Последняя история Мины Ли

Женщины разом ахнули. Сидевшая рядом миссис Син поперхнулась от смеха. Назойливая дама бросила на Мину колючий взгляд и, подняв брови, оглядела остальных, которые заерзали на своих пластиковых складных стульях.

– Погибли ее дочь и муж, – объяснила миссис Син. – Теперь вы довольны?

После этого женщины начали ее избегать. Возможно, они просто не знали, о чем разговаривать с относительно молодой женщиной без семьи, или же им пришлась не по нраву шутка о секте. По крайней мере, у Мины оставалась миссис Син, которая уже несколько лет жила в Америке и много работала в своей химчистке на Вермонт-авеню. Они обычно вместе обедали в церкви после службы, или подруга приглашала Мину к себе домой, где та могла полюбоваться на ее семью и жизнь. У нее была большая двухкомнатная квартира в Корейском квартале, веселый и добрый муж и двое неуклюжих детей-подростков.

Во время этих обедов Мина часто хотела рассказать старой подруге о работе – признаться, что ужасно устала и ненавидит босса, – но сдерживалась. Обычно обед проходил в тишине. Мина иногда интересовалась детьми, а ее жизнь они старались