Месть. Жизнь. Как она есть. Всё так просто. И так сложно. Жизнь.

Я прислушивалась. Ничего не могла понять. Какие-то бессвязные слова. Непонятные фразы. А прислушивалась я потому, что надеялась услышать что-то, что могло бы прояснить его личность. Привезла его вчера «скорая». Вызвал кто-то из сердобольных граждан. Он лежал в подъезде. На полу. У батареи. Истощённый. В бессознательном состоянии. Дежурный врач осмотрел и не нашёл ни каких внешних повреждений. Он не был избит. И не был ранен. Одет во всё старое. Но чистое. Сразу решили, что бомж. Без документов. Худой до синевы. И всё же! Не грязный. Не вшивый. Аккуратно подстрижен. Выбрит! Чистые руки и ногти. И не слышно от него никакого противного запаха. Может, голодный обморок? Поставили ему капельницу. Питательный раствор с витаминами. И посадили медсестру. То есть, меня. Чтобы следила за его состоянием. У него же в вене игла! Вот я и сижу. Наблюдаю. Не отошла ни на секунду. Санитарка принесла обед мне прямо в палату. Я поела и попила чаю. И сижу. Вслушиваюсь в его бормотание. Смотрю. Рассматриваю. У него худое, овальное лицо. Высокий лоб. Брови тёмные, на переносице сросшиеся. Ресницы длинные и густые. Как у детей. Нос крупный. Но правильной формы. И красивые губы. Лицо очень мужественное. На подбородке ямка. А волосы коротко острижены. Тёмно-русые. Светлее бровей и ресниц. Приятное лицо. Интересно, какого цвета у него глаза? Он их, так и не открыл ни разу! Что-то бессвязно бормочет. А я не могу разобрать его слова и фразы. Он хмурит брови. Ресницы вздрагивают. Губы приоткрываются и он что-то пытается сказать. Но слышно только одно бормотание. Какие-то бессвязные звуки. Хриплые и не понятные. Может, он русского языка не знает? Может, он гражданин другого государства? Из тех, что живут без прописки. Убирают улицы. И выполняют самую грязную работу. У них даже паспорта хозяин забирает. По телику сто раз показывали. Ужас! Но и такие в нашей стране есть люди. Бесправные рабы. Живут в нечеловеческих условиях. Вкалывают за гроши. Высылают заработанные деньги своим семьям. Мы их видим на улицах наших городов в старой робе. Я ловлю взгляды этих молодых парней на себе. Когда выхожу из машины. Или когда сажусь в машину своего друга. И, если честно, я даже не хмурюсь и не отмахиваюсь от их взглядов. Я не обращаю внимания. Не принимаю всерьёз. Я как-то поймала себя на мысли, что я их не рассматриваю, как тех, с кем дружу или учусь. Как-будто, они – безликая, бесполая масса. Без чувств и мыслей. Приспособлены только мести улицы и бросать снег. Как машины. Как самые примитивные роботы. Я поймала себя на этой мысли. И стало мне стыдно. Ведь, одно время и я мыла полы в подъезде. Ночами. Но об этом никто не знал. И теперь уже никто, никогда и не узнает! Свидетелей нет! Для меня это самое главное. Оказывается, что для меня очень важно, чтобы никто не узнал, что мама у меня пьяница. Что умерла она от отравления суррогатным алкоголем. Я её похоронила. Продала через год квартиру и переехала в другой город. Поступила учиться. И постаралась забыть своё прошлое. И пока мне это удаётся. У меня полно друзей. Я очень милая и общительная девушка. Я не алчна. И не высокомерна. Решила, что выйду замуж только по любви. Конечно! Я мечтаю об обеспеченной жизни. О прекрасной семье и детях. Я мечтаю о том, чего никогда не было в моей жизни. Родители развелись, когда я была маленькая. Мой папа уехал в другую страну. А мама начала пить. Она почти не обращала внимания на меня. Я знаю, что такое голод и обноски. В которых я «щеголяла» даже в старших классах. Хотя, закончила я среднюю школу без троек. Но это всё в прошлом. Я была замухрышкой. А стала симпатичной девушкой-студенткой. В этой больнице я на практике. И мною довольны. У меня лёгкая рука. Я прекрасно делаю уколы и перевязки. Не боюсь мёртвых и крови. Прирождённый медик! Так говорят обо мне педагоги. И ещё, я знаю сама о себе, что я добрая и душевная девушка. Близко принимаю чужие страдания.

Я смочила влажной ваткой ему губы. И мои пальцы ощутили холод. Он не болен, если нет температуры? Кожа да кости. Ни грамма жира в этом неподвижном теле. Как узник концлагеря. Сколько же он не ел! Наверное, и правда, это голодный обморок. И самое лучшее для него сейчас – этот питательный раствор. Лёгкая и очень полезная пища для слабого, обессиленного организма. И единственно полезная в такой ситуации. Ему повезло. Нашёлся добросердечный человек. Не прошёл мимо. Вызвал «Скорую Помощь». Я бы таких людей награждала. И вообще, я предлагаю поставить памятник такому человеку. Представляете! Памятник в нашем городе, на площади! И подпись на красивой доске золотыми буквами! Памятник Человеку Доброму! Такой памятник должен быть!

