не до скромной колонии Виргиния. К счастью для губернатора Лейна, адмирал Дрейк решил проведать его на обратном пути из своего рейда. Видимо, он нашел положение колонистов и в самом деле плачевным. Поселенцев Роанока снабдили некоторым количеством припасов и решили оставить им на всякий случай несколько небольших судов. Но эскадра Дрейка еще не успела отчалить, как разыгравшийся шторм унес эти суда в море вместе с находившимися на них припасами. После этого адмирал счел необходимым снять поселение. 27 июля 1586 года первые колонисты Роанок возвратились на родину в весьма печальном настроении. Привезенные Хэрриотом табак и картофель вряд ли могли бы утешить сэра Уолтера в этой неудаче, но к тому времени он уже отправил в Роанок Гренвилла. Тот разминулся с эскадрой Дрейка в Атлантике и прибыл на место прежде, чем неудачливые колонисты сошли на английский берег.

Ричард Гренвилл крайне удивился, когда не обнаружил на месте поселения ни одного англичанина. В этом было некое предзнаменование печальной судьбы колонии, но тогда капитан решил, что колонисты просто зачем-то отправились в глубь страны и рано или поздно вернутся. Он оставил на острове запас продовольствия под охраной 15 человек и вновь покинул Роанок.

Гренвилл вернулся сюда в третий раз год спустя и привез 117 новых колонистов. Нового губернатора звали Джон Уайт, но исследователи не вполне уверены в том, что это был тот самый Уайт, что был художником и картографом первой колонии. Но Гренвилл снова не застал на острове никого из тех, кого на нем оставил. Обратимся к воспоминаниям губернатора: «Июля двадцать второго числа мы благополучно прибыли в Хатораск, где наш флагманский корабль и пинасса бросили якорь. Губернатор в сопровождении сорока лучших людей своих перешел на пинассу, намереваясь немедленно отправиться к Роаноку, где надеялся отыскать тех пятнадцать англичан, кои были оставлены на острове сэром Ричардом Гренвиллом год назад.

Однако сей же час, как наша пинасса отчалила от флагманского корабля, джентльмен, что был ответствен за возвращение в Англию, заручился поддержкой Фернандо и воззвал к матросам на пинассе, требуя от них при возвращении за следующей партией не брать на борт первых сорок колонистов, но оставить их на острове, исключая губернатора и еще двух или трех человек по его усмотрению, ибо лето на исходе и нигде в другом месте он высаживать колонистов на берег не будет. И тогда слова капитана убедили всех матросов как на пинассе, так и на судне, и увещевания губернатора не помогли, и, не тратя времени на споры, он направился на Роанок, дабы тем же вечером, на заходе солнца, сойти на берег в том самом месте, где были оставлены 15 наших соотечественников, но не нашел никого из них, не нашел никаких свидетельств их присутствия там, если не считать того, что мы нашли кости одного из тех пятнадцати, убитого дикарями задолго до нас.

Июля 23 числа губернатор с несколькими своими людьми прошел к северной оконечности острова, где стоял форт капитана Ральфа Лейна со всем необходимым оснащением и в окрестностях коего располагались приличные жилые дома, построенные год назад. Там мы мыслили разузнать что-нибудь о наших людях или же найти какие-либо следы их пребывания, но, когда пришли туда, мы обнаружили, что форт разрушен до основания, зато все дома целы и невредимы, разве что их нижние комнаты и развалины форта заросли побегами дынь, и тогда мы вернулись к своим, больше не чая увидеть кого-либо из тех пятнадцати в живых.

В тот же день мною был отдан приказ, чтобы все до последнего человека отправились на починку домов, кои мы нашли нетронутыми, а также начали строить новые коттеджи в количестве, потребном для поселения».

Судьба пропавших четырнадцати человек так и осталась неизвестной, а пятнадцатого не радовала, тем не менее поселенцы смотрели в будущее не без оптимизма. Форма правления колонии была новой, губернатору помогали 12 советников, каждому колонисту предоставлялся в Виргинии солидный земельный надел, что должно было стимулировать земледелие и создать наконец прочную основу для дальнейшей колонизации. Припасов на этот раз взяли больше. Но, учитывая непростую обстановку, которую застали на месте, решили, что губернатор Уайт препоручит управление своим советникам, а сам вернется вместе с Гренвиллом в Англию, чтобы привезти больше припасов и новых поселенцев.

