Когда я стану бабочкой

– А мне куда? – Настя легонько пнула рюкзак. – Я рыбу не ем. А так, может, батя твой с пивом употребит, или Воробьев когда снизойдет.

Антон криво улыбнулся на это, но рюкзак прихватил.

Вот так они странно расстались, освободив друг друга от семейных обязанностей. Настина мама всплакнула, узнав, что зять ударился в большой бизнес, оставив жену и ребенка. Она усомнилась в том, что он вернет ей ее накопления. Но уже через месяц Антон возвратил долг новенькими зелеными долларами, да еще и с процентами. И к Насте беглый муж заехал, выделив на жизнь приличную сумму. Сережка на нем повис, расхныкался. У Насти даже в носу защипала.

Она побоялась, что Антон сейчас заплачет, и больше не уйдет никуда. А ей уже не нужно было, чтобы он остался.

Но Антон Сибирцев не заплакал, и сына утешил:

– Сереж, ты не плачь, сын. Я, как был, так и буду папой тебе. Просто жить мы пока будем вот так: ты с мамой, а я с бабушкой Машей и дедом Толиком. Вот наступит лето, и мы с тобой поедем к ним в деревню, где у них дом, и пруд, а в пруду – караси. Будем с тобой рыбу ловить и в бане париться. Идет?

– Идет! – Сережка вытер слезки, слез с рук Антона, и помчался в детскую.

– Ну, ты как? – спросила Антона Настя.

– Нормально. Работы много, командировки. А ты?

– И я нормально. Не пропадай.

– Не пропаду.

Странно. Расстались, как будто и не было любви, как будто и не ревновала Настя его к другим женщинам. Как будто из-за рыбы этой, из-за ночи этой бессонной, кончилась между ними любовь, а осталось одна только усталость, от которой и ей, и ему просто хотелось отдохнуть.

А рыба…

– Батя окуней до сих пор ест! – засмеялся Антон.

– А мы, представляешь, засохшие миноги до сих пор собираем по квартире! – улыбнулась Настя. – Двух нашли за кухонным столом, а одну – в моей туфельке!

Все, кто знал их, как пару, удивлялись тем переменам, которые произошли у них в семье. Не понимали, как такое могло произойти. Не было ни ссор, ни скандалов, ни любовниц с любовниками – ничего того, из-за чего распадаются семьи. Не было! А люди взяли и расстались. И при этом остались друзьями.

И даже долго не разводились официально. Не нужно было. Развод оформили только через четыре года, когда Антон надумал жениться во второй раз. Настя даже на развод не поехала, просто написала от себя заявление в суд, что не возражает. А через год и сама вышла замуж за Никиту Волкова.

А потом с ней приключилась совсем смешная история. Настя лежала в роддоме с маленьким Васькой. Сыну было три дня, когда в палату к ним положили юную барышню. Вернее, двух. Старшей было лет 20, младшей – всего несколько часов.

Настя познакомилась с Леночкой, помогала ей советами – все-таки, она уже второй раз мамой стала, а это – опыт! Леночка старательно перенимала его.

А вечером тихо скрипнула дверь в палате, и на пороге возник с огромным букетом цветов Антон.

Настя первой увидела его.

– Тош, ты что? Ты откуда…?

– Настюш! А ты что тут делаешь???

В общем, все просто: бывший Настин муж оказался настоящим Леночкиным. Когда разобрались, что почем, долго смеялись. И опять все легко и просто у них получилось. Ни кошки черной, ни ревности. Наоборот. Подружились Настя с Леной. Семьями, правда, дружить не получилось: Никита категорически не желал видеть в «своем» доме бывшего Настиного супруга. Настю это его «я в своем доме…» сильно цепляло. Жил-то Никитос в Настиной квартире. Но насильно мил не будешь, и дружба была немного однобокой. Или Антон приезжал к ним, чтобы увидеться с Сережей, или Леночка с Ксюшей выбирались в гости к «братикам».

Леночка была просто чудо, а не женщина. С Антоном Сибирцевым она носилась, как с писаной торбой. Иногда советовалась с Настей, что, например, подарить ее бывшему мужу на 23 февраля.

А однажды в лоб спросила:

– Насть, я Антоху очень люблю. Он порядочный человек и отличный муж. И я знаю, что и в прошлой жизни с тобой он был таким же. Что же такое случиться могло, что вы расстались, да еще вот так, после трудностей всех? Если честно, я боюсь: вдруг он вот так возьмет и в один прекрасный день от меня уйдет?

– О-о, это вряд ли! – Настя грустно улыбнулась. – Вряд ли. Одно то, что в вашей с ним жизни нет татаро-монгольского ига, уже много значит. Может быть, он был прав, и его действительно не было вообще никогда…

* * *

В институте Настю ждал «сюрприз». И даже не один. Во-первых, о зарплате речь не шла. В бухгалтерии Настя получила лишь крохотную часть того, что ей задолжали. На вопрос «Когда дадут остальное?», отвечали весьма туманно – «Не знаем».

