Тайная страсть Его Светлости
Вот и сейчас Анна, даже не поднимая головы, чувствовал на себе его взгляд. Но странно, теперь ее кожа будто теплела, щеки и шея начинали гореть. Внезапно все, что она записывала, начало казаться обращенным лично к ней. Лишь большим усилием воли она снова сконцентрировалась на фонографировании.
Во время долгожданного перерыва на чай с сэндвичами его светлость снизошел до того, чтобы, пока леди Поппи разливала чай, слегка наклониться к Анне и негромко сказать: «Мисс Прескотт, о том, что я сказал вам сегодня утром, в самом начале – я пошутил. Может быть, несколько неуклюже, но, как вы уже могли заметить вчера, мои заботы несколько подточили мои навыки общения».
В этот момент леди Поппи начала нахваливать новые испеченные кухаркой печенья, так что Анна не успела ответить, а барон Монтегю замолчал и сохранял молчание все то время, что потребовалось ему на поглощение двух сэндвичей. Лишь когда он встал и вернулся к столу, впрочем, кивком головы милостиво разрешив Анне задержаться, она вспомнила о собственных манерах и обратилась к его тете:
– Что вы читаете, леди Поппи?
Та радостно схватила с диванчика пухлый том в дешевом переплете:
– О, наверное, это ужасно буржуазно с моей стороны, но я перечитываю свой любимый роман мистера МакБрайда, "Убийство в Вестминстере». Вы его не читали?
– Давно, в детстве… – честно ответила Анна, решив, что в этом доме ей лучше говорить как можно меньше.
– Я, признаюсь, люблю, когда меня немного пугают. В жизни так не хватает сильных ощущений, чего-то захватывающего, не правда ли? У меня есть все его романы, если хотите, я дам вам почитать!
Анна внимательно посмотрела на леди Поппи – шутит она или нет? Знает или не знает? Но на бесхитростном круглом личике тети барона Монтегю все морщинки были на своих местах – ни ехидства, ни иронии, ни подмигивания:
– Благодарю вас, леди Поппи. К сожалению, сейчас работа с его светлостью не оставляет мне много времени на чтение.
– Да, как глупо с моей стороны, вы же так заняты! Но книга будет вас ждать в любое время! – сказала леди Поппи – и подмигнула.
В этот момент его светлость снова позвал ее, и Анна поспешила на свое рабочее место, так и не разгадав эту новую загадку.
На следующий день после перерыва на чай его светлость не сразу взял в руки свои черновые заметки. Вместо этого он задумчиво смотрел на Анну. Под его взглядом ей снова стало тепло и почему-то одновременно захотелось подставить всю себя этому теплу, словно летнему солнцу, которое пробивалось сквозь лондонский смог где-то над ними – и убежать.
– Мисс Прескотт… Возможно, это мое чрезмерно активное писательское воображение, но мне кажется, вы немного меня боитесь. Это из-за моей вчерашней шутки?
– Нет, ваша светлость…
– Я вам не верю. Но из этого положения есть простой выход. Вы знаете мою тайну. Я должен тоже узнать какую-то вашу тайну. Тогда вы будете знать, что мы в равной степени имеем власть друг над другом.
– Нам не нужно вернуться к диктовке?
– Нет, у нас есть в запасе несколько минут. Герои никуда не денутся. Расскажите мне про себя. Ваши родители живы?
Как это похоже на Хэмиша МакБрайда – сразу добраться к самой сути. Главное, сказать это быстро:
– Нет, ваша светлость. Они оба умерли несколько лет назад. У меня остался младший брат.
– Младший? Сколько ему лет?
– Недавно исполнилось одиннадцать.
– И вы живете с ним… Еще какие-то родственники?
– Нет, ваша светлость. Больше никого.
– Понимаю. Когда я остался без родителей, моя тетя, леди Уинтерс, тоже стала для меня семьей. Как умерли ваши родители? Нет, подождите. Вы разгадали мою тайну сами. Посмотрим, смогу ли я разгадать вашу… Вы из хорошей семьи. Вы росли в окружении слуг, но этого больше нет. Что-то случилось несколько лет назад. Какая-то внезапная трагедия – связанная не только с вашими родителями, но и с положением вашей семьи. Мне очень жаль, мисс Прескотт.
Его глаза были полны сочувствия, и лишь в этот момент Анна осознала, что ее собственные успели наполниться слезами – а ведь она не плакала с того самого дня Катастрофы.
