– Ну, чего тебе надо?
Она открыла дверь. На пороге стоял сосед, хмурый тип со странным именем Анкидин.
– Спала, что ли? – неодобрительно осведомился Анкидин. – Трудящему человеку по ночам спать положено!
– Чего надо? – повторила Настя.
– Двадцать рублей дай! – произнес тот требовательным тоном. – Трудящему человеку здоровье поправить надо!
– С какой радости?
– А с такой, что я есть трудящий человек и основа всему, а ты нетрудовой элемент, и у меня душа горит! А значит, надо принять для начала холодного пива, так что двадцати рублей пока хватит!
– Что-то я не видела, чтобы ты, трудящий человек, когда-нибудь на работу ходил. Только и знаешь, что рубли сшибать и квасить со своими дружками.
– А это не важно! – Анкидин повысил голос: – Я по жизни трудящий человек, по своему исключительному происхождению, и значит, ты мне по жизни завсегда должна! А если не хочешь, так я могу кому следует про твое местоположение сообщить. Тебе это предпочтительно?
– Гнида ты, а не трудящий человек… – проговорила Настя, но тем не менее полезла в карман.
Она не могла отделаться от постоянного гнетущего страха, и слова Анкидина снова подлили масла в огонь.
«Откуда он знает, что я прячусь, что я кого-то боюсь, что я дрожу, как овечий хвост? Да по моему виду… по моему лицу… я сама себя выдаю с головой».
Анкидин выхватил у нее из руки две мятые десятки, победно взглянул и потащился восвояси, вместо благодарности хрипло проговорив:
– Вот то-то! Помни, кто есть ты и кто есть я! – И громко, с чувством запел: – «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…».
В эту комнату Настю пустил старый приятель, школьный еще знакомый Васька Гринбаум, который на днях уехал по делам в Штаты. Он честно предупредил ее, что сосед, Анкидин, – редкостная гнида, алкаш и вымогатель, но у Насти других вариантов не было. Дома она не могла появиться, пока все не закончится, ни к кому из друзей тоже не могла сунуться. Так что приходилось терпеть Анкидина как неизбежное зло.
Закрыв за ним дверь, она вытащила мобильник и снова включила его.
Она включала телефон очень редко, всего на несколько минут, чтобы никто не засек ее, и набирала один и тот же номер. И теперь она снова набрала его. Номер своего бывшего сослуживца Андрея Званцева.
И снова безразличный механический голос сообщил ей, что абонент временно недоступен.
Она слышала этот ответ уже несколько дней и больше не могла выносить неизвестность. Может быть, Андрея уже нет в живых?
Понимая, что очень рискует, она набрала его домашний номер.
– Можно попросить Андрея? – проговорила Настя, услышав женский голос – старый и какой-то бесцветный.
– Андрея? – переспросила ее женщина, и Настя вдруг испугалась, что ее собеседница сейчас закричит. Но та все таким же ровным голосом продолжила: – А кто его спрашивает?
– Знакомая… – ответила Настя, сглотнув комок. – Сослуживица…
– А если сослуживица, ты должна все знать! – выкрикнула женщина срывающимся голосом.
– Что знать? – переспросила Настя, холодея от ужасного предчувствия. – Вы понимаете, я была в командировке…
– Андрей в больнице. – Голос в трубке снова стал ровным и бесцветным. – В тяжелом состоянии…
– Что… что с ним случилось?
– Попал в аварию…
Настя хотела еще что-то спросить, узнать, в какой больнице лежит Званцев, но из трубки уже доносились короткие гудки.
Итак, он в больнице.
Наверняка его тоже пытались убить. Тот же самый человек, из-за которого Настя несколько дней дрожит, прячется, вскакивает от каждого шороха. Значит, ей нечего ждать.
Она надеялась, что Андрей поможет ей, передаст кассету своему знакомому в правоохранительных органах и тот разберется с киллером. И все будет закончено, Настя сможет вернуться домой, заживет прежней, привычной жизнью. Но теперь на этих надеждах можно поставить крест. Андрей ничем ей не поможет, он и себе-то не смог помочь. Авария, в которую он попал, наверняка подстроена. Если он еще жив – это чистая случайность, недоработка киллера, которую тот не преминет устранить. И кассета, на которую Настя возлагала все свои надежды, наверняка уже у него в руках.
Добиваются больших успехов в жизни только те люди, которые делают то, что по-настоящему умеют. Те, кто занимается не своим делом, так навсегда и остаются на вторых ролях.
Николай Альбертович Гранатов лучше всего умел делать вид. Он был в этом, можно сказать, настоящим профессионалом.
Эта замечательная способность проявилась у него еще в раннем детстве, когда маленький Коля Гранатов ходил в детский сад. Там Коля так умело делал вид милого, послушного, дисциплинированного ребенка, что воспитательнице Анне Григорьевне и в голову не приходило, какие каверзы он потихоньку устраивал.
– Дети! – говорила Анна Григорьевна, ласково гладя Колю по аккуратно причесанной головке. – Кто выкрасил шерстку Мурзика? Признайтесь, и я не буду вас наказывать! Только подумайте, как неприятно бедному котику ходить с зеленой шерсткой!
Коля сочувственно всхлипывал и смотрел на воспитательницу честными голубыми глазами, окончательно убеждая ее, что уж он-то совершенно непричастен к возмутительному происшествию.
– Какой у вас добрый, чувствительный ребенок! – говорила Анна Григорьевна Колиной маме. – Он просто физически не способен на плохие поступки!
– Дети! – говорила через несколько лет учительница Валентина Михайловна. – Признайтесь, кто разбил окно в кабинете физики? Кто вылил соляную кислоту в горшок с редким кактусом? Кто нарисовал усы на портрете Екатерины Великой в кабинете истории? Кто потушил сигарету о наглядное пособие? Дети, имейте смелость открыто признаваться в своих проступках!
Коля Гранатов смотрел на нее так искренне, так проникновенно, с таким глубоким сочувствием, что всегда оставался вне всяких подозрений.
Когда весь Колин класс, за исключением закоренелого двоечника и хулигана Слепнева по кличке Слепень, был дружно зачислен в комсомол, ни у кого не возникло сомнений в том, кто должен стать комсоргом: честное лицо, искренний взгляд голубых глаз и активная жизненная позиция Коли Гранатова склонили всех в его пользу.
Позже, когда большие люди решали вопросы о его новых назначениях, им было достаточно взглянуть в его прозрачные искренние глаза, чтобы увериться в надежности и преданности Николая, в том, что на него можно положиться, ему можно доверить самую серьезную, самую ответственную работу. Самое главное – каждый новый начальник ни минуты не сомневался, что Николай будет предан только ему. Лично ему, и никому другому.
И он уверенно двигался от назначения к назначению, медленно, но неуклонно поднимаясь по карьерной лестнице. Каждый следующий кабинет становился все просторнее, каждая следующая секретарша – все сообразительнее и привлекательнее, каждое новое поле деятельности – все перспективнее. Соответственно вместе с карьерным ростом увеличивалась его квартира, улучшалась марка служебной машины, возрастали и прочие сопутствующие блага.
Правда, Николай Альбертович предпочитал трудиться на ниве не слишком конкретных свершений. Он держался ближе к идеологии, отлично понимая, что ответственность здесь несколько меньше, а пирогов и пышек перепадает даже больше, чем в любой другой области. Кроме того, именно здесь особенно полезным был его врожденный талант – умение делать вид.
Ведь если тебе поручено запустить в строй новый завод, или новый самолет, или современную телефонную станцию – делай вид или не делай, а конечный продукт раньше или позже придется предъявить. В идеологической же области все результаты настолько неуловимы, настолько неконкретны, что умело сделанный вид вполне может сойти за блестяще проделанную работу.
Со временем замечательные способности Николая Альбертовича были оценены по достоинству, и его перевели в Москву.
«В Москву! В Москву!» – с глубоким чувством восклицали чеховские три сестры.
«В Москву! В Москву!» – с не меньшим чувством восклицали все советские чиновники, и Николай Альбертович ничуть от них не отличался. Перебравшись в столицу, он решил, что начинается самый главный этап его карьеры…
И тут-то грянула перестройка.
В первый момент Николай Альбертович Гранатов испугался. Он, да и не только он, подумал, что такие люди, как он, больше не нужны, что умение делать вид более не востребовано. Но прошло некоторое время, и Николай Альбертович понял, что ничего не изменилось. Или почти ничего. Позвонив по нескольким старым телефонам, он застал на прежних местах своих хороших знакомых советских времен. Их посты теперь назывались по-другому, но кабинеты они занимали те же самые, а возможностями обладали даже большими, чем прежде. И Гранатов быстро сориентировался в новой ситуации.