Памятник тому, кто не проходит мимо чужой беды! У кого горячее, доброе сердце! Оно наполнено состраданием и любовью к каждому живому существу! Вот так! Чем плохо? Пусть бы такой памятник был! И я бы всегда к нему цветы носила! Думаю, что и не я только! Каждый желающий мог бы постоять у памятника, склонив голову с почтением и благодарностью. Как здорово! Есть у нас люди, заслуживающие таких почестей. И я очень рада этому. Потому и сижу, улыбаюсь. У меня настроение отличное! Я уверенна, что всё будет прекрасно! Он выйдет из этого состояния. Очнётся. И всё вспомнит. И, если захочет, обо всём мне расскажет. Что с ним случилось? Почему так произошло? И кто он, и кто его родные? Ведь, где-то же он жил! Не в подъезде же. А пока он бормочет что-то. Хмурит брови. Лицо становится таким, как будто он пытается мне что-то сказать. А я не понимаю. Не могу связать его бормотание в нормальные фразы. И поэтому злюсь. На себя. А он мне всё больше нравится. Очень симпатичный и молодой. А я ловлю себя на мысли, что он мне кого-то напоминает. Только никак не могу вспомнить, кого. Я не могу понять, почему, когда всматриваюсь в его черты, они мне кажутся знакомыми. И так странно, почти родным кажется это лицо. И то, что он здесь оказался – совсем не случайность. В городе много больниц. А привезли именно к нам. Может, просто так получилось случайно. А, может, и нет. Говорят же, что в жизни не бывает случайностей. Всё закономерно. И всё к лучшему. Но для кого лучше? Для него или меня? И узнаю ли я когда-нибудь, что значит его бред. И что с ним произошло. И кто он? Ведь, бывает, что человек годами пребывает в таком состоянии, как он сейчас. А я же не навечно в этой больнице. Я практикантка. Здесь временно. И после окончания учёбы хотела бы работать в военном госпитале. Люди в форме – моя слабость. У меня папа был майором. А потом вышел в отставку. На службе у него произошла какая-то неприятность. Я смутно помню, как они ругались с мамой. Он её в чём-то убеждал. А она кричала. Таким тонким и противным голосом! Почти визжала! Что-то папе доказывая! И вскоре мы с ней остались одни. И жили всё хуже и хуже! У меня было нехорошее детство. Я не могу похвалиться, что любила очень сильно свою маму. Для этого абсолютно не было причин или повода. Она меня едва замечала. Я росла, как трава! Вещи отдавали соседи и знакомые. Самым желаемым лакомством для меня всегда был обычный ломоть хлеба с чаем! Да! Я не вру и не прибедняюсь! Но всё было именно так. И это длилось очень долго. Целых десять лет! Я почти не помню лица своего папы. И не прощу никогда, что он оставил и забыл меня. Никогда даже не пытался узнать, что же с нами стало. Не поинтересовался, как живу я, со своей пьющей мамой. Я вздохнула. Почему я не могу всё забыть? Стараюсь не вспоминать и не думать. А прошлое не отпускает. Даёт о себе знать. Может, моя память не позволяет мне становиться холодной и высокомерной, взрослой женщиной с безразличием взирающей на тех, кто с метлой или лопатой по утрам приводит мой город в порядок? Я становлюсь взрослой. И так часто ловлю себя на том, что не становлюсь лучше. Может, это нормально! Разве меня на всех несчастных и бедных хватит! Я не могу их всех обогреть, конечно! Но почему я на них стала смотреть свысока? Разве я уже забыла о том, как не обращая внимания на меня, взбегали по ступенькам модно одетые парни и девушки, когда я ночами, чтобы не видел никто, мыла полы в подъездах? Я не забыла! Я помню! Но точно так же, не замечаю тех, кто смотрит на меня, стоя на тротуаре с лопатой или метлой. Это молодые девушки и парни. Может, им хочется, чтобы я улыбнулась или кивнула? И побежала бы дальше по своим делам! А я… Их не вижу в упор! Нет их для таких, как я! Неужели, они, и правда, люди третьего сорта? Их участь – уборка мусора. Или пусть, как я, лезут, ползут вверх, выползают из сложившихся обстоятельств. И чего-то добиваются. Чтобы всю жизнь не мести улицы. Пока молод и здоров – нужно учиться! Для таких, как я и они – нет других вариантов! Помоги себе сам!

