Впрочем, был у нас друг Володька, поддерживающий мою прагматичную точку зрения, что рыбалка – значит улов. И он у него всегда был.
– Не клюет? Не печалься, – утешал он меня, – там под корягой здоровенный сом, мы его утром обязательно добудем.
И добыл. Всю нашу ораву накормил одной рыбиной.
Да, был еще дядя мужа, подходивший к ловле рыбы, как к занятию хозяйственному.
– Приехали! – радовался он. – Сейчас щуку поймаем, Тамара пирог испечет, у неё и тесто готово.
– А если не поймаем? – недоверчиво тянула я.
– Как, не поймаем? У меня и удочка уже стоит.
– Где стоит?
– За домом.
Мы с мужем засмеялись:
– Надо топор рядом поставить, может, курица на лапшу будет, за компанию.
– У меня речка за домом, в конце огорода, пойдем, покажу.
Речка действительно имела место быть, и удочка стояла на палочке-рогатке, но данный факт никак не гарантировал, что рыба поймается, да еще щука. Но это для нас, а дядя Витя ни секунды не сомневался – рыба будет. И ведь была, точно вовремя, как тесто подошло, выловил приличного размера щуку, пообещав назавтра отвезти на настоящую рыбалку. Я сразу же согласилась, уже не сомневаясь в улове.
Думаю, рыбалка у всех для разного: медитации, драйва, трепа, пьянки, а улов у того, кто рыбу ловит.
Кредо
– Ваше политическое кредо?
– Всегда!
(И. Ильф и Е. Петров «Двенадцать стульев»)
Одесское побережье плавила июльская жара. Две юные девицы дружили с матросиками, служившими на белом теплоходе, курсировавшем вдоль берега, от Аркадии до Ильичевска и обратно. Между рейсами пока матросы управлялись по хозяйству, подруги дефилировали по палубе. Снизу, через открытую дверь кто-то позвал: «Девушки, спускайтесь!». Заглянули в прохладную полутьму. Корсар. Сухой, коричневый, изборожденный морщинами, крепкий – грецкий орех. Глаз, как бусинка горит. Шейный платок шелковый. Кинжал отсутствовал, но ром был, о чем и оповестил: «Девочки, ну спускайтесь, у меня „Гавана клуб“ есть». Вышли из оцепенения, скорчили соответствующую мину.
– Не бойтесь, приставать не буду. У меня на этот счет свое моральное кредо.
Девицы заинтересовались:
– Какое?
– Дашь? Не дашь – иди к едрени матери, следующая.
Встал навстречу, предупредил:
– Осторожно! На входе лучше наклониться.
И тут же выдал байку. Море штормит, теплоход качает, матросы на входе предупреждают пассажиров: «Осторожно! Наклонитесь, можно ушибиться!». Каждый второй после вопросительного восклицания вместо того, чтобы пригнуться, стукается о притолоку. Пожилая еврейка, занимающая место напротив сходней, не выдерживает: «Бабах, да бабах! Нет уже-таки сил слышать эту пальбу! Мало шо бахают, так еще и охают, хорошо хоть воздух не портят».
Когда кавалеры отыскали своих подружек, те уже были в дым и в хлам. Бармен, трезвый, как стеклышко, успевал наливать пассажирам, своим визави и развивать тему кредо. Девчонок спас шторм. Не так, чтобы очень сильный, но в сочетании с ромом достаточный для очистки желудков прямо на палубе. Парни поговорили с барменом на своем языке – смеси одесского сленга и мата, тот предъявил им свое очередное кредо: «Чужая женщина не моя. А драить палубу – ваша работа». Перед убийственными аргументами пришлось отступить с девицами на крепких плечах. У протрезвевших авантюристок возникло подозрение, что ничего, кроме рома, им не светило, если б они даже были из «дашь». Флибустьер давно получал удовольствие от выпендрёжного стеба вместо секса.
Сероглазый красавец осетин Асхар соответственно своему имени был отважным, но кредо имел компромиссное: если не уверен, что справишься, отойди в сторону, чтобы не опозориться. Причина осторожности – все тот же женский пол. Как-то вечерком друзья предложили подвезти Асхара с работы. По пути заехали к знакомому ветеринару. Дома оказалась только его теща – вдовая «баба ягодка опять». На Асхара сразу «сделала стойку», сметливо изобрела повод для мужской помощи по хозяйству. Друзья, ребята сообразительные, предложили джигиту остаться – помочь женщине. Он отказался, сославшись на дела. В машине, под давлением любопытных приятелей, сознался: «Э-э, дорогой! Раньше не просил – боялся, откажут, теперь боюсь, что согласятся». А дамочка – то решила – высоко себя ставит красавчик.
В далекие советские времена в Батуми у местных мужчин был традиционное вечернее развлечение. Часам к четырем – пяти пополудни они собирались в центре, на пересечении улиц, заполненных дефилирующими курортницами. Пресловутые кепки аэродромы, гордый кавказский профиль над черными усами, руки в карманах. Блондинки, брюнетки и шатенки не знали грузинского языка, но догадывались о содержании разговоров.