Еще до отплытия эскадры одна из колонисток, дочь Джона Уайта и супруга советника губернатора Ананиса Дера, счастливо разрешилась от бремени девочкой, которая стала первым ребенком англосаксонских кровей, рожденным в Новом Свете. Ее назвали Вирджинией. Это казалось счастливым предзнаменованием.

Вернуться на следующий год к дочери и внучке, как он того хотел, Уайту не удалось. Война с Испанией принимала слишком серьезный оборот. В империи Филиппа II снаряжалась «Непобедимая армада». «Морские волки Елизаветы» сочли за благо не ждать у моря погоды, а нанести упреждающий удар. В апреле 1587 года Френсис Дрейк с 25 кораблями неожиданно напал на Кадис. Четыре корабля сумели ворваться в порт и уничтожить 30 из 60 стоящих на рейде кораблей пресловутой Армады. Это подняло боевой дух англичан и разозлило испанцев.

20 мая 1588 года флот короля Филиппа II вышел из Лиссабона, намереваясь провести высадку десанта на Британских островах. В конце июля – первых числах августа в виду берегов Кента его встретили лучшие английские адмиралы: Чарльз Говард, Френсис Дрейк, Уолтер Рэли, Мартин Фробишер, Джон Хокинс, Ричард Гренвилл. В ходе встречи выяснилось, что приспособленные к абордажному бою и перегруженные людьми корабли грозной Армады не могут как должно противостоять «морским волкам». В этой схватке все решали качества судов и их экипажей.

Англичане уже изрядно потрепали испанцев, когда в дело вмешалась еще и стихия. Внезапно поднявшийся ветер отнес большую часть испанских кораблей на север к Оркнейским островам, где на них обрушился жуткий шторм. Не иначе как подданным королевы Елизаветы помогла сама фея Моргана, согласно древним британским преданиям – королева Оркнейская. Впрочем, разговоры о том, что «Непобедимую армаду» победили не люди, а ветер и волны, велись больше в Испании и едва ли соответствовали истине. Шторм поставил точку в сражении, но его судьба определилась раньше.

Армада потеряла две трети своего состава, потери английской стороны составили около 100 человек. Морское могущество Испании было подорвано, но не настолько, чтобы она оказалась неспособной вести боевые действия на море. Война продолжалась еще долго с переменным успехом, испанцы сохранили свои американские колонии, восстановили достаточно регулярное движение своих «серебряных флотов» и были вполне способны доставлять противнику крупные неприятности.

В такой обстановке заботиться о процветании колонии Виргиния и Уолтеру Рэли, и Ричарду Гренвиллу было некогда. Да и особой срочности, казалось, не было. Земля за океаном была обильна, а ошибки первых колонистов, заставившие их спешно покинуть Роанок, вроде бы учли. Неутомимый Томас Хэрриот дал колонистам множество советов, как вести хозяйство, исходя из изученного им опыта индейцев. Так что год-другой можно и подождать. Тем не менее попытки достичь Виргинии предпринимались Уайтом и в 1588-м, и в 1589 году, но, столкнувшись с испанскими дозорами, английские капитаны поворачивали назад. В 1590 году Рэли договорился с лондонским купцом Джоном Уоттсом, чтобы три его корабля, идущие в Вест-Индию, взяли с собой Джона Уайта и зашли на Роанок. Путешественники прибыли на остров в середине августа. Рассказ о том, что они там обнаружили, лучше доверить самому Уайту: «К вечеру 15 августа мы стали на якорь у Хатораска, на глубине в 5 морских саженей и в трех лигах от берега… На острове Роанок, около того самого места, где в 1587 году я покинул колонию, мы заметили густой дым, поднимающийся к небу, каковой дым вселил в нас надежду, что часть колонии осталась на месте, ожидая моего возвращения из Англии…