Я очнулась от своих мыслей. В палате сумерки. Взглянула на пациента. Он тихо и ровно дышал. Лежал спокойно и спал себе, посапывая. Не метался и стонал. Не бормотал. Просто тихо и спокойно спал. Я так обрадовалась! Как раз и раствор закончился, который ему вводили. Осторожно убрала иглу из вены и накрыла его пледом. Пусть отсыпается! Сон – лучшее лекарство. Моё дежурство заканчивается. Завтра приду в ночную смену. И, может, он к тому времени придёт в себя и что-то расскажет. О себе. Я поднялась и вышла из палаты. Передам по смене, чтобы его не вздумали беспокоить. Я улыбнулась, поймав себя на мысли, что волнуюсь о постороннем мне человеке, как о родном и близком. Это у меня впервые. И потому я и сама очень удивлена. Ведь, знаю же, что врачу к больному привязываться нельзя. Медику нужно обладать холодной головой, твёрдой рукой и горячим сердцем. Всё это во мне есть. Я сочувствую и соболезную больным. Но всегда разум преобладает над чувствами. А как иначе? Я должна принимать быстрое и верное решение в непредвиденной ситуации, когда речь идёт о жизни человека! Сдала смену и решила пройтись немного. Осенний воздух такой свежий и чистый этим тёплым и тихим вечером! Грех толпиться в переполненном транспорте. И я шла не спеша. Даже посидела в парке. Посмотрела на желтеющие деревья. Полюбовалась синей чистотой неба. Поднялась и потопала по аллейке по-тихоньку. Проголодалась. И дома с удовольствием умяла приличный кусок запечённой в фольге рыбы. Сделала большую чашку чаю и уселась возле компьютера. Пообщалась с однокурсниками и пошла в душ. В спальне у меня на тумбочке фотография. Где мы все трое. Ещё счастливые и улыбающиеся. Обычная семья. Какой мы и были когда-то. Папа, мама, дочь. А потом стали семьёй, где только мама и дочка. В которой дочка папу помнит больше по нескольким фото, которые спрятала, чтобы не выбросила мама. Я сохранила и это фото. Купила красивую рамку и поставила на тумбочку. Я давно уже простила маму. И стараюсь не держать обиды на папу. Когда я смотрю на этот снимок, я вспоминаю только хорошее. Конечно! Тот период, что запечатлен на этом фото, был счастливым в нашей общей для нас троих, жизни. И чего ради мне злиться, глядя на молодые и весёлые лица моих родителей? Я с большим, красным бантом в светлых волосах. И в белом, в крупный, красный горох платье. Такая красивая, яркая, как бабочка, девочка улыбается, сидя между мамой и папой. И я им улыбаюсь. Хотя, если честно, я смутно помню то время, когда мы были вот такими весёлыми и счастливыми, как на этом снимке. Я росла, взрослела и всё больше не понимала, почему взрослые такие безответственные и равнодушные люди. Почему бы им не жить вместе, раз уж, решаются завести семью и детей. Мне ещё повезло, что я не попала в детдом. Я, как могла, скрывала от одноклассников и учителей, что у нас семья распалась. И, что мы нуждаемся. И, что пьёт мама. Я училась хорошо. И долго никто ничего не знал. Только в девятом классе, когда я сказала, что не поеду со всем классом на экскурсию в Москву, наша классная, ничего не сказав мне заранее, пришла к нам домой. Меня дома не было. Зато была дома мама. И была она пьяная. Открыла дверь нашей Елене Степановне. И та всё поняла сразу. Я ей по сей день благодарна. Она никому ничего не рассказала. Пришла на следующий день снова. Когда и я было дома. Я с мамой не разговаривала. От соседки узнала. Она мне сообщила, что приходила училка. Я на маму очень сильно разозлилась. А ей до фонаря. Она отсыпалась. И на меня тоже ноль внимания. Елена Степановна посидела со мною. Мы попили чаю. И я ей всё рассказала. Я сидела и ревела. Надоело делать равнодушный вид и ходить с умной мордой. Я устала. И сидела. Ревела. И от обиды на родителей. И от злости на себя, что не сдержалась. Потом на кухню зашла мама. Она сначала на меня даже не обратила внимания. Как-будто, я каждый день вот так реву, всхлипывая и размазывая слёзы по лицу. Как ребёнок. Так горько плачут только очень сильно обиженные дети. Мама открыла холодильник. Достала банку с компотом и стала пить, прямо с горла. А мне захотелось подхватиться и удрать. Бежать бы и бежать… Но куда? Я не знала. А Елена Степановна попросила маму присесть рядом. И долго с ней разговаривала. Спросила, чем помочь. И пообещала приходить теперь очень часто. И мама молча её слушала. Даже кивала, соглашаясь. Пить она, конечно, не бросила. Но перестала приводить друзей по пьянке. И дома стала чаще наводить, хоть какой-то порядок. А я вздохнула с облегчением. Меньше стало причин для вранья и притворства. Елена Степановна всегда меня поддерживала и приходила домой к нам потом ещё несколько раз. Я окончила школу без троек. И, если бы не смерть мамы, так бы и жила с нею в том городе и в той квартире. Я бы не смогла её бросить. Никогда.

