– Куда?
– Корову доить.
– Я ее боюсь!
– Корову! Боишься! Как не деревенская! А ну – идем!
Скотину Дуся Грошикова не любила. В этом мать была права. А рогатую корову так просто боялась. Та признавала только мать. Дуся повязывала на голову материн платок, опуская его до самых бровей, но упрямое животное все равно не давалось – хлестало хвостом, било ногой. Вот и опять – подойник в очередной раз перевернулся, молоко пролилось. Дуся вскочила и кинулась матери на грудь. А та вдруг и сама расплакалась.
– И-и-и… Бедная ты моя, несчастная! Неумеха! Да как же ты будешь жить, доча?..
Она посмотрела в иллюминатор и улыбнулась. Да вот так, мама! Устраивать персональные выставки, ходить в модные рестораны, летать на курорты, водить дорогую машину. За двадцать лет много воды утекло. Мир изменился. И Дуся Грошикова изменилась. Теперь она уже не Дуся, а Маргарита Мун. А пошла бы в веттехникум – на всю жизнь осталась бы в деревне Лопоток.
– Клара, ты спишь?
– А? Что, уже прилетели?
– Нет еще.
– Тогда не буди меня.
– Ты же ничего не делаешь, на работу не ходишь, хозяйством занимается домработница – неужели не высыпаешься? – удивилась она.
– Спать я могу сколько угодно, – сказала Клара и закрыла глаза. Вскоре она уже сопела носом.
Маргарите пришлось смириться. Поболтать не удастся. Журнал, что ли, почитать? Но читать в самолете она не любила. Ни в поезде, ни в самолете, ни в машине. Сидела, смотрела в журнал, но видела совсем не те картинки…
Окончив десятилетку, Дуся Грошикова сложила в хозяйственную сумку любимые поделки из глины и поехала в Москву – ближайший к деревне Лопоток крупный город, где можно было выучиться на скульптора. В Суриковском художественном институте ее допустили до экзаменов. Остановилась Дуся у двоюродной сестры матери, сказав, что это ненадолго. И – как в воду глядела! Рисунок она сдала на «тройку». Это был конец. Она стала собирать вещи.
Дуся удивилась, когда ее захотел видеть председатель приемной комиссии, известный на всю Россию художник. Вцепившись в ручку хозяйственной сумки, где лежали поделки, она вошла в кабинет. Художник был один.
– Садитесь, – сурово сказал он.
Дуся присела на краешек стула и съежилась. Она увидела на столе перед знаменитостью свои документы.
– Ваш случай, Евдокия Ивановна, меня заинтересовал. – Он неприятно усмехнулся. – Потому что он уникален. Вот ваш аттестат. В нем «тройка» по рисованию. Вы хотя бы соображаете, куда пришли, деревня Лопоток? Что за наглость? К нам со всей страны люди едут! И какие люди! Выпускники художественных школ, участники выставок! Вы у нас одна такая, с «тройкой» по рисованию, Евдокия Ивановна!
Она молчала. Сидела, опустив голову. Уже на два тона ниже председатель приемной комиссии сказал:
– Вот ваш аттестат. А вот ваши рисунки. Скажу сразу: «тройки» они не заслуживают. Не радуйтесь. В общеобразовательной школе не заслуживают. А у нас действительно не заслуживают выше «тройки». Увы! Художника из вас не получится. Это я вам говорю как профессионал. Так что…
– Да я и не хочу! Не хочу художником! – Она замахала руками.
– Не понял? – оторопел профессор. – Зачем же вы тогда…
Она раскрыла хозяйственную сумку, и на столе появились глиняные лошади, собаки, люди…
– Ну-ка, ну-ка… – Он полез за очками.
Пока художник рассматривал ее работы, Дуся Грошикова взахлеб рассказывала. О своем детстве, об учительнице рисования, о том, как сопротивлялись родители ее поездке в Москву, и даже о корове, которую боялась до слез.
Минут через десять он снял очки и сказал:
– Случай интересный. Это хорошо, что вы ко мне пришли. – Она не стала напоминать, что он сам ее вызвал, чтобы отчитать. – Но художником вам не быть. Это исключено. И вообще: вакантных мест нет. Талантов у нас хоть отбавляй! Впрочем… На гипс пойдете?
– Да! Конечно! Да, да, да!!!
Это было больше двадцати лет назад. И тогда ей казалось: свершилось! Вот он, счастливый лотерейный билет! Какая же она была наивная дурочка! Маргарита Мун невольно улыбнулась. Вспомнила, как мыла полы в том же художественном училище, потом работала гардеробщицей в театре. Да кем только ни работала! Одно время даже подумывала уехать обратно в деревню. И – на ферму, к коровам. Мол, от судьбы не уйдешь. Двадцать лет.
Однако замечталась! Самолет пошел на посадку. Клара тут же открыла глаза.
– Уже? – сладко потянулась она.
«Вот человек! – подумала Маргарита. – Не сеет, не пашет, никакой работой себя не утруждает, даже по дому, а живет припеваючи! Только и заботы, что о нарядах и развлечениях! Уметь надо!» Подруге она не завидовала, потому что знала: жить так, как Клара, не смогла бы. Не сказать, что Маргарита Мун – женщина блеклая, непривлекательная. Не красавица, но ведь и Клару красавицей не назовешь! Однако у подруги есть шарм. Она рождена экзотическим цветком, единственное предназначение которого – украшать жизнь. А Маргарита Мун – рабочая лошадь. Так и осталась в душе крестьянкой, хотя ее фотографии то и дело появляются в гламурных журналах. Но подход ко всему – крестьянский. И к работе тоже. Встать ни свет ни заря и, пока солнце высоко, пахать, пахать…
– Дуся! На выход! Приключения начинаются!
Она невольно вздрогнула. Приключения! Вот уже пятнадцать лет, как Маргарита Мун на мужчин не смотрит. С тех пор, как в паспорте появился штамп о регистрации брака. Рядом – Альберт Дере. Менеджер, бухгалтер, персональный психолог-утешитель, натурщик. Любовник, наконец. Это тоже по-крестьянски. Мать воспитала в строгости: сошлась с мужиком – живи. Плохой, хороший – терпи. Бог терпел и нам велел. А раз повенчаны – тем более. Она и терпела. И зачем это ему надо было? Портить отношения? Ведь все было хорошо! Теперь ей и в самом деле так казалось. Все у них с Аликом было хорошо. Помирились бы. И непременно помирятся. Сейчас главное – пережить эти две недели. И как-то избавиться от мальчика-пажа, чьи услуги (увы!) оплачены.
Отель, куда они приехали, был оазисом в пустыне. Вокруг – никого. И ничего. До пирамид – вечность. Именно вечность, а не пять часов пути. Здесь нет времени. Лишь пространство. Бесконечность. Когда взгляд все время упирается в песок, ощущение такое, будто жизнь остановилась. И конца этим пескам не будет. Остается лишь сесть, расслабиться и погрузиться в размышления. До тех пор, пока не иссохнешь, не рассыплешься в песок и не растворишься в вечности. Обрести покой и гармонию – вот чего жаждешь. Все – суета. И все заканчивается пустыней.
Отель покидать не хотелось. Пирамиды она уже видела. Там слишком много туристов. Все отполировано их взглядами, захватано их руками. Самих пирамид давно уже нет. Есть миф о пирамидах, поддерживающий доходы от туристического бизнеса. Который весь держится на мифах. Поток желающих обмануться не иссякает. Воображение дорисовывает то, без чего миф развеется: картины прошлого. Пирамиды… Им тысячи лет… Это сделали давным-давно ушедшие люди… А теперь пришли другие люди – чтобы отвлечься, сменить обстановку, раз есть такая возможность. Потому, что все надоело. А это еще не надоело, а надоест – так есть Север. Где кажется, что все заканчивается ледяной пустыней, бесконечными снегами. Жара сменяет холод. Песок покрывается льдом. Кто знает, какие пирамиды скрыты под снежными шапками? Она не хотела ни в ледяную пустыню, ни в ту, что окружала отель.
Здесь же было комфортно. Пять звезд, все включено, все развлечения тут же. Никуда не надо ехать. Публика избранная, отель закрытый. Отдыхай, наслаждайся жизнью, расслабляйся. Море, солнце, песок. В Москве еще прохладно, а здесь – жара! Май считается лучшим временем года для отдыха в Египте, сюда сейчас паломничество. Летом африканское солнце жжет нестерпимо, а в середине мая его еще можно терпеть.
– Смотри не обгори, – предупредила Клара.
Сама она весь апрель посещала солярий и теперь была покрыта ровным золотистым загаром, который придавал ей особый шарм.
Своего пажа Маргарита Мун увидела в первый же день. И сразу почувствовала неловкость. На вид ему было лет двадцать – совсем еще мальчик. Высокого роста, брюнет, с неожиданно светлыми глазами. То ли серыми, то ли голубыми – смотреть в них она боялась. Он уже успел загореть, был смугл, отчего казался худеньким, хотя мышцы рук и накачанный пресс говорили о том, что молодой человек проводит немало времени в тренажерном зале. Он легко поднял ее чемоданы и проговорил:
– Давайте я отнесу ваши вещи в номер.
У него был приятный низкий голос. Клара уже нагрузила чемоданами своего спутника, симпатичного белозубого паренька из местных, который почти не говорил по-русски. Он только улыбался и беспрекословно слушался «хозяйку».
– Сейчас придет другой лифт, – сказала та и кивнула юному спутнику на чемоданы: заноси. – Наши номера рядом. Но прошу меня не беспокоить.
– Ты что, хочешь оставить меня с ним наедине?! – Маргарита вцепилась в подругу. – Чтобы он зашел в мой номер?!
– Не валяй дурака! – разозлилась Клара. – Встретимся в ресторане за обедом. Обед через час.
– И что мне с ним делать целый час?! Двери закрылись. Вопрос остался без ответа.
– Ваш номер на третьем этаже, – спокойно сказал ее спутник.
– Что?
Она обернулась; взгляд уперся в его подбородок.