– Но как… – смогла произнести она лишь начало вопроса, но его светлость ее прекрасно понял.
– Всего лишь внимательное наблюдение. Не волнуйтесь, я не буду больше вас мучить. Надеюсь, однажды вы расскажете мне о том, что произошло, сами. А пока вернемся к мистеру МакБрайду и его друзьям.
Глава 7
Спустя две недели Анне казалось, что ее дни слились в какой-то бесконечный путь к нему.
Весь день она проводила в гостиной с цветами на обоях и весело потрескивающим камином, слушая и записывая страшную историю, рождавшуюся в воображении барона Монтегю – Хэмиша МакБрайда.
На обратном пути она все время дремала, укачиваемая тряской омнибуса. Ее слух отдыхал – шум города и журчание разговоров ее случайных спутников вливался в уши, которым больше не нужно было ловить его слова, чтобы перенести их на бумагу. Ее пальцы расслаблялись от напряжения – чтобы вечером, после ужина с Тимом и обязательного разговора по душам о приключениях прошедшего дня, снова сгибаться, стуча по круглым клавишам ремингтона.
Кто бы мог подумать, что занятия на фортепиано, обязательная и ненавистная часть воспитания мисс из хорошей семьи, послужит ей, когда ни семьи, ни хорошего положения в обществе уже не будет. Девочки, которые в детстве разучивали гаммы и мучили пьесками гостей дома в юности, становились самыми быстрыми ремингтонистками – это неожиданное преимущество не переставало ее забавлять.
На второй или третий день работы у барона Монтегю Анна заикнулась его секретарю, сухому как щепка мистеру Стивенсу, обычно прячущемуся в кабинете, что предпочла бы получать оплату за свою работу наличными в конце каждого дня вместо чека, который у нее не всегда находилось время отнести в банк. Теперь каждый вечер, складывая шиллинги в маленькую шкатулку от маминых драгоценностей (сами они давно были проданы), она физически видела, как прирастает их с Тимом материальное благополучие. Каждый день приближал ее к будущему, о котором она мечтала для них обоих.
Ночь проходила в глубоком сне, и лишь утром, снова качаясь в омнибусе по дороге в Мейфэр, она собиралась с силами и готовилась к работе, приходила в себя – и в нетерпение услышать продолжение истории, снова увидеть этот дом и ощутить его воздух, снова услышать голосок леди Поппи и да, да, увидеть его. Она могла в этом признаться хотя бы себе – ведь ему признаться было невозможно – никогда. И будущее, о котором она мечтала, приближало и разлуку с ним.
Как-то незаметно для нее слились эта работа, дающая уверенность в том, что она сможет обеспечить Тиму образование, радость от того, что она приближается к своей цели, сам процесс работы, интерес к сюжету, ощущение, что она полезна и даже, может быть, немного нужна барону Монтегю – и радость от того, что она может видеть его самого. Слышать его голос – и даже паузы между слов. Поглядывать на него украдкой в эти паузы.
О, он никак не выказывал своего расположения к ней и даже интереса, после той попытки расспросить про ее родителей. Его лицо никогда не отражало даже перипетий сюжета – диктовал он сцену страшную или печальную. Иногда улыбка от только что пришедшей в голову удачной фразы освещала его лицо как луч солнца, прорвавшийся сквозь лондонский смог. И тогда – и хотя эта улыбка не была направлена на Анну, не предназначалась ей, и никому не предназначалась, – она не могла не улыбнуться в ответ, склоняя голову ниже над бумагой. Она научилась слышать его улыбку. Если бы ее попросили описать, как ей это удавалось, то она сказала бы, что его голос становился более глубоким, более плавным, более теплым. Но это бывало нечасто.
Даже отдыхая в воскресенье, готовя обед для себя и Тима, гуляя с ним по парку, подставляя свое лицо тому, что в Лондоне сходило за свежий воздух, она думала о нем… о Хэмише МакБрайде и бароне Монтегю, скрывавшимся за псевдонимом. Несмотря на напряженную работу, он как будто выглядел здоровее, бодрее, веселее, чем в первый день их знакомства. Тогда в нем была изможденность, червоточина, а теперь казалось, что что-то внутри него заживает, и он уже меньше походил на дракона и больше – на обыкновенного праздного аристократа. И все же этот аристократ не походил ни одного из тех, с кем ей приходилось сталкиваться раньше, у него была цель – и у него был стержень, стальная непреклонность. Сама же Анна теперь и спала, и ела лучше. Каждый день она отдавала пару пенсов соседке-швее, хохотушке Кэти, чтобы та присматривала за Тимом – и теперь меньше волновалась, что с братом что-нибудь случится.
В один из дней, клонившемся к вечеру, когда сэндвичи уже были съедены, а чай выпит, и стопка заполненных листов возле Анны стала больше, чем стопка незаполненных, барон Монтегю вдруг остановился посреди фразы. Анна подняла голову.
– А что вы думаете об этой сцене? – Его черные глаза смотрели на нее, как обычно, без какого-либо выражения, которое она могла бы прочесть. Словно они были знаками еще не знакомой ей системой фонографической записи. Анна обратилась к тем знакам, которые могла прочесть – надиктованным им листам. Потом осторожно подняла голову и сначала робко, а потом все более страстно начала говорить то, о чем думала последние дни, пока записывала и печатала:
– Героиня… Простите, но, возможно, в этой сцене ей нужно наконец-то сделать что-то? Может быть, вступить в диалог с героем? Пока мы видим ее лишь как неясный образ – то ли свидетельницу, то ли жертву происходящего – но мне кажется, она способна на большее. – Она сама испугалась своего внезапного красноречии и снова опустила голову вниз.
– Значит, вы думаете, что она готова заговорить? – Это был тот самый голос с улыбкой, который она научилась узнавать не глядя. Анна подняла голову и действительно увидела, что он улыбается, а потом взглянула в его глаза – и в этот момент совершила удивительное и пугающее открытие. Его глаза оказались вовсе не черными. Они вдруг стали похожи на густой шелковистый шоколад – или темный кофе. Кофе на летней террасе в тонкостенной фарфоровой чашечке, кофе, в котором запуталось солнце. Она смотрела в его глаза, чувствовала, что краснеет – и все же не может перестать в них смотреть. А он смотрел в ее глаза. Между ними вдруг протянулась солнечная жаркая ниточка. Она тянулась и тянулась, как их молчание. Он первым отвел глаза, перевел их на часы, прочистил горло: «Может быть, в следующей главе. Продолжим. Сегодня осталось не так уж много времени».
В этот вечер она дошагала до ближайшей остановки омнибуса, забралась на второй этаж и подумала: «Да, все идет хорошо».
Следующий день был одним из тех редких душных томительных дней, которые случаются в Лондоне в августе – когда с самого утра нависает над городом марево жары и смог стелется вдоль тротуаров, как будто сам воздух сгущается. Пробираясь сквозь него в своем омнибусе, Анна совсем не чувствовала себя леди и никакие напоминания не могли тут помочь – хотелось остаться в одной сорочке (скандальные мысли!) и, как в детстве, прыгнуть в ближайшее к дому озерко к неудовольствию гувернантки.
Открывший ей дверь Бартлби выглядел как всегда с иголочки в своем черном фраке, хотя она заметила на его лбу бисеринки пота. А вот дракон расхаживал по своему украшенному цветами логову как загнанный зверь и его высокие скулы горели румянцем. Камин как всегда топился – хотя сегодня в этом вряд ли была необходимость даже в этом обычно прохладном и полном воздуха доме. Леди Поппи на диванчике не было. На вопросительный взгляд Анны барон Монтегю отвечал отрывисто, сразу же направляясь к своему обычному месту за столом:
– Моей тете нездоровится, она сегодня отказалась выходить из своей комнаты. Вашу невинность будет охранять Нелли.
Он махнул рукой в сторону служанки, которая вскочила со стула у двери, сделала книксен и снова села. Ей явно было не по себе от непривычной задачи выступать дуэньей – и еще более от непривычного ничегонеделанья.
– С леди Поппи все в порядке? Надеюсь, ничего серьезного?
– Мигрень – это иногда бывает с ней летом перед дождем, – он отвечал резко, рассеянно, словно ее вопросы были лишними. – Доктор уже был. Давайте скорее приступим.
Анна успела привыкнуть к ритуалу утренней чашечки чая и обмену любезностями с леди Поппи, но сегодня об этом не приходилось и мечтать. Сегодня все шло не так. Она поняла это сразу. Его светлость был непривычно рассеян, его паузы растягивались в минуты, начатая фраза прерывалось нетерпеливым: «Нет, подождите, вычеркните это. Начнем заново».