И вот! На следующий день мне нужно было в больницу во вторую смену. И я с утра решила убраться в квартире. Нужно же заняться чем-то полезным. А я очень люблю этот маленький свой дом. И люблю наводить в нём чистоту и порядок. Я никогда не жила в деревенском доме. До прошлого года я и в деревне никогда не была. Но всегда хотелось жить поближе к природе. Я мечтаю купить когда-нибудь домик. Хоть дачу! Самую недорогую и маленькую. Чтобы там росли кусты и деревья. И я бы насадила цветов. А почему бы и нет! Я не умею ничего делать. Но я научусь. Меня мама не приучала к домашним делам. И я сама постигаю науку наводить уют и порядок. Мне иногда хочется, чтобы объявился папа. Пусть бы увидел, что я не пропала. Не стала такой, как он или мама. Я работаю и учусь. У меня всё хорошо! Есть даже друзья! И девушки, и парни. Но мне стыдно даже им, чужим людям, сказать, что я одна на всё белом свете! Я одинока, как старая бабка, которая всех родных пережила. Нет у меня никого! По вине моих родителей. Конечно! Ведь, они оба были детдомовские. Без роду и племени дети. Я никогда не расспрашивала их о родственниках. Когда ещё у нас была нормальная семья. Я была маленькой. А потом мама отвечала, что нет у неё никого. Её нашли на вокзале чужие люди. Двухлетним ребёнком её оставили на вокзале. И какие могут быть родственники у тех, от кого все отказались. Вот пришло время, они поступили точно так же и со мной. Как в своё время с ними. Жизнь идёт по кругу. Если бы у меня были родители из хороших семей, они бы не развелись. И я бы жила в счастливой семье. И у меня бы потом появилась младшая сестра. Или брат. Или даже двое. Как у всех моих одноклассников и соседей. Я всегда мечтала о родной душе. Хотелось заиметь сестру или брата. Я невесело улыбалась, убираясь. Что теперь об этом жалеть! Остаётся мне одно – выйти удачно замуж и нарожать себе кучу родственников. Вот они и будут самыми близкими и родными для меня. На работу пошла пеши. Не помешает пройтись и подышать свежим воздухом перед двенадцатичасовой сменой в закрытом помещении. Интересно, как тот парень? Наверное, уже пришёл в себя. Может, даже и рассказал что-то о себе. Мне не безразлична его судьба. Такой молодой и симпатичный. Но такой весь синий. Вид истощённый и нездоровый. Что же такое с ним?..

Я приняла смену и пошла во вторую палату. Расспрошу нянечку, дежурившую ночью возле моего подопечного. Но в палате никого! Койка аккуратно заправлена. Пол влажный. Ничего себе! Где же этот «лебедь» умирающий? Перевели его в другую палату, что ли?

И тут он вошёл. Я чуть не упала! Какой он худой! Истощённый! На лице одни глаза!

– Здравствуйте! А кто вам разрешил подниматься? Ещё упадёте и расшибётесь.

– Здравствуйте, Аня! Всё нормально. Я не так слаб, как вы думаете.

– А вы откуда знаете моё имя? Или вы по глазам узнаёте имена девушек?

– Я по глазам узнаю родных людей.

Он прошёл к кровати и сел. Потом вытащил небольшой листок из кармана своей рубахи. Посмотрел на него и улыбнулся мне. Протянул листок. А я подошла и взяла. Взглянула.

Я держала в руках фотографию. И у меня такая же. Где мы все трое. Счастливые. Я. И мама с папой. Потом я вытащила такую же, из своей сумки. И протянула ему. Он взял. И долго её рассматривал. Потом так же долго рассматривал меня. А я – его…

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты всё рассказал. Тебе этот снимок дал мой папа?

– Да! Мне дал его наш папа. Перед смертью он просил разыскать тебя. И я ему пообещал. И вот… Нашёл!

– Наш папа? Неужели это правда? Ты – мой брат! Надеюсь, что старший.

– Да. Я старше тебя на три года. И всегда мечтал о сестре. Всегда!

– А я – о брате… Или сестре… О ком-то родном и близком, кто бы меня любил. Мне кажется, что мои родители меня никогда не любили. Они были заняты работой и друг другом. Иначе, они бы не поступили так со мною. Отец бросил. А мама спилась. Я росла, как трава…

– И я тоже…

Он поднялся и шагнул ко мне. Пошатнулся и чуть не упал. А я кинулась к нему. Обняла и разрыдалась. Мы сидели так долго. Зашла няня. Я ей сказала, что это мой брат. Он нашёл меня. И теперь я не одна! Можете поздравить…

