Убийство в стиле винтаж

– Я в отпуске. Когда мисс Дэйкрес вышла замуж за мистера Мейера?

– Десять лет назад, – коротко ответил Хэмблдон.

Он обернулся и бросил взгляд в глубину вагона. Театральная труппа Каролин Дэйкрес устраивалась на ночь. Джордж Мэйсон и Гаскойн закончили игру в вист и натянули пледы до самых подбородков. Комик накрыл голову газетой. Юный Кортни Бродхед еще бодрствовал. Мистер Ливерсидж дремал с открытым ртом, и черты его лица, безупречно подтянутые днем, несколько обвисли. Собственно, спали все, кроме Бродхеда. Хэмблдон взглянул на часы.

– Полночь, – сказал он.

Полночь. Незнакомая страна, быстро мелькавшая за окнами, тоже погрузилась в сон. Озаренные луной одинокие фермы, стада овец, дремавшие или щипавшие свежую траву, крутые холмы, волна за волной пробегавшие в оконных рамах, и усыпанные белыми цветами заросли кустов, которые заставили прослезиться Сьюзен: все это было совсем рядом – только руку протяни – и в то же время в каком-то другом мире, не имевшем никакого отношения к бешено мчавшемуся поезду с его торговцами, актерами и туристами.

Ему пришло в голову, что очарование железнодорожных путешествий как-то связано с этим странным противоречием между отчужденностью окрестного пейзажа и сознанием того, что он совсем близко. На любой станции можно разрушить чары и выйти из поезда в реальный мир. Но пока мы остаемся в вагоне, все, что находится снаружи, выглядит только сном. Прекрасной сказочной страной… Он закрыл глаза и почти сразу же заснул, погрузился в поток долгих и тревожных сновидений, которые постоянно нарушало чувство дискомфорта. Проснувшись в очередной раз, он обнаружил, что окоченел от холода. Хэмблдон, как он заметил, все еще не спал.

Их состав все время поворачивал. Высокий мужчина представил себе гигантский штопор, по которому поезд нарезает бесконечные круги. Он взглянул на часы.

– Господи, помилуй, – пробормотал он. – Десять минут третьего. Не нужно было спать. Сон сидя – это какое-то недоразумение.

– Десять минут третьего, – повторил Хэмблдон. – Самое время для задушевных разговоров. Вы уверены, что не заснете?

– Абсолютно. О чем мы говорили, пока я не отключился? О мисс Дэйкрес?

– Да. Вы спрашивали о ее браке. Трудно сказать, почему она решила выйти замуж за Альфреда Мейера. Во всяком случае, не из-за того, что он крупная шишка в «Инкорпорейтед Плэйхаус». Каролин не нуждается в таких подспорьях. Она сама себе хозяйка. Возможно, она вышла за него потому, что он – воплощенная заурядность. Это позволяет сбалансировать ее собственный характер. У нее поистине артистический темперамент.

Высокий мужчина поморщился. Хэмблдон употребил выражение, которое он не выносил.

– Не поймите меня неправильно, – серьезно продолжал актер. – Алф – хороший парень. Он прекрасно разбирается в делах. Но… Скажем так – романтизма в нем немного. Он живет только бизнесом. Организовали дело двое – Алф и Джордж Мэйсон. Я работаю в «ИП» уже двенадцать лет. Играл в восьми пьесах, и почти всегда в паре с Каролин.

У Хэмблдона была актерская привычка придавать каждой своей фразе драматический характер. Он говорил красивым, хорошо поставленным голосом, в котором звучали романтические нотки.

– Она чудесный человек, – добавил он.

«И из этого следует, – заключил его собеседник, – что он в нее влюблен».

Он вспомнил свое долгое морское путешествие с Каролин Дэйкрес в роли признанной звезды, но, слава богу, не «великой актрисы». Она и ее бледный, пухлый, незаметный, малоинтересный муж всегда сидели на палубе вдвоем: он с портативной пишущей машинкой, а она – с открытой книгой. Очень часто рядом с ней оказывался Хэмблдон, тоже с книгой. Оба никогда не участвовали в ночных покерных баталиях, которые устраивали Кортни Бродхед, Ливерсидж и Валери Гэйнс. Вспомнив об этих людях, он обернулся. Бродхед по-прежнему сидел с открытыми глазами, глядел в темное окно. Словно почувствовав на себе взгляд, Бродхед дернул головой, резко встал и зашагал через весь вагон. И, проходя мимо них, обронил:

– Пойду в тамбур. Подышу свежим воздухом.