Мы подготовили две шлюпки и все оснащение и отплыли от Хатораска в количестве 19 человек, но не успели добраться до того места, где должны были пребывать наши колонисты, как в одночасье потемнело, мы миновали лишних четверть мили, и там, в стороне северной оконечности острова, узрели меж деревьев свет большого костра, в каковом направлении и стали тотчас двигаться. Будучи напротив костра, мы бросили дрек (шлюпочный якорь) и подали сигнал трубой, а затем сыграли на оной же немалое количество английских мелодий и звали колонистов на разные голоса, но нам никто не ответил. Как рассвело, мы высадились на берег и, подойдя к огню, обнаружили, что горела там дрянная трава да трухлявые стволы разные. Оттуда мы прошли лесом к той части острова, что расположена против Дасамонгвепека, и затем обогнули северную оконечность острова и вернулись к месту, где я покинул колонию в году 1587-м.

По пути мы видели отпечатки ног двух или же трех дикарей, похоже ночные, и когда мы вышли к песчаной косе, то заметили близ оной дерево, на коре коего курьезным манером три большие латинские буквы вырезаны были – КРО… Как я уезжал в Англию, так мы условились, что товарищам моим никоим образом не должно упускать случая писать или вырезывать на стволах деревьев название места, в коем они обретаться будут, ибо к приезду моему хотели они съехать с Роанока того миль на пятьдесят в глубь страны.

…И прошли мы тогда к поляне, где дома ранее воздвигнуты были, но дома те снесены оказались, а само место огорожено было частоколом высоким из великих стволов, куртины же и фланкеры кругом подобны фортификационным оказались, а на одном из великих стволов, что направо от входа, коры вовсе не было, и в пяти футах от земли изрядными заглавными буквами высечено было – КРОАТОН, и не было рядом никакого знака бедствия.

Пройдя затем внутрь частокола, узрели мы там немало брусков железных, да две чушки свинцовые, да четыре капкана, да много разных тяжелых штук, там и сям разбросанных и в сорной траве обильной почти не видных. Оттуда мы прошли берегом к устью ручья, дабы отыскать шлюпку какую или пинассу, но не обнаружили и следа их, равно как не нашли ни фальконетов, ни пушек малых, кои я оставил колонистам, отъезжая. Возвращаясь, мы встретили некоторых из наших моряков, которые сказали, что они нашли несколько сундуков, в свое время закопанных, а потом вырытых и разбитых; что многие предметы испорчены и разбросаны вокруг и не оставлено неиспорченным ничего из тех вещей, применение которых было известно дикарям. Вскоре капитан Кук и я подошли к концу траншеи, сделанной два года назад капитаном Амадасом; там мы увидели пять сундуков, которые поселенцы тогда тщательно запрятали. Среди них – три, принадлежавшие мне, а вокруг разбросанные, сломанные и пришедшие в негодность вещи: книги без обложек, карты и картины, сгнившие и испорченные дождем, мой доспех, почти полностью съеденный ржавчиной…»

Обнаружить в окрестностях какие-либо следы пропавших поселенцев не удалось, впрочем, англичане не могли позволить себе слишком долгих и тщательных поисков. В четвертый раз основывать колонию на месте, которое трижды находили пустым и заброшенным, они при всем своем упорстве не стали. Репутация у острова Роанок сложилась неважная. Другими поселениями в Америке в царствование Елизаветы тоже не обзавелись. Некоторым утешением служила успешно начавшаяся экспансия в Индию. 31 декабря 1600 года указом королевы была основана Английская Ост-Индская компания, быстро прибравшая к рукам богатейшую азиатскую страну, бывшую предметом вожделения всех европейских монархов. Компания успешно хозяйничала в Индии на протяжении двух с половиной столетий. Впрочем, по-настоящему активные действия для завоевания этого субконтинента начали предприниматься лишь в следующее царствование. Но, как и в случае с Новым Светом, при Елизавете были заложены основы.

Лирическое отступление о сэре Уолтере Рэли

О возможной судьбе колонистов Роанока мы с вами еще поговорим, но нам вряд ли представится случай вернуться к ее основателю – сэру Уолтеру Рэли. Между тем дальнейшая судьба этого человека достаточно занимательна, чтобы уделить ей здесь немного места, даже отступив слегка от основной темы этого раздела книги.