Меня, и правда, в этот день все поздравляли. Я не могла поверить такому счастью! Через несколько дней брата выписали и мы пошли ко мне. Он мне рассказал в этот вечер свою историю. А я ему – свою. Оказывается, папа их бросил, когда встретил и полюбил мою маму. А потом также оставил нас с мамой. И вернулся к ним. Они прожили вместе несколько лет. И папа снова уехал. А его мама долго болела. Потом умерла. И он стал жить с бабушкой. А потом и бабушка умерла. Зато приехал папа. Но уже постаревший и очень сильно больной. Он просил у сына прощения. И умолял найти сестру. Говорил, что очень сильно перед обоими виноватый. Так хотел всегда быть хорошим отцом, а не смог! Показал эту фотографию. И сказал, в каком городе нас искать. Папа умер два года назад. А он поехал в тот город, где мы жили. Но так удивился, когда никто из соседей, не мог ему объяснить толком, куда же делась их соседка-девочка после смерти мамы! Никто из них не знает её нового места жительства и адреса. Тогда он поехал в школу, где я училась. Нашёл учительницу литературы. И она ему показала фото нашего класса. Он увидел и запомнил на всю жизнь, как я выгляжу. Потом сделал запрос в паспортный стол. И стал ожидать ответ. И он его получил. И вот он здесь. Но в дороге простыл. Бил озноб. Наверное, у него была сильная температура. Потому, что он мёрз и эпизодами ничего не помнит. Он зашёл в какой-то подъезд погреться и очнулся уже здесь. И, как только меня увидел тем утром, когда я стояла в палате не понимая, где же он делся, сразу понял, что это я. Говорит, что узнал по глазам. А я сразу поняла, почему его лицо мне сразу показалось таким знакомым. Он похож на нашего красивого и молодого папу. Как на той, семейной фотографии. Мы с ним очень похожи. Как настоящие, родные брат и сестра.

Галинка

Июльская жара сожгла землю. Почти белое солнце безжалостно смотрит со своей недосягаемой высоты на сухие поля и сады. Раздолье степи просит влаги. Всё живое хочет свежести и прохлады. Но какая свежесть и прохлада в степи, где даже чахлые, полусухие деревья лесопосадок не дают тени. Ветки деревьев с жухлыми, почти мёртвыми листьями, как руки мертвецов, не тянутся к небу, а безжизненно торчат, уже не надеясь напиться и насытиться влагой. Такое сухое и жаркое лето без капли дождя в южной степи – как наказание для всего живого, жаждущего живительных струй с равнодушного неба. Потрескавшаяся земля пышет жаром, обжигая босые ноги детворы. По широкой, сельской улице, подняв столб горячей, серой пыли, пронёсся и остановился у остановки рейсовый автобус. Народ вышел, автобус пыхнул, чихнул и умчался. Несколько человек потопали по дороге и разошлись в разных направлениях. Молодая женщина с большой сумкой в одной руке и с маленьким ребёнком в другой, повернула от остановки в небольшой, узкий проулок. Она не торопилась. Шла и посматривала по сторонам, как будто узнавая родные или просто знакомые места. У невысокого забора она поставила на тротуар сумку и открыла калитку. Постояла, вглядываясь вглубь двора. И зашагала по протоптанной в высохшей траве дорожке к высокому, каменному дому. Постучала в дверь веранды. Потом ещё раз. И оглянулась на голос. Из летней кухни к ней шла женщина. Невысокая и полная, в лёгком, ситцевом сарафане и с заколотыми высоко и красиво тёмными, пышными волосами. Женщины издали всматривались друг в друга. Казалось, что они даже чем-то похожи. Как сёстры! Обе молоды и очень красивы!

– Здравствуйте! Пошли вот сюда, в тенёчек, под шелковицу, здесь можно присесть и отдохнуть. Женщина смотрела приветливо, с лёгкой улыбкой в синих, больших глазах на незнакомку. Та кивнула и пошла за хозяйкой. Села на скамейку, переложила спящего ребёнка на другую руку и вздохнула. Видно было, что она устала. Наверное, путь был не ближний. Передохнуть бы надо!

– Я вам сейчас принесу попить. А ребёнка можно уложить в коляску. Осталась у нас от племянницы. Жаль было выбросить! И вот же, пригодилась! Я сейчас. Я быстренько!

