Посторонним В.

01.45

Точка бифуркации это называется (как я люблю это слово – ооооо, ооооо), когда после каких-то очень незначительных событий система перестает быть прежней, а становится вообще неизвестно чем, другой системой, и не совсем понятно, что и как с ней делать, да и делать ли вообще.

Когда-то, мы тогда еще жили на Алексея Толстого, толпился у нас традиционный народ, точно была Снежана Константиновна, тогда еще замужем за своим Холи Драйвером – это он сам так скромно представлялся, одно время работал водителем такси, это раз, и, судя по всему, holy driver – единственное, что он усвоил из английского языка – это два. Точно были Цэ… Определенно, могли быть.

Дааа, дааа, пройдут каких-то четыре года в наших бесконечных посиделках (Открытый Дом – это же Главная Идея жизни Олафа, он с ней носился с самого начала, мечтал, чтоб у него все толклись на кухне, в гостиной, курили на лестнице и имели возможность заходить к нему хоть днем, хоть ночью. Надо сказать, что все примерно так и поступают).

Пронесутся частые понедельники, среды, редкие пятницы и субботы, полугодовые зимы, двухнедельные весны. Как будет «лето» во множественном числе, загадка – многие лета? И еще унылые поры – осени, тоже не фонтан получилось.

У нас с Олафом – ооооо, чего только не произойдет, вот атомной войны разве что пока не было, даже странно.

Да и других тоже. Чего уж там.

У Цэ – там тоже все непросто. У самого Цэ появится Двойная Жизнь помимо брака. У жены Цэ появится Двойная Жизнь помимо брака. И все так и произойдет.

А тогда мы еще сидели и пили у нас на Алексея еще Толстого, на квадратной кухне с клетчатыми стенами, клетка синяя, клетка зеленая, клетка желтая, в каждой клетке по тюльпану, восторг, и пришел Холи Драйвер. Они друг друга называли со Снежаной Константиновной «кисуля», было забавно.

Холи Драйвер стал тоже пить, был конец августа, очень жарко, до Набережной пять минут ходу, собрались и пошли на Дикий Пляж с тем, чтобы встречать закат или рассвет, в общем, за чем-то таким. Кто-то сгонял за пивом еще, сидели на теплых камнях. Душевно беседовали.

Кому-то пришла в голову удачная мысль искупаться, вода обещала временное отдохновение от жары, какую-то даже иллюзию обновления, идею стали горячо обсуждать – никаких купальников, конечно же, ни у кого не было.

В ходе оживленного конструктивного разговора (Снежана Константиновна грубовато заявила, что она голой купаться не полезет при таком количестве взволнованных зрителей) Холи Драйвер что-то пробубнил типа: а я буду, буду, разденусь и нырну, если Верка тоже пойдет, – а я сразу не возражала – честно, не вижу ничего плохого.

И все разделись, кроме Снежаны Константиновны, и все купались, ничего сексуального, разумеется, зато весело.

Выбравшись из воды, заметила, что Снежана Константиновна ушла. «А куда ты делась-то, – стала ей звонить. – Иди нафиг, я уже сплю», – ответила она приветливо.

Я и внимания особого не обратила. Если честно. Спит и спит. Нафиг так нафиг.

Через несколько лет Снежана Константиновна спокойно скажет, что такого пренебрежительного обращения с собой она простить не смогла, в тот же вечер дала себе страшную клятву отомстить и буквально вынашивала в пышной груди стратегические планы. Носила, грела, хранила, как золотое яичко: цыпленок давно сдох, но выкинуть было жалко.

Надо же понимать, что вот я смотрю в окно и страдаю. Крашу ресницы и печалюсь. Мою посуду и начинаю рыдать. Да. И это очень хорошо, и правильно, и нужно. Это и называется у человечества: отношения (сложные).

Зато я обхожу какую-нибудь гребаную лужу по кирпичам и внезапно делаюсь счастлива. Верчусь на стуле, складывая слова в нормальную фразу, и смеюсь на ровном месте просто от удовольствия вспоминать тебя.

Думаю: «В жизни всегда есть место подвигу!» Или что-то такое. Или совсем другое.