С начала войны с Испанией Рэли командовал небольшой эскадрой. 23 июля 1588 года состоялось сражение при Портленде, которое продолжалось целый день. Испанский флот превосходил английскую эскадру количеством кораблей, но состоял из неповоротливых галеонов с высоко расположенными орудийными палубами, что затрудняло ведение огня на коротких дистанциях по низким целям. Поэтому Рэли использовал свою излюбленную тактик: выманивал галеоны на бой в открытое море, где, используя маневр, приближался к ним на короткую дистанцию и почти безнаказанно пускал ко дну. К концу дня разгром испанской эскадры был завершен.

Неудача с колонией Виргиния не повлияла на положение Рэли при дворе, он потерял высочайшее благоволение несколько позже и по причинам личного характера. Осенью 1591 года сэр Уолтер тайно обвенчался с некой Елизаветой Трокмортон, вскоре у них родился сын. Когда все выплыло наружу, королева была вне себя и отправила в Тауэр и фаворита, и соперницу. Но дело все же не кончилось эшафотом. Месяца через два после ареста в Дортмуд прибыла снаряженная «преступником» каперская экспедиция, как выяснилось, весьма успешная. Рэли был прямо из тюрьмы направлен для проведения ревизии и составления финансового отчета. Королева боялась запутаться в малознакомых счетах и упустить часть прибыли. Оказалось, что общая стоимость захваченного груза оценивалась в 150 тысяч фунтов стерлингов, из которых на вложенные 3 тысячи фунтов Елизавета получила 90 тысяч. После окончания подсчетов сэр Уолтер был снова водворен в Тауэр, но гнев Прекрасной Дамы на коварного изменщика слегка поостыл. В конце концов супруги получили свободу, но Рэли не оставили при дворе, а отправили с глаз долой искать Эльдорадо в дебрях Ориноко, что, очевидно, пришлось ему по вкусу. По итогом этой экспедиции была написана книга «Путешествие в огромную, богатую и прекрасную империю Гвиана с великим и золотым городом Маноа, который испанцы называют Эль Дорадо». Там содержится масса сведений о Южной Америке. Прибыв на место, Рэли начал с того, что собрал информацию о размещении и передвижениях в этих краях испанцев, а также испанские байки о лежащей где-то в глубине континента обширной стране, столица которой стоит на берегу громадного соленого озера, наподобие Каспийского моря. Этот город якобы основал младший брат императора Перу, убитого конкистадорами Франсиско Писарро. Все это было щедро сдобрено весьма ценными подробностями о местной флоре и фауне, расположении водных путей и отношениях, сложившихся между индейскими племенами.

Экспедиция не обошлась без прямого военного столкновения с испанцами и подрывной работы среди индейцев. «Я прослыл бы совершеннейшим ослом, – писал Рэли, – если бы, желая отомстить за прежнее зло и добраться до Гвианы на небольших шлюпках, отошедших от моих кораблей на 400 или 500 миль, оставил у себя в тылу гарнизон, заинтересованный в том же предприятии и ожидающий со дня на день помощи из Испании. Поэтому, избрав наиболее подходящее время, я вечером напал на караул и, перебив его, послал вперед капитана Колфилда с шестьюдесятью солдатами, а сам двинулся за ним, прихватив с собой еще сорок, и так на рассвете захватил их новый город, который они называли С. Джозеф (Сан-Хосе-де-Оруна). Они прекратили сопротивление, обменявшись с нами лишь несколькими выстрелами, и все были отпущены, кроме Беррео и его помощника (я взял их с собой на корабль), и по настоянию индейцев я предал новый город С. Джозеф огню.

В тот же день прибыл капитан Джордж Гиффорд на корабле ваших милостей и капитан Кэймис, которого я потерял у берегов Испании, с галионом, и на этих кораблях – многие джентльмены и остальные люди, что было для нашей маленькой армии большой поддержкой и помощью.