Она метнулась в летнюю кухню за коляской. Уложив ребёнка, хозяйка ушла за компотом. А когда через пару минут вышла, то застыла в замешательстве. Незнакомой женщины на скамейке под шелковицей не было. Она поставила банку с компотом на стол, а сама почти побежала к калитке. Там она чуть не споткнулась о большую сумку. Но женщины не было и за калиткой. Как сквозь землю провалилась! Такое дело! Хозяйка оглянулась. В коляске под шелковицей лежал ребёнок. Да что же это! Где она? Неужели ушла, оставив ребёнка? Подошла и уставилась на спящего ребёнка. Маленькое, бледное личико. Под глазками тёмные круги. Больное это дитя, что ли? Как это всё понимать? Да что это такое, в самом-то деле? И сумка у калитки. Куда женщина делась? И что же теперь делать? Хотя бы приехал Владимир. Нужно же звонить куда-то. Пусть ищут ту бабу! Подумала и тут же себя одёрнула. Женщина ей понравилась. Одета прилично и на лицо красивая. Не похожа на какую-то там бабу, как она себе позволила выразиться в мыслях. Может, женщина вернётся. Ушла куда-то, по делам неотложным. Так размышляя, Анна посматривала на калитку. И Владимир задерживается. Как специально! Давно уже прошло время обеда. Где он! И тут послышался звук подъезжающей машины. Стукнула калитка. Анна повернулась к широко шагающему мужу. Высокий и плотный, он не был полным, но выглядел таким здоровяком! Издали улыбаясь ей, Владимир приветственно поднял руку и подошёл к жене. Обнял и крепко поцеловал. Потом отстранил её и стоял, рассматривал, довольно улыбаясь, прищурив глаза. Любовался красивым лицом и статной фигурой жены.

– Ты что так поздно на обед? Я даже проголодалась. Заждалась тебя, Володя! Чего молчишь?

И в это время, когда Анна ждала от мужа оправданий и объяснений по поводу его опоздания на обед, раздался тоненький голосок. Как писк то ли котёнка, то ли мышки, таким он был слабым и чуть слышным. Они оба озадаченно оглянулись. Это пищал ребёнок, лежащий в коляске.

– Это что?

– Это не что, а кто! Не видишь, ребёнок.

– Откуда он у тебя?

– Он у меня так же, как и у тебя. Сейчас расскажу. Сама не могу понять, откуда он и зачем. Иди, руки помой и обедать. Он уснул. Тише!

Владимир с аппетитом ел густой, очень вкусный борщ и слушал рассказ Анны о том, как у них во дворе появилась женщина с ребёнком. Как Анна вынесла эту коляску, уложила туда ребёнка и пошла в летнюю кухню за компотом. Когда вышла с банкой в руках, женщины уже не было. Это случилось не больше часа назад. Может, она вернётся? Что делать? Куда-то сообщить нужно же! Снова запищал ребёнок. Анна подхватилась и кинулась к нему. Подошёл и Владимир.

– Может, снять кофточку? Глянь, волосы мокрые. Такая жара! Он упарился, бедный.

– Вот и займись человеком. Это парень, что ли?

– Не знаю. Но кофточка розовая и шапка розовая. Наверное, всё же, девочка. Бледная только очень. Что-то не то с этим ребёнком. Да ещё эта мамашка! И где её носит? Хотелось бы мне знать!

Анна сняла с ребёнка кофточку и шапку. Подняла в коляске тент. Чтобы не обдуло упарившееся дитя. Точно! Девочка! Глазищи огромные! Серо-голубые! Ресницы длинные, с загнутыми, острыми кончиками! И тонкие, как нарисованные, тёмные, почти чёрные брови! Красавица! Только очень уж бледная и худенькая. Но какая же хорошенькая! Лежит, потягивается всем тельцем, радуясь освобождению от плотных одежек. Анна решила снять и штанишки. Спарилась, бедненькая! Девочка вдруг улыбнулась. Показав два ровненьких, белых зубика. Ух, ты! Похвалилась! Подошёл Владимир. Уставился на ребёнка. А потом взглянул на Анну.

