Тайный умысел

– Ну что ж, надо, значит, повезу тебя туда, – ответил отец.

В ближайшие выходные на попутной подводе они отправились на хутор.

Бабушки, уже и не надеявшиеся свидеться с Лёлькой, на радостях исхлопотались, не зная, как и чем угостить, побаловать гостей. Яков Петрович, однако, не загостевался, через пару дней вернулся в город.

Лёлька, как и всегда, остановилась у бабы Груни, не забывая проведывать и бабу Фросю. Днём она помогала бабе Груне домовничать, а вечерами, рукодельничая, они вели долгие разговоры о том, о сём.

– Слышно что-нибудь о старших ребятах бабы Фроси? Где они теперь? – спросила как-то Лёлька.

– Ой, не спрашивай, внученька! Бабу Фросю не пытай! От людей я слыхала, отвезли их строить какой-то канал к морю. И оттуда покуда никто не вертался. Правда это али нет, не знаю. Фросе об энтом не сказывають, и ты молчи. Авось, обойдёть беда. Чево творить нынешняя власть?… Когда-нито все ейные проказы аукнуться. Помяни моё слово. Ничево даром не проходить – ни плохое, ни хорошее… Ещё вертаеться всё назад…

К этому разговору они больше не возвращались. Говорили о травах, о настойках, об отварах, как их готовить, как применять при каких болезнях. Лёлька спросила и о вкусном лекарстве, которым бабушка кормит её, и от которого ей становится легче дышать. Баба Груня улыбнулась:

– А-а-а, полегчало? Я энто лекарство давно уже применяю. Вот и отцу твоему дала с собой – уже который раз приезжаеть за ним. Помнишь, как он задыхался прошлым летом? Это у него с войны идёть: на войне он всё время простуженный был, а после Сиваша совсем слёг, в больнице долго лежал. Но, что толку? Всё хуже и хуже ему дышать было. Приступы его замучали – вот ноне и списали совсем со службы. А теперь-то, видала, какой он стал молодец? Настоящий казак! Вот и тебе станеть лучше. Ничего – выправишься! Негоже в девушках болеть! Вот и твоя мама в девушках чахоткой заболела, а богатый жених, за которого её хотели отдать, как узнал про ейную болезнь, сгинул, и больше не появлялся. А твой отец так полюбил её, что никакая другая не нужна была ему. А как он уговаривал Фросю с Пантелеем отдать за него Дуню – энто надо было глядеть и глядеть. Он поклялся – всю жизнь на руках её носить, только б она стала здоровой! Долго ему пришлось уговаривать их – у него ж ни гроша за душой не было. Он же из простых работяг – бедняков, хотя они и были мастерами в плотницком и столярном деле. Могли и мебель какую сделать, и дом построить, и колодезь поставить, и мост через реку – всё могли. Отцов брат Андрей – ты его не знала, он на войне погиб, построил одному богатому дом. Андрей мог укрощать собак, не касаясь их. Собаки от евонного взгляда становились смирные, пришипленные. Лежить такая огромадная собачатина на земле, прижмёть уши к спине, и от страха ли, али ещё с чево поскуливаеть, язык высунутый, а слюна так и течёть из пасти. Ужас! Так вот, Андрей поспорил с хозяином, что зайдёть спокойно в дом, а собака его не тронеть. Хозяин повёлся, и они договорились, что, ежели такое случиться, дом достанеться Андрею. Так и получилось: Андрей обзавёлся домом. Хозяин рассердился на собаку и хотел её пристрелить, но Андрей не дал ему убить животину. Он обсказал хозяину, в чём дело, и предупредил, чтобы тот не брался спорить с человеком, которого не знаеть. Порешили они на том: Андрей построил хозяину ещё один дом, но денег за работу не взял.

– А кто же в том доме теперь живёт?

– Твоя тётушка Наташа. Ты бываешь у неё в городе?

– Теперь давно уже не была. Раньше забегала к ней проведать её. Да она всё время на работе.

– Конечно, когда дома никто не ждёть, и идти-то туда не хочется. Она так же в больнице работаеть?

– Да. Где же ещё? Она, наверное, привыкла к этой работе.

– Просто она очень жалеет людей: когда лежить тяжёлый больной, не у всякого есть родственники, которые поухаживали бы за ним. А она очень сердечная, добрая.

– А почему она одна?

– У неё был жених, она любила его. Как началась война, его забрали воевать, и больше от него не было никаких весточек. Пропал где-то. Жив ли, нет ли – никто не знаеть. А она, похоже, всё ждёть. Вот ведь как бываеть …

– Баба Груня, а когда лучше жилось? До войны или сейчас?

– Да, кому как … Твоему отцу, пожалуй, лучше сейчас. Видишь, он с твоей мамой где только не побывал, не поживал. Кабы жили при той власти, он так и остался бы батраком, и ты бы ноне не училась бы аж в самой Москве. А кому-то и хуже: ты же знаешь, что случилось с бабой Фросей и ейными ребятами. По-разному, внученька, людям приходиться, не одинаково. Кому-то нравится нова власть, а кто-то супротив неё и бунтуеть. Да и как не будуть бунтовать, когда энта власть столько глупостев и вреда людям делаеть!

В один из вечеров, когда они, сумерничая, пили чай с плюшками, кто-то постучал в окно.

– Поди, открой-ка дверь! – попросила баба Груня.

– Бабуль, а что ты не посмотришь, кто там?

– А чево смотреть? Зайдёть – увидим. Иди – иди, не держи человека на морозе!

Лёлька вышла в сени, отодвинула щеколду, и, приоткрыв дверь, кликнула стоявшего поодаль человека:

– Заходите!

Подошедший мужчина прытко взбежал по крыльцу, и буркнув: «Здорово, Лёлька», быстро прошёл в горницу.

Она не успела ни разглядеть, ни понять, кто же поздоровался с ней. Поздоровавшись вдогонку, проследовала за ним.

– Здорова будь, Кузьминична! – с порога поприветствовал он.

– А, Игнат! И тебе не хворать! Давненько не видались! Не приболел, случаем? Что-то исхудал ты, как я погляжу.

– Исхудаешь тут! Семеро на лавке, столько же под лавкой. Прокорми-ка таку ораву!

– Да-к, сам же старался! Никто не принуждал. Тяни теперь лямку – не жалься!

– Я и не жалюсь. Так, к слову пришлось.

– Погоди! У тебя же меньше было детишков!

– В прошлом годе меньше, а ноне, по осени, прибавка случилась, Катерина двойню родила.

– О – ёй! Девки? Парни?

– Одна – девка, другой – казак.

– Ну и молодца! И себе, и тебе угодила!

– Можно и так сказать. Только хозяйка моя что-то приболела. Ноне жаром пышеть. Грит, грудь закаменелая. Можеть, глянешь, чево с ей, да присоветуешь чево?

– А к фельшеру ходил?

– На евонную пьяную рожу любоваться? Уже который день не просыхаеть.

– Ладно. Вертайся домой, а я приготовлюсь и следом приду.

Нахлобучив шапку, Игнат вышел на улицу.

– Ну что, Лёлька, пойдёшь со мной? – спросила баба Груня, начиная собираться в дорогу.

– Конечно, пойду, – не раздумывая, согласилась Лёлька.

– Тогда пособи поклажу собрать. Возьми мой ситцевый платок и сложи на него плюшки со стола, завяжи узлом. Да налей молока в крынку. Чай, к детишкам идём! А я покамест лепёшечку замешу.

– Какую лепёшечку?

– Из муки и мёда.

– А для чего она нужна?

– Камень в груди растопить.

– И что: в самом деле поможет?

– Не сомлевайся. Не она первая.