Итак, мы поспешили навстречу нашему желанному открытию. Но прежде всего я собрал всех капитанов острова, которые были врагами испанцев (ибо были и такие, коих Беррео доставил из других стран и поселил здесь, чтобы грабить и разорять уроженцев этих мест). И через моего индейского толмача, привезенного мною из Англии, я объявил им, что я слуга королевы, великого касика Севера и девственницы, и под ее властью больше касиков, чем деревьев на острове, что она – враг кастильцев из-за их тиранств и притеснений и что она принесла избавление всем народам, живущим близ нее, и, освободив весь берег северного мира от кастильского рабства, прислала меня освободить индейцев и в то же время защитить страну Гвиану от испанского вторжения и завоевания. Я показал им портрет ее величества, и они так восхищались им и так его почитали, что легко могли бы пасть перед ним ниц, как это свойственно идолопоклонникам.

Подобную и еще более длинную речь я держал и перед другими народами как по пути в Гвиану, так и по границам; таким образом, в этой части мира ее величество весьма знаменита и почитаема, и называют ее теперь Эзрабета Кассипуна Акеревана, что значит Елизавета великая государыня или величайшая правительница».

Разобравшись в первом приближении с тылами, Рэли оставил корабли дожидаться своего возвращения и с сотней наиболее отважных спутников попытался проникнуть как можно дальше в глубь континента на шлюпках. «Я уверен, – вспоминал он, – что на всей земле нет подобного слияния рек и рукавов, пересекающих друг друга так много раз. Все они столь обильны и велики и так походят один на другой, что никто не может сказать, которым следует воспользоваться. И если даже мы шли бы по компасу или по солнцу, надеясь так пройти прямым курсом, то и тогда нам пришлось бы кружить среди множества островов. Каждый остров здесь окаймлен высокими деревьями, так что никто не мог ничего разглядеть более чем на ширину реки или на длину бреши между островами».

Сэр Уолтер остался в убеждении (или, по крайней мере, убеждал других), что не дошел до Маноа двести миль. Он уверял, что «если бы мы смогли вступить в эту страну дней на десять раньше, до разлива рек, – нам удалось бы подойти к великому городу Маноа или по крайней мере взять так много других больших и малых городов, расположенных более близко, что это принесло бы доход, достойный королевы. Но Богу не угодно было на этот раз оказать мне столь великую милость».

Он не достиг цели, но его книга содержит массу довольно близких к реальности сведений по географии региона: «У великой реки Ориноко, или Баракан, девять рукавов, которые впадают в море севернее ее главного устья; южнее его есть семь других, так что она изливается в море всего шестнадцатью рукавами между островами и местностью, иссеченной оврагами; но острова очень велики, многие из них такие же большие, как остров Уайт, и еще больше, и много меньших. От первого рукава на севере до последнего на юге по меньшей мере сто лиг, так что устье реки при впадении в море не менее трехсот миль шириною, что, я думаю, гораздо больше, чем устье Амазонки». Согласно современным данным, Ориноко изливается в море не шестнадцатью, а семнадцатью рукавами. Неточность, как видим, очень небольшая. С оценкой ширины устья Рэли промахнулся гораздо сильнее, раза в два. Нынешние географы оценивают ее не в 300, а приблизительно 150 миль, но устья Амазонки оно все же шире. Километров на десять. Тем не менее, проделанная сэром Уолтером исследовательская работа была колоссальной. К отчету об экспедиции он прилагал составленные им карты, которые настоятельно рекомендовал держать в секрете.

Но беда в том, что Рэли не привез из своего путешествия, как первые конкистадоры, горы слитков, а лишь сведения о том, что в тех краях имеются золотые месторождения, и образцы руды. Это сильно вредило ему в глазах общественного мнения. Вот что он сообщает по этому вопросу: «Так как существуют различные мнения о золотой руде, привезенной из Гвианы, а также вследствие того, что лондонский олдермен и чиновник монетного двора ее величества объявил, что она не имеет никакой ценности, я счел полезным в добавление к этим строкам дать ответ как на сию злобную клевету, так и на другие наветы.

Действительно, когда мы находились на острове Тринедадо, я узнал от одного индейца, что недалеко от гавани, где мы стояли на якоре, были найдены рудные камни, которые туземцы считали золотом. Они были тем более в сем убеждены, что видели раньше, как и англичане, и французы собирали эти камни и грузили на корабли; так как это могло быть золото, я послал сорок человек и каждому приказал принести из той залежи по камню, дабы испытать его достоинство. И когда это было сделано, я сообщил им, что камень этот – марказит, не имеющий никакой ценности.