– Познакомились, гляжу! Ты у меня молодец! Справляешься, как заправская мать! Ну, я поехал! Спасибо, жена, за обед! Всё было на уровне! Очень вкусно, как всегда! Не скучай! Владимир уехал. Ничего себе! Она думала, что он что-то решит, а он укатил! Ох, Володька! Что ж, остаётся сидеть и ожидать возвращения мамашки. А что ещё делать? Нет! Но, ведь, ребёнок захочет есть! Чем его можно накормить? Сколько ему месяцев? Можно ли в этом возрасте борщ? Но попить-то по любому, можно! Анна поднялась и пошла к столу. Налила в чистый стакан компот вишнёвый. Попробовала. Вроде, не холодный. Подошла к ребёнку и взяла на руки. Поднесла стакан к губам. А дитё, это же надо! Вцепилось ручонками в стакан и стало с жадностью пить! Весь выпило! И довольно улыбнулось. И тут Анна почувствовала что-то горячее, побежавшее по её руке. О! Понятно! Поздравляем вас, тётя Аня! Вас описали. Снимайте сарафан! И тут она спохватилась. Она-то, конечно, переоденется. Нет проблем. У неё куча халатов и сарафанов. А что же с дитём? Во что переодеть его? Может, в той сумке одежда? Такая большая сумка. Целый баул! Наверное, там вещи ребёнка. А, иначе, что может быть в той сумке? Нужно посмотреть! Анна раскрыла молнию. Сверху лежит какой-то конверт. Не запечатанный. Сердце так сильно забилось! В предчувствии чего? Сейчас она это узнает. И она достала с конверта листок. Письмо. Читала и перехватывало дыхание. Обалдеть! Держала в руке листок. Смотрела на коляску с ребёнком. Ничего себе! Вот это да! Сюрприз! Приподнёс любимый муж. Девочка Галина. Восемь месяцев. Дочка какой-то девицы и Владимира. Если верить письму. И как ей, Анне, теперь быть? Что со всем этим делать? Сюжет из какого-то бразильского сериала. И тут же подумала: такие сюжеты – присущи и не только зарубежному мылу, но и своим, российским, что предлагает наше телевидение. Нарочно не придумаешь! Анна вздрогнула. Девочка что-то лопотала. Анна взглянула на коляску и тут же ойкнула, кинувшись к ребёнку. Девочка сидела, пытаясь подняться на ножки, вцепившись ручонками в верх коляски. Анна поддержала малышку, чтобы она смогла подняться на ножки. Девочка протягивала к ней, чужой тёте, руки. Она улыбалась и что-то лопотала. Галина, значит? Галина! Красивое имя! И девочка симпатичная! Глаза открытые и смеющиеся, как у Владимира! Жаль, что девочка с проблемами здоровья. Если верить письму. Ну и дела! Да уж! Анна занялась ребёнком. Раздела, сняв мокрые колготки и трусики. Принесла большой, пластиковый таз с тёплой водой и усадила девочку, поставив таз на солнышке. А та обрадовалась! Била по воде ручонками и что-то лопотала, Анна порылась в бауле с вещами и достала розовую панамку. Чтоб не напекло головку! Увидела в сумке пакет с игрушками и вытащила. Пустила на воду жёлтого утёнка. Девочка пыталась поймать резиновую игрушку. Но утёнок не давался в неуклюжие ручки. Девочка взвизгивала и смеялась. Наверное, её любимая игрушка. Интересно, как проявит себя Владимир в создавшейся ситуации? Она, конечно, хорошо его знает. Но не настолько, всё же, чтоб быть уверенной на все сто. У них нет детей. И у неё их и быть не может. Владимир об этом знает. И ни разу за эти три года не показал, что его беспокоит ситуация бездетного их брака. Он весь в работе. На его плечах большое производство. Анна смирилась. Мыслей взять ребёнка из дома малютки у неё не возникало. Если муж молчит, как она может об этом думать. Инициатива должна исходить в таких случаях от мужчины. Так она думает. Если бы он захотел. Если бы хоть словом дал понять, что хочет ребёнка! Анна невесело улыбнулась. Если он и хотел своих детей, то теперь у него ребёнок есть. Конечно, если верить письму. Но глаза девочки так похожи на глаза Володи! Те же ресницы и те же красивые брови! А девочка безмятежно лопотала что-то на своём языке и била ладошками по воде, играя с утёнком. Завернув девочку в самое мягкое, какое у них было, банное полотенце, Анна достала детские вещи и нарядила Галинку, как куколку! Она заметила, что вещи были все не новые, много раз стиранные, почти потерявшие цвет и форму. Такое впечатление, что это чьи-то обноски. Наверное, кто-то отдал вещи со своего выросшего ребёнка. Хоть и было всё чистое, но очень уж неказистое и блёклое для такого маленького ребёнка. Анна поймала себя на мысли, что ей очень хотелось бы нарядить девочку во всё новое, очень красивое и яркое! Накупить бы ей платьишек и кофточек, маечек и трусиков, косыночек и панамочек! Нарядить, как куколку! Вот бы иметь такую доченьку! Вечером, когда приехал Владимир, Анна с девочкой спали в большой комнате на разложенном диване. Девочка была в трусиках, вымытые волосы кудрявились над лобиком. Девочка лежала, прижимая к груди розового утёнка. Анна, в лёгком халатике, придерживала девочку смуглой рукой, наверное, остерегаясь, чтобы она не скатилась во сне с дивана. Ну и картина! Идиллия! Владимир вышел, стараясь тихонько ступать. Половица скрипнула. Анна открыла глаза. Поднялась и прикрыла девочку простынкой. Вышла за Владимиром. Он сидел под шелковицей, держа в руках газету. Поднял на Анну глаза. Схватил её за руку и привлёк к себе. Усадил на колени.

– Я не понял! Что за подкидыш у нас тут поселился? Эта девочка. Кто же она?

– А сейчас ты всё поймёшь. Тут где-то письмо. А где же оно? А! Наверное, в кармане у меня. В том сарафане, что бросила в стирку. Эта красотка меня описала!

Анна заторопилась в летнюю кухню. Вышла с листком в руке. Протянула его мужу и ушла. Мелькнула мысль, что девочка может проснуться и упасть с дивана или испугается одна, в незнакомой комнате. Но девочка, вот же умница, стояла на полу, держась за край дивана. Увидела Анну и протянула к ней руки. И та с радостью подхватила её, прижала к себе и поцеловала в тёплую щёчку. Девочка заворковала, хлопая в ладошки, а глазки смеялись!