22 марта

00.30

Завтра день рождения у Олафовского старшего сына, ребенка Алеши – назван в честь старейшего и любимейшего Олафовского же друга, понятное дело. Ребенку Алеше исполняется четырнадцать, он выше меня на целую голову (что нетрудно), а когда мы с ним познакомились, соответственно, ему было – два года. Вообще-то, доктор, он ко мне относится скорее хорошо, не потому что я – идеал мачехи или что-то такое, а потому, наверное, что я хитрая лиса и добилась «дешевой популярности», как это дружелюбно называет мама ребенка Алеши – Олюшка. Реально, сложного тут ничего не было: дети ко всему относятся проще, например, им не надо придумывать никаких дурацких поводов для вручения подарков, подойдет любой день, и я много всякого передарила ребенку Алеше; не заставляла его «есть с хлебом», спать днем, а сейчас вот разрешаю шариться в Интернете и смотреть кабельное ТВ – ничего такого в Олюшкином доме проделывать, разумеется, нельзя.

Здорово было, когда младенец Алеша с жаром рассказывал о своей битве с недругом в детском саду: «Я его толкнул, он отлетел на два сантиметра». Хороший мальчик.

Сейчас пишет стихи, Олаф случайно нашел клочок бумажки и буквально насторожился – я его успокаивала, пропела песню «по ночам в тиши я пишу стихи, пусть твердят, что пишет каждый в девятнадцать лееет…», Олаф раздраженно отвечал, что сам не написал ни одной строчки и не понимает, почему это должен делать его сын.

Иногда Олаф несколько перегибает со своим как бы солдафонским подходом, а вот я, случайно просматривая его архив смс-сообщений, обнаружила там сохраненными личные четверостишия, причем довольно плохие, я не слишком в этом.

Так. Отвлеклась.

Когда Олаф отмечал сынов второй день рождения, мы жили вместе еще очень недолго – менее полугода, и с праздника он пришел с ворохом каких-то глупых пакетов и коробок, полных Большой Еды, Салатов и прочей продовольственной Шняги. Очевидно, он скрывал от Олюшки, что «живет с женщиной», и она решила его немного подкормить, бедненького, офигеть. Многие мужчины почему-то предпочитают так поступать, мой собственный бывший муж намба уан несколько лет после развода строил из себя сироту и с горечью рассказывал, что буквально стирает целыми днями и ночами рубахи и носки, ест растворимую лапшу, живет в говне, причем все – все! – уже знали его новую подругу (на тот момент – Настю), с которой он вместе и проживал (в говне?), более того – эта самая Настя (мир тесен) была опосредованно со мной знакома, и все такое, передавали друг другу приветы. Бред, бред.

Так вот, принес Олаф целый килограмм, а может и больше, Олюшкиной жратвы, я была в ярости и закидала его жареной картошкой, выгребая ее из пакета дрожащими руками, офигительный был скандал.

Я в ту пору очень напрягалась на ниве домашнего хозяйства, хотела быть для Олафа компетентной во всем, не только в сексе и разговорах, читала-перечитывала кулинарные книги, фантазировала соусы, записывала собственноручно рецепты, и эта несчастная картошка из пакета дооолго мною вспоминалась.

Да и сейчас помню.

01.00

Вернувшись домой после знакомства – не знаю, можно ли употребить такое умеренное выражение? – с В., я прямо прошла к книжным стеллажам (подарок Олафов был мне на какой-то праздник – великолепнейшая Система Полок шириной в одну книгу и во весь наш немаленький коридор, чудо, чудо) и стала методично отбирать литературу для прочтения. Интересовали примеры внезапного помешательства примерных жен и бурного секса с незнакомыми хирургами в туалете для инвалидов, идеально подходящей к случаю литературы не нашла.

Вцепилась в «Портрет Алтовити» Муравьевой, потому что люблю этого автора, да и хирург там фигурирует, правда, пластический, неважно – и до следующего свидания перечитала дважды, захватив и другие («Мещанин во дворянстве») ее книги.

Естественно, отыскивать на антресолях «Анну Каренину» я и не подумала, да и «Мадам Бовари» – тоже, как бы сказала моя прекрасная дочь: «Я же знаю, про что там!»