– Вот у кого ветер в голове, – заметил Хэмблдон, когда за ним закрылась дверь. – Прожигает деньги почем зря. Хотя с его гонораром особо не пофорсишь.

Они посмотрели на стеклянную дверь, за которой темнела спина Бродхеда.

– Я беспокоюсь об этом пареньке, – продолжал Хэмблдон. – Конечно, это не мое дело, но я не могу спокойно смотреть, как он катится вниз.

– Игра идет по-крупному?

– Я видел пачку пятифунтовых банкнот. Заглянул как-то в курилку перед сном. Ливерсидж выиграл все. Кортни весь побледнел. В начале поездки я пытался его урезонить, но потом он связался с этой парочкой – щенком и его хозяином.

– Вы о Уэстоне и Палмере?

– Да. Они тоже в поезде. Боюсь, малец теперь от нас не отвяжется.

– Заядлый театрал?

– Про таких говорят «фанат». Вертится вокруг Каролин. Думаю, вы заметили. Она говорила мне, что его отец – сэр Какой-то-там Палмер, богач, – отправил его в Новую Зеландию вместе с Уэстоном, чтобы научить уму разуму. Уэстон – его кузен. Я слышал, парня с треском выгнали из частной школы. Дорожные сплетни.

– Странно, – заметил высокий мужчина, – что некоторые англичане до сих пор считают доминионы чем-то средним между мусорной корзиной и чистилищем.

– Вы сами не из колоний, верно?

– Да, но я не имею таких предубеждений. Кажется, мы останавливаемся.

Где-то вдалеке просвистел гудок, потом дружно захлопали двери, и мужской голос выкрикнул что-то неразборчивое. Постепенно звуки приближались и становились громче. Наконец дверь в их вагон распахнулась, и появился проводник.

– Станция Охакун, стоянка пять минут, предлагаются легкие напитки, – объявил он и проследовал дальше.

Бродхед отступил в сторону, чтобы дать ему пойти.

– Легкие напитки! – воскликнул Хэмблдон. – Что они имеют в виду?

– Не знаю. Скорее всего, кофе. А может, просто глоток свежего воздуха.

– Наверное, вы правы. Как, он сказал, называется станция?

– Я не разобрал. Похоже на какой-то стих или заклинание.

– О-ха-кун, – неожиданно подала голос Сьюзен Макс.

– А, Сьюзи, вы уже проснулись? – спросил Хэмблдон.

– Я вовсе не спала, дорогуша, – возразила Сьюзен. – Трудно назвать это настоящим сном.

– Надо же, я успел забыть, что вы австралийка.

– Я не австралийка. Я родилась в Новой Зеландии. До Австралии четыре дня пути от…

– Знаю, знаю, – перебил Хэмблдон, подмигнув высокому мужчине.

– Как вы можете такое говорить, – возмущенно продолжала мисс Макс. – Мы не любим, когда нас называют австралийцами. Хотя я ничего не имею против оззи. Они мне просто безразличны.

За окнами проплыла цепочка желтых фонарей. Поезд остановился и испустил глубокий вздох. В вагоне послышались возня и зевки пассажиров.

– Будь проклят тот день, когда моя матушка встретилась с моим отцом, – пробурчал комик.

– Пойдемте на улицу, – предложил Хэмблдон высокому мужчине.

Они направились к двери. Бродхед все еще стоял в тесном тамбуре. Он поднял воротник и надвинул на глаза шляпу. Вид у него был угрюмый и подавленный. Двое мужчин спустились на платформу. После духоты в вагоне ночной воздух казался кристально-чистым. В нем чувствовалось что-то острое и бодрящее.

– Пахнет как в цветочном магазине, – заметил Хэмблдон. – Мхом, влажной землей и еще чем-то терпким. Наверное, мы высоко над уровнем моря?

– Похоже на то. Это напоминает горный воздух.