Многие, тем не менее, доверяя более собственному разумению, нежели тому, что я сказал, набрали этого марказита и испытали его в разных местах после моего возвращения на родину. В самой Гвиане я никогда не видел марказита, но все скалы, горы, все камни на равнинах, в лесах и на берегах рек блестели и казались удивительно ценными; при испытании, не марказит ли это, в камнях обнаружили следы драгоценных руд. Это было, однако, не что иное, как El Madre del oro (как ее называют испанцы), она – мать золота, или, как говорят другие, золотая накипь.

Многие из моего отряда привезли в Англию разные виды этих камней, и каждый из них принял самый красивый за самый лучший, а это не всегда так. Я, однако, не запрещал им ни поступать, ни думать таким образом, да если бы я и отказал им в удовлетворении этих прихотей, я мало что мог бы дать им взамен.

Я рассудил, однако, что золото должно быть либо в зернах, отдельно от камня, как это наблюдается в большинстве рек в Гвиане, либо – в разновидности белого камня, который мы называем белый шпат; я видел несколько холмов из него в разных местах, но у меня не было ни времени, ни людей, ни орудий, нужных для работы.

Поблизости от одной из рек я нашел очень большую жилу, или залежь, этого белого шпата, или кремня, и пытался ее вскрыть всеми средствами, какие имел, ибо на поверхности было несколько зернышек золота. Но, не найдя способов разработать ее сверху и осматривая ее с боков и со всех сторон, я набрел на скалу из той же породы, от которой кинжалами и обухами топоров мы отбили немного камня. Во всех частях Гвианы, где мы проходили, мы видели много холмов и скал из этой разновидности белого камня, в котором зарождается золото.

Этот камень много раз проверяли, и в Лондоне он был прежде всего испытан мастером Уэствудом, пробщиком, живущим на Вуд-стрит, и золота оказалось 12 000—13 000 фунтов на одну тонну руды. Другой сорт был после этого испытан мастером Балмером и мастером Димоком, мастером-пробщиком, и в одной тонне оказалось 23 000 фунтов золота. Некоторые из камней снова были испытаны мастером Палмером, контролером монетного двора, и в них оказалось по 26 000 фунтов золота на тонну руды. Так же в то же самое время и теми же лицами была испытана пыль из той же залежи, в которой оказалось 8 фунтов 6 унций золота на 100 фунтов руды; так же в то же самое время, кроме других проб, сделанных в столице и другими людьми в Лондоне, испытан был медный идол из Гвианы, который содержит третью часть золота. Но оттого, что все окончилось хорошо, и, должно быть, потому, что указанному олдермену не преподнесли лучшую долю, ему угодно было оклеветать всех остальных и навредить предприятию, насколько это было в его силах». В данном отрывке содержание золота указано в так называемом пробирном фунте, равном 12 гранам (0,744 грамма).

Рэли также указывает на трудности освоения этого края: «Будь горы Гвианы даже из чистого золота, мы не могли оставаться там дольше, чтобы добыть его. И если бы кто увидел, в каком необычайно твердом камне содержится эта лучшая руда, он не счел бы, что золото там можно легко добывать целыми грудами, в особенности нам, не имевшим (как было сказано раньше) ни людей, ни инструментов, ни времени для выполнения этого дела.

При этом открытии было не менее ста человек, которые все могут подтвердить, что, когда мы проходили по какому-либо притоку реки Ориноко, дабы осмотреть внутреннюю часть страны, и оставляли лодки всего на шесть часов, нам приходилось при возвращении погружаться в воду до самых глаз. И если бы мы повторили то же назавтра, было бы невозможно ни перейти ее вброд, ни переплыть из-за большой скорости течения, а также потому, что по границам Гвианы растут столь густые леса, что ни лодка, ни человек не смогут подойти к берегу и высадиться там.

В июне, июле, августе и сентябре плавать по этим рекам невозможно, ибо такова стремительность течения и так много затоплено деревьев и бревен, что если лодка только приткнется к какому-нибудь дереву или колу, то невозможно будет спасти никого из сидящих в ней; не успевали мы отойти от берега, как нас мчало с такой быстротой, что мы спускались вниз по реке, чаще всего против ветра, немногим меньше чем по сто миль в сутки».