Искала себе оправдания?

Если бы. Виноватой я себя не чувствовала, а чувствовала счастливой, очень счастливой, и единственным, что вызывало беспокойство, была мысль: а узнаю ли я В. на следующей встрече – у меня плохое зрение, и корректируется мною оно только элегантным растягиванием уголков глаз, чего не хотелось бы делать в непосредственной близости от еще неподготовленного Мужчины, возможно, Моей Мечты.

Придумала гениально – явиться своей волей первой в назначенное место, занять правильную позицию и в спокойствии и довольстве дожидаться В., отпивая охлажденное белое вино из сияющего бокала. Закусывая устрицами эскар-го. Десерт не подается. Разъезжаются в экипажах.

Встречу назначили, подходящим алиби я себя обеспечила (вечеринка у Эмилии, мы иногда собираемся у старушки Эмилии, говорим о девичьем).

Очень, очень мучилась с выбором наряда: у меня вообще мало одежд, на работу я шныряю в джинсах и всем таком, для официальных мероприятий имеется отчетно-перевыборный костюмец и два Черных Платья, № 1 и № 2, что конечно же – полное НЕ ТО.

01.25

Вышел из спальни Олаф. Объявил, что, раз уж я не сплю, могла бы ему приготовить каких-нибудь вкусных и полезных пищ, я отправилась на кухню и стала оглашать содержимое Холодильника.

Куриный суп он отверг сразу, а зря, очень вкусный, с клецками, на гречневую кашу сделал брезгливое лицо, на сыр (отличный сыр, литовский пармезан, оччччень твердый) – изобразил приступ удушья, котлета заинтересовала мужа больше. Поставила котлету греть в микроволновке, заварила чай, даже и хлеба отыскала – обычно с хлебами у меня беда, забываю купить – а все потому, что сама не ем. Эгоистка. Или точнее не так – нет, что эгоистка, это бесспорно, а хлеб я покупаю, только не простецкий «кирпич», как требуется Олафу, а что-то круто навороченное много и/или цельнозерновое, а еще с орехами, черносливами и изюмами, ммммм, обожжжаю такой хлеб, он называется «Шампанское», а что, довольно уместно.

Шампанского хочется. Сухого.

Вернулась к компьютеру под приветливое мужжево ворчание: «Сумасшедшая, спать надо ночью, спать… или вот есть хотя бы…» – вспомнил, очевидно, что и сам как-то вроде и не спит.

01.35

Вышла дочь, ребенок Лиза, на запах разогретой и взбодренной соусом котлеты. Страдальчески простонала, как она обычно и делает в разговоре с родителями, «хочу покууушать», не устаю поправлять, что про себя надо говорить «хочу есть».

Вообще, одно время я дико загонялась на предмет различных видов еды как признака определенного места обитания мужчины. Наверное, по времени это совпало с началом совместнейшего проживания с Олафом, я помню, потому что, как думала: «Вот и у меня, и у Олафа поменялось многое: квартиры, спутники жизни, маршруты передвижений, кровати – это да. Но я сейчас готовлю и ем ту же пищу, что и месяц назад, что и год назад, что и всегда, потому что в основном (если не считать периодов освоения мною Кухонь Народов Мира) я делаю на кухне то же, что и моя мама, только вот я единственное что – ни разу не готовила жареную картошку со свининой, а почему, кстати?.. А мужчина-то вынужден, мало того что разводиться со старыми женами, домами и привычками, а еще и поедать новые еды, кушанья и яства и, что характерно, не сметь выражать неудовольствия».

Не люблю экспериментов (личных) с едой.

Я и в гости-то поэтому не хожу – приходится непременно угощаться неизвестными блюдами (народов мира?), а я уже давно даже не могу есть и то, что готовит моя собственная мать, – только то, что сама. Настряпаю себе крупы, и ннну ее жрать, аж за ушами пищит. Или трещит?

Ну и не хочется, ясное дело, объяснять, что вот мяса я, красавица Маруся, не ем, рыбы не ем, салат только вот этакий, а такой – ннну нет, такую неприятную гостью хочется нахлопать по роже настольной лампой, а не то что.