Во-вторых, в Настиной экспериментальной лаборатории осталось три человека: она, завлаб Иван Иванович Стариков и Маша Терентьева, которая писала диссертацию по искусственным кормам для радужной форели и свято верила, что кризис пройдет когда-нибудь и «диссер» ей непременно пригодится. Деньги Машу Терентьеву не очень-то и интересовали всегда. Мама и папа у нее были на пенсии, а это, как не крути, стабильность. Даже в кризис. Тем более, папа – отставной генерал. Плюс закалка времен перестройки.

– Не переживай, дочка! Мама у нас так навострилась в те годы курицу делить на шестнадцать частей, что мне с ней ничего не страшно! Проживем! И тебя выучим. Пиши свой диссер, и в ус не дуй! – решил Машин папа.

Вот Маша и писала. И увольняться не собиралась. В обед они в лаборатории согрели чай, достали баранки и поговорили «за жизнь».

– Машенька! Сокращать тут никого не будут, можете не бояться, – сказал Иван Иванович. – Более того, кто-то должен за всем этим хозяйством следить. Техник Михал Ильич говорил мне на днях, что ему даже немного зарплату повысили, за счет того, что из первой и пятой лабораторий техники уволились. Он теперь и их участки обслуживать будет. Значит, закрыть – не закроют. Правда, как платить будут – не знаю. В производстве и переработке чуть лучше дела, а у нас все лаборатории на ладан дышат…

Посидели в тишине, помолчали. Настя вспомнила, как раньше они устраивали посиделки – места всем не хватало! И гвалт такой стоял, что любопытные мимо пройти не могли. Вместе с техниками и уборщицей тетей Галей их было почти два десятка сотрудников в лаборатории. И вот, осталось только трое…

– Трое в лодке, не считая рыбы… – Настя с хрустом сломала сушку. – Иван Иваныч, а что с кои нашими?

– Ну, они теперь точно долго не нужны будут никому. Пока не гонят меня с ними, маленький бассейн так и будет для них, но если попросят отсюда, я пока даже не знаю, что делать буду. Меня ж, как внучки родились, дома из кабинета, считай, выперли. Два аквариума там остались, но этого мало. Ладно, девчонки, пока никто не гонит – не будем и голову ломать на эту тему! Но работу искать надо. Это теперь так, хобби…

Работу Настя взялась искать сразу же. Но легко сказать – «искать». Это даже не иголка в стогу сена. Там, если уж так заявляется, эта иголка точно есть, и если хорошо искать, то может и попадется. А вот работа в кризис – это просто катастрофа. О работе по специальности можно и не мечтать. Тут уж не до профессии. Тут надо думать, как заработать сразу и сейчас. То есть работа нужна такая, которая пусть не много, но будет давать ежедневно.

– Стоп! Что значит «не много»? – спросила сама у себя Настя. Она в последнее время, как бабка старая, любила рассуждать вслух. – Это «не много» не даст ни за квартиру заплатить, ни долги отдавать.

Но все это были лишь мысли вслух. Пока что ни о какой работе речь не шла, хотя Настя и готова была на любую.

У Никиты кризис и вынужденная трезвость вызывали вспышки дикой ярости, во время которых он крыл в сто семь этажей правительство, законы, страну, политиков известных и не очень. Когда ярость сходила на нет, он начинал брюзжать, что совсем выбивало Настю из колеи. И это все вместо того, чтобы встать пораньше, поехать на биржу труда и найти хоть что-то.

Настя поняла, что если Никита срочно не найдет себе занятие, то все может плохо закончиться. Он менялся у нее на глазах и пугал ее этими изменениями.

Настя провела на кухне мощную ревизию, и обнаружила несколько банок мясных и рыбных консервов, мешок корма для Филимона, много муки, в которой поселились жуки, полмешка сахару, ну, и небольшой запасец круп с макаронами.

В холодильнике тоже кое-что было, правда, не колбаса и сыр, а замороженные картофельные котлеты, клюквы целый пакет, две банки варенья, три банки консервированной кукурузы, две пачки масла, и три пузырька соевого соуса. Не густо, но при разумном подходе жить можно какое-то время.

Больше всего Настю расстраивал младший сын Васька. Когда он, хлюпая простуженным носом, хныкал, что хочет новый киндер-сюрприз, чтоб в нем был самолетик, как у Саши в их детсадовской группе, Настя никак не могла объяснить ему, почему не может купить это шоколадное яйцо.

Тогда Васька шел к Никите, и докладывал ему все, что он думает о кризисе, о родителях и о своей горькой доле. Никита притворно горько вздыхал и нес какую-то околесицу про плохих дяденек из Америки.

Настя не выдержала, оторвалась от просеивания жукастой муки, и сунула нос в комнату:

– Что ты ему примеры какие-то тухлые приводишь, заокеанские? Ты расскажи ему про то, как сам необдуманно с работы ушел, дверью хлопнув, а потом, вместо поиска новой работы, увлекся более приятным. И про меня расскажи, как я на науку пахала, которая, похоже, никому не нужна в этой стране. А на десерт приведи пример из Булгакова.

– Это про что? – удивленно спросил Никитос.

– Это про кризис, который не в клозетах, а в головах…