Мылкий засмеялся.
– Хватит, – перебил их четвертый. – Я не могу ей пасть открыть. Жму со всей силы, но эта тварь только мычит, сука!
– Что-то тут не то, – высказался мелкий.
– Да я сам вижу что не то, гений хренов. Может она под кайфом?
– Да пошло оно, я тоже не могу вставить. Не лезет и всё! – поделился с парнями урод.
– Ах ты, сука, – не выдержал четвертый и, что есть силы ударил девушку в лицо. Та немного охнула. Разозлившись, он ударил ещё пару раз, и ещё.
– Сука, сука, – через полминуты, обессиленный, шептал он.
Девушка, глубоко дышала и редко всхлипывала. Урод натянул штаны, а лысый с мелкий, отпустили хрупкие руки. Жертва упала на асфальт.
– Твою мать пацаны, что за херня? – отдышавшись, спросил урод.
– Короче, этой суке сегодня не повезло, – достав из кармана нож, проговорил четвертый.
– Ты чё? – буркнул мелкий.
– Сейчас она пожалеет, что…
Четвертый нагнулся, занёс руку с ножом за спину и ударил жертву в живот. Девушка всхлипнула. Он ударил ещё раз, ещё и ещё. Он бил, пока не ослабла рука. Девушка пару раз вздохнула, после чего замерла навсегда.
– Так и надо этой суке, – плюнув на бездыханное тело, сказал урод.
Четвертый поднялся и стряхнул с ножа свежую кровь.
– Валим!
Всё засуетились.
– А, – протянула жертва.
– Ты гонишь? Добить суку не смог! – с усмешкой произнес мелкий.
– Заткни рот, – пригрозил ножки четвертый.
Он повернулся, и, нагнулся к жертве с готовностью нанести контрольный удар. Но, его слух уловил еле слышный писк, исходящий от полумертвого тела.
– Что за херня?
Всю четвертку разнесло небольшим взрывом.
Мир погибает
" Мир погибает. Вы силе помочь своим родным людям! На счёт, который вы укажете, сразу зачислится две тысячи кредитов." – говорилось из пролетающего над трущобами, коммерческого квадрокоптера.
– Мам, что это значит? – поинтересовался худой мальчик.
– Они, приглашают на работу, – замялась с ответом женщина.
– А почему, никто не хочет работать? Ведь две тысячи кредитов, это очень много.
– Потому что, это последняя работа в их жизни. Те люди, которые туда идут… Они, не возвращаются.
– Почему? – не успокаивался мальчуган.
– Там их заставляют делать, очень опасные, смертельные вещи, – печально ответила она.
– Зачем тогда они дают такую работу.
– Всё ради кредитов сынок.
Мальчик подошёл и крепко обнял маму.
Инструмент
Часть 1
Пятый день я ничего не ем. Пятый мать его день! Только вода. Над головой свистят пули. Осколки, с интервалом в десять минут, бороздят землю нашего окопа. Я то и делаю, что стреляю одиночными в промежутках, экономя патроны. Серый пытается связаться со штабом, но безрезультатно, эти сволочи включили свои глушилки, и, не останавливаясь, поливают нас баллистическим дождём. Каждый час, они на десять метров ближе, и по моим подсчётам у нас осталось всего восемь часов. А нас то, всего, осталось трое. Я, Серёга и Борька, остальных мы сложили в конце окопа.
Борька то, я не знаю, как его вообще взяли: низкий, неповоротливый, тучный. Серёга, вроде нормальный, но слегка сутулый. Я смотрю на парней, смотрю им в глаза, страх грязь, голод, ни намека на надежду.
– Попейте воды парни, – я тяну им флягу дождливой воды, которую набрал утром.
Они молча кивают головами. Я все понимаю, прячу флягу.
– На той стороне окопа, – продолжаю я, – там землёй, засыпало кейс с боеприпасами.
Очередная атака, заглушает мой голос.
– Там кейс, с боеприпасами, – повторяю я. – Окоп почти засыпало.
– Наш последний шанс, – говорит Серый.
– Придётся ползти, – добавляет Борис.
Огонь не прекращается. Я делаю пару выстрелов, парни уже ползут. Прикинув расстояние на глаз, я бросаю последний дым. Постепенно, на земле, начинает расти густое облако, закрывая наш путь от стеклянных глаз врага. Как сладкая вата, которую моя мама, а может не моя, покупала мне в детстве. Я стою и не двигаюсь, пытаясь вспомнить, как мы ходили с ней гулять в парк, но совсем ничего не выходит, к реальности меня возвращает чей-то крик:
– Ползи сюда, – что есть силы, кричит Сергей и машет рукой.
Я быстро реагирую, и уже лежу на скользкой земле, сам того не замечая, как ползут по ней. Серёга хватает меня, и одним движением, стягивает на дно окопа.
– Живой? – спрашивает он.
– Живой.