– Что за милый ребёнок! Ни разу за полдня даже не заплакала! Хочешь подержать дочку?

Анна обратилась, как ни в чём не бывало, к вошедшему мужу. Посмотрела внимательно и замолчала, увидев, как он побледнел и нахмурился, вглядываясь в бледное личико ребёнка.

– Завтра с утра поедем в область. Нужно пройти обследование. Сделаю всё, что нужно. А потом уже будем выяснять, родная мне эта Галина или нет. Собери с вечера одежду для девочки. Я там видел сумку с вещами. Это для ребёнка? Может, что-то надо купить, скажи, посмотрим заодно.

– Хорошо. Спасибо, Володя! Если бы ты знал, что именно этих слов я от тебя очень сильно ожидала! Конечно, поедем! Пройдём обследование. И всё, что нужно сделаем. Глянь, как лыбится твоя Галинка! Рада познакомиться с папкой! Да, Галочка? Такая умничка! А глазки – твои!

– Слушай, Аннушка, да это тебе так хочется, чтобы она на меня была похожа! Успокойся!

Галинку уложили на раскладном кресле в маленькой комнате. Дверь в свою спальню оставили открытой. Анна снова рассказывала, как зашла к ним в обед незнакомая, симпатичная женщина. Она ей сразу понравилась. Как она вынесла коляску. И уложила туда ребёнка. Как кинулась в летнюю кухню за компотом. А тем временем женщина ушла. Теперь можно сказать, что сбежала. Анна сколько могла, оттягивала разговор главный, который, хочешь-не хочешь, должен между ними произойти вот сейчас. Это неизбежно. Ребёнок родился во время их недолгого брака. И, если верить письму той женщины, что это родная дочка Владимира, зачата была она год и семь месяцев назад. Через полтора года, как они, Анна и Владимир, стали жить вместе. Сознавать это – было для Анны самым страшным. Как он мог! Вечно эти его поездки! Как можно после этого ему верить и продолжать жить вместе? Как бы он себя чувствовал на её месте? Но он убеждает её, что это не правда! Он ей не изменяет. Только её любит. И она уверенна была, что всё так и есть! Всегда ему верила! И сейчас, слушая Владимира, Анна больше всего хотела ему верить! А, иначе, как и зачем жить вместе? Если нет веры. И есть живое доказательство его неверности. Эта девочка всё больше казалась Анне похожей на её мужа. И глаза, и брови, и кудрявые, завивающиеся в колечки, русые волосы. Она после купания накормила девочку борщом. И та с удовольствием поела! Анна потолкла ложкой картошку, чтобы девочка не поперхнулась. Если, вдруг, расплачется, как она её успокоит? Ведь, ребёнку нужна мама. Но та с аппетитом ела и не собиралась капризничать. На редкость спокойный ребёнок! Может, она принимает её за маму? Но иногда Анна ловила на себе взгляды девочки. Изучающие её лицо и улыбалась. Успокойся, малыш! Тут тебя не обидят! Завтра поедем в большой город и проверим твоё сердечко. Твой папа всё сделает для того, чтобы тебе помочь! Всё будет хорошо у тебя! Я уверенна в этом! Владимир уснул. А она долго ещё лежала, чутко прислушиваясь к дыханию девочки. Неужели, и правда, у неё такой серьёзный диагноз? И делают ли операции таким малышам? И где делать лучше всего операцию? Столько вопросов! Так хочется верить, что на все вопросы завтра они получат квалифицированные ответы специалистов.

Анна и Владимир сидели в кабинете седовласого профессора-кардиолога известной клиники. Девочка уснула на руках Владимира. А они, как настоящие родители, слушали профессора, затаив дыхание, боясь перебить знаменитого кардиолога каким-то вопросом. – Приезжайте через полгода. К этому возрасту, будем надеяться, у девочки произойдут изменения к лучшему. А к двум годам будет уже понятно, необходимо ли хирургическое вмешательство или всё зарастёт само собой, как чаще всего в таких случаях и происходит. Так что, уважаемые родители, всё с вашей девочкой будет хорошо! Я вам гарантирую! Владимир нёс девочку, как пушинку, боясь даже вздохнуть, чтобы не нарушить её сон. Умаялась, бедная! Сколько всего ей пришлось перенести сегодня! Но всё уже позади! Профессор их убедил, что здоровью девочки ничего не угрожает. Такие аномалии, как у их малышки, встречаются не так уж и редко. Всё нормализуется к трёхлетнему возрасту!

– Володя! Ты не считаешь, что теперь, когда с девочкой побывали у врачей, нам с тобой, наконец-то нужно поговорить обо всём? Ты что молчишь? Поставь себя на моё место. Сказала Анна, когда уже вечером, накормив и уложив девочку, они сидели в гостиной.

– Не спеши. Аня! Всё по порядку. Теперь нужно сделать анализ ДНК. А потом уже можно будет о чём-то и говорить. Может, ещё объявится эта горе-мамаша. Кукушка, блин!