Наконец, барон Монтегю смолк совсем. Она подняла голову. Он смотрел на лежавший перед ним на столе бланк телеграммы, как будто хотел прожечь его взглядом. Потом перевел глаза на листки ее машинописи рядом, которые обычно убирал в стол после того, как просматривал каждое утро и, наконец, поднял голову и уставился на Анну взглядом, в котором она наконец-то прочла очень явное выражение, а точнее – обвинение: «Пока вас не было, я перечитывал уже сделанное. По-моему, прошлая глава завела нас не туда…»
«Нас!» – это слово так ее поразило, что она на какое-то время перестала слушать, лишь смотрела, как движутся его четко очерченные губы, а когда пришла в себя, он продолжал говорить, все больше раздражаясь: «Все это не то… и я не могу придумать, как это исправить… Осталась неделя, а написаны только 7 глав из 10. Ничего не получится!»
Он взял в руки листки, которые она принесла сегодня, вгляделся в них и снова воззрился на нее. Драконьи глаза сверкали холодным пламенем:
– Вы поменяли эту сцену! Вы заставили героиню действовать самостоятельно!
– Я… Мне показалось, она хочет заговорить… Если бы я была на ее месте…
– Но вы не на ее месте! И уж точно не на моем! Вы на своем! И ваше место – фонографировать то, что я говорю! Перепишем. Еще раз.
Он снова начал диктовать, так быстро, что она едва успевала записывать.
– Прочтите, – она прочла, стараясь, чтобы голос не дрожал. Он прервал ее еще до конца фразы. – Я такого не говорил.
– Но вы только что…
– Нет! Это не то! Не то!! От вас никакого толку! Если вы не справляетесь, я найду другую фонографистку!
Он стукнул кулаком по столу, и листки вздрогнули как живые и верхние слетели на пол.
Анна вскочила со стула и бросилась их поднимать, махнув Нелли, которая встрепенулась на своем стуле – сейчас ей лучше было не попадаться дракону на глаза. Она аккуратно сложила листки, обняла их, не решаясь положить обратно на стол, пригладила уголки: «Ваша светлость…»
И тут он взорвался: «Вы ничего не понимаете! От этого зависит всё! Слышите, всё!»
Глава 8
Анна должна была бы по-настоящему испугаться от этого крика, но наоборот – почувствовала облегчение. Барон Монтегю чуть ли не топнул ногой, и в этот момент она поняла, кого он ей напоминает – Тима, когда тот был маленьким и капризничал, мамы и гувернантки уже не было, а служанки исчезали одна за другой. Это Анне пришлось заменить брату всех их разом. Она научилась узнавать эти признаки близящейся вспышки – часто это была всего лишь усталость, утомление. В такие моменты ему просто нужно было выйти из комнат на свежий воздух – и побегать. Его светлость мучила не усталость, что-то его волновало – что-то, связанное с книгой, но она не сможет выяснить, что это, пока он не успокоится. Усталость эмоциональная должна быть снята физической, значит, нужно сменить обстановку и отвлечься.
Анна медленно положила листы машинописи, которые держала в руках, на стол, расправила плечи и повернулась к двери:
– Нелли, принесите нам чаю, пожалуйста!
Дракон взвился за ее плечом:
– О чем вы! У нас нет ни минуты на чай! Нелли, никакого чая не нужно.
Анна не обратила на его слова внимания и ободряюще улыбнулась служанке, которая вскочила со своего стула и испуганно вертела головой, не зная, кого же ей слушать:
– Делайте, что я сказала, Нелли.
– Вы уже командуете моими слугами? Да кем вы себя возомнили! Нелли!
Но Нелли не стала дожидаться, чье слово окажется последним. Она совершенно правильно поняла, что в ее интересах – исполнять то приказание, которое даст ей возможность поспешить из гостиной прочь.
Оставшись наедине с его светлостью, Анна решительно повернулась к нему и, не дав ему опомниться от ее «наглости», заговорила так, как говорила в таких случаях с Тимом – голосом старшей сестры (или своей собственной давней гувернантки):
– Ну что же, если работать мы сегодня не можем, я думаю, вам давно пора показать мне ваш знаменитый сад.
– Что?
– Я никогда не выходила за эту дверь.
Не дожидаясь его ответа, она проследовала мимо барона Монтегю к французскому окну так, словно была королевой, не замечающей плебея на своем пути. Кажется, он был так ошарашен сменой темы, что и не пытался ни противоречить ей, ни останавливать – лишь автоматически, как всякий джентльмен, поспешил открыть перед нею дверь и вышел вслед за ней.
Сад встретил их тишиной, словно затаил дыхание. Над ними висели набухшие темные тучи, а под тучами висела жара. Тучи давили жару вниз, ветви деревьев утомленно свисали, со всех сторон вокруг них розы клонили свои роскошные головки к земле и только сладкий запах поднимался и плыл над садом.
Вряд ли он будет бегать как мальчишка, но она может заставить его ходить.
– Расскажите мне про эти розы, – она храбро просунула руку под его локоть и почти потащила к дальним кустам. Он наморщил лоб… – А эти?
– Это вотчина моей тетушки…
– Ну вы же знаете названия сортов? Вспоминайте… А как зовут вашего садовника? Он настоящий волшебник…
Анна быстро ходила, почти бегала по дорожкам и тянула барона Монтегю за собой – в одну сторону, в другую… Гравий протестующе скрипел под их ногами. Она почти не замечала роз, на которые указывала ему то и дело, главное – чтобы он сам на них концентрировался, пусть даже из вежливости, пусть от шока от того, что она такое себе позволяет…
Наконец, Анна почувствовала, что больше ходить просто не в состоянии. Она опустилась на каменную скамейку у одного из особенно пышных кустов, но его светлость, как заведенный ею механизм, продолжал ходить туда-сюда по дорожке перед ней. Сначала он молчал, но слова явно бурлили в нем и, наконец, он снова начал говорить. Он уже не кричал, пребывание в саду смягчило его, успокоило:
– Я… прошу прощения, если говорил с вами грубо. Наверное, я должен объясниться. Дело в том, что то, что я пишу сейчас, то, что вы помогаете мне писать – не просто очередной роман Хэмиша МакБрайда. Возможно, вы знаете, что я давно не публиковал ничего нового. Какое-то время назад я… совершил ошибку. Фатальную ошибку. И… мы оказались на грани разорения. Не только я – моя тетя. Она этого не знает. У нее никого больше нет, кроме меня. Она меня вырастила. Фамильный замок… Мы вот-вот должны были все потерять. Оставался лишь один выход. Я взял взаймы у своего издателя. Аванс под новый роман. Но мне пришлось заключить кабальный договор. Роман должны начать печатать в газете 3 сентября, в понедельник. Он должен быть сдан целиком в пятницу, 31 августа – и лишь тогда я получу остальную необходимую для выкупа замка сумму. Если же я не смогу этого сделать, если я опоздаю хотя бы на день, мне не только нужно будет вернуть аванс, но права на все предыдущие романы Хэмиша МакБрайда отойдут моему издателю – на 10 лет. И он будет волен раскрыть мой псевдоним и заработать дополнительно на этом скандале. Еще бы, наследник древнего рода Монтегю – бульварный писателишка.
Барон Монтегю опустился рядом с Анной на скамейку, явно не осознавая, что нарушает приличия. Сейчас он был совершенно опустошен. Ей захотелось тоже нарушить приличия и обнять его – как будто рядом действительно был маленький мальчик, который упал и поранился, но теперь мужественно сдерживает слезы. В этот момент он повернулся к ней, схватил за плечи и затряс:
– Как вы не понимаете? Они правы! Я исписался! Я не успею – и вы не можете мне помочь! Никто не может помочь! Никто! – он и теперь не кричал, он припечатывал каждое слово, словно отбивал его на ремингтоне заглавными буквами. Н.И.К.Т.О. Его лицо было прямо перед ней, и она заглянула в его глаза, но он словно не узнавал ее, словно перед ним был кто-то другой. Кто? Листья деревьев зашелестели предостерегающе. Капля упала на ее лицо, обращенное к нему.
– Дождь, – зачем-то сказала она ему.
Он смотрел на нее почти враждебно и молчал.
– Дождь!
Она положила свои руки на его, по-прежнему сжимавшие ее предплечья, сняла их и потянула его за руку в дом. Он не сопротивлялся.
Они вбежали в гостиную. Сейчас в ней царил полумрак. За окнами потемнело, а свет от камина не дотягивался до всех углов. В этом полумраке Анна все же заметила, что, пока их не было, Нелли принесла чай – но сама предпочла снова ретироваться. «Умная девушка» – подумала Анна.
– Ваша светлость… – она хотела повести его дальше, к дивану и чайному столику, но он остановился у письменного стола и, не дожидаясь пока она займет свое место, сел в кресло. Да, это явно был день, когда все приличия и правила больше не действовали. Анна села.
– Перечитайте последнюю страницу, – приказал он, а сам опустил локти на стол, сжав голову руками и склонив ее к столу. Его пальцы сплелись с прядями темных волос.
Анна начала читать, вглядываясь в свои записи в полутьме – тихо, как если бы читала сама себе, пока не дошла до конца страницы. Здесь она запнулась, но продолжила говорить дальше – без диктовки. Своими словами – вернее, его словами, их общими словами, которые накапливались в ней эти недели, она рассказывала ему о том, что будет дальше, и записывала сама за собой. Казалось сначала, что он ее не слышит. Когда она замолчала и посмотрела на него, он поднял голову и вгляделся в нее, словно не верил тому, что слышит…
– Да! – сказал он тихо и хрипло, удивленно. – Да! – уже тверже. – Именно то, что нужно!
Удар грома раздался на этих словах – и тут же в окна по-настоящему застучал дождь. Жара наконец разрешилась грозой, тучи освободились от воды, и за окном ненадолго просветлело. Он подхватил ее последнюю фразу и продолжал диктовку. К тому времени, как он довел рассказ до конца главы, его голос совсем окреп.
Барон Монтегю замолчал. Анна подняла голову. В гостиной снова стемнело, и свет от камина не мог дотянуться и осветить его лицо. За ним в окна барабанил ливень, вспыхивали и гасли молнии. Они были в самом сердце грозы. Его силуэт возвышался над столом как скала, и его лицо было высечено из камня, а глаза казались еще темнее и бездоннее, чем обычно, и только в их глубине свет от камина горел горячим огоньком. Теперь он смотрел на нее так, как будто видел впервые. Анна не знала, что ее саму сейчас омывал теплый свет от камина и придавал рыжину ее волосам – словно ореол над головой, а ее глаза, расширившиеся, сияли огнем каждый раз, как сверкала молния. Ее грудь вздымалась, тоже обрисованная теплым светом. Он не мог оторвать от нее взгляда.
Николас, барон Монтегю медленно встал и обошел стол. Анна запрокинула голову, чтобы видеть его. Оба они молчали, и только дождь продолжал биться в окно, все чаще и чаще. Он осторожно вынул последние листки из ее рук и положил их на угол стола, к остальным. Она продолжала смотреть на него, а он опять взял ее за предплечья, но не крепко, как в саду, а осторожно и бережно, и поднял со стула. Второй раз за время их знакомства – и второй раз за этот день – она была так близко от него. От него волнами шло тепло, и ей становилось все горячее – пока его голова склонялась к ее лицу, его губы к его губам. Ее руки взлетели ему на плечи, чтобы удержаться, и все же она падала, падала… Листки снова, как за пару часов до того, разлетелись по полу – и теперь их уже никто не собирал…
Он ничего не сказал ей на прощание, пока она приводила в порядок платье, завязывала ленты капора. Только, когда она была готова, притянул к себе быстро за талию, поцеловал властно и жадно, и тут же отпустил, отвернулся, пошел обратно к столу. «Спасибо», – сказал он оттуда – и она не знала, что именно он имел в виду.
В тот вечер она сидела перед своим ремингтоном, не видя его. Не узнавая. Ставший привычным инструмент с его деревянным футляром казался чем-то неведомым.
Металлический скелет.
Пустота за ним.
Клик. Клик. Туки-тук.
Тонкие палочки.
Натянутые косточки.
Палец, удобно ложащийся в ложбинку клавиши, гладящий ее, потом другую, потом третью… Гладил – так нежно – и так уверенно. Так гладко – и так больно, кровь бьется в виски, как молоточек в бумагу. Тук-тук-тук-Ахххх! Шуршит бумага, проезжая по валику снизу вверх…
И снова туки-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук-тук. Так стучало ее сердце там, в этой гостиной. Все чаще. И его сердце билось под ее ладонью. Тук-тук-тук-тук-тук.