– Ты стал бы?
– Э! Я б не стал!
– Вах?!
На большее горячие грузинские парни не решались. Те из них, которые «стал» и «мог», давно наливали Мукузани грудастым блондинкам в кафе, на набережной. Избалованные мужским вниманием блондинки после уверяли, что вино лучше ухажеров и что слухи об их невероятных сексуальных возможностях сильно преувеличены. Но кредо, есть кредо. Раз грузин, значит, всегда озабочен.
– О! Азиз джан! Какой азиз джан!
В дословном переводе азиз джан – милое тело. Обращаются друг к другу коротко «азиз», или «джан», к иноверцам «брат», «азиз джан» – к близким, родным и предмету симпатии. Чувственный, душевный, мягкий и пушистый, заговорил, истекает сладким соком – персик. Русский с ней не пойдет – столько не выпьешь, армянин смотрит глазами оливками, как на королеву красоты. У него свое кредо – если местная женщина с жильем «хочет», значит, красавица. А он, после пересечения границы, свободный мужчина. Дома жене, многочисленным детям, как скажет, так и будет, здесь «королеве» смотрит в рот, пока сам не оперится. Потом возьмет вещички, свои и её по максимуму, и перейдет к следующей. Или живет на два дома – армянский и русский. Осчастливленная рукастым, внимательным, поначалу, очень домашним мужчиной, Азиз джан, незаметно для себя, одевает, кормит, одаривает, терпит кроличий секс. Кто же её еще так любить и ценить будет? И у нее свое кредо: «Пусть завидуют!».
Азер (не уничижительное прозвище, имя) – жгучий красавец. Брови дугой, нос идеальной формы, миндалевидные глаза – звезды южной ночи, четко очерченные губы, смуглое лицо со старинного барельефа – персидский царь, не меньше.
Не ела никогда Маруся рахат-лукум, но как только заговорил с ней Азер, сразу узнала – вот они: лукум, щербет, пахлава. А говорили, что грубые, глупые, нахальные азербайджанцы. Образованный, интеллигентный, прекрасный собеседник, нежный, страстный любовник. К утру, проспала, видно, подменили царя на рыночного торговца. «Подай, принеси, чего разлеглась, что мычишь, корова?!». Не знала девушка его кредо: во что бы то ни стало переспать с русской девушкой, а там пусть себе катится, шлюха.
В сексуальных отношениях политика простая – всегда. Главное – всегда демонстрировать готовность. Остальное – мораль.
Картинки с выставки
из сборника рассказов
Нормально!
– Нормально, Григорий!
– Отлично, Константин!
(Михаил Жванецкий)
Маленький курортный городок можно пройти пешком вдоль и поперек. Можно, при хорошей погоде, когда никуда не торопишься или ты отдыхающий. Но если спешишь по делам, на улице сорокоградусная жара, и доехать, несмотря на пробки, быстрее, садишься в маршрутку. Поздно вечером твоя усталость тоже выбирает общественный транспорт.
На ночь глядя, я к нему и села, рядышком, на переднее сиденье. Несмотря на поздний час, центр кипел курортной жизнью. Водитель маршрутки в нарядной белой рубахе, ликом был светел и чист, будто только что встал, умылся и радостно отправился рулить. Первую часть утра он возил, без особых хлопот, «местных», на работу. Часам к десяти-одиннадцати салон наполнили приезжие, в вечерний час-пик те и другие перемешались, к ночи – сплошь курортники.
Рабочий день водителя – перевозчика похож на мусорную корзину, которая никогда не пустует, непрерывно перетряхивается, вспухает, пенится, утрамбовывается, пахнет и, что самое печальное, говорит не переставая. Шоферу суют деньги и берут сдачу, беспрестанно спрашивают, несмотря на многочисленные вывески, о стоимости проезда, допытываются о маршруте по улицам, не существующим в природе, забывая предупредить об остановке, требуют немедленно высадить «вон там» и «вот здесь», потому что «вы меня провезли» и «я проехала». К полудню водитель – славянин мрачен и молчалив, армянин нервно отвечает на некоторую часть вопросов. К шести вечера роли меняются, первый изредка, отрывисто дает ответы, второй, сдерживаясь изо всех сил, хранит молчание. К ночи абсолютно все идут вразнос и фонтанируют, исключая нецензурные выражения.
Кстати, о выражениях. Страдая географическим кретинизмом, уехала, как бестолковая туристка, в другую сторону. На конечной остановке, поняв, что терять нечего, решила не выходить – приеду же я когда-нибудь в нужное место. Спинки сидений высокие, рост маленький – водитель не увидел, закрыл дверь, припарковался на стоянке. Как он ругался! Какими словами! На пешеходов, слишком медленно переползающих дорогу, на автолюбителей, блокировавших проезд. Он-то думал, что один в салоне. Вышел на парковку, нервно курил, бурчал и пинал колесо. Сел за руль, выехал на посадку и превратился в образец терпения. До самой моей остановки (которая все же нашлась), кроме названия улиц, ни слова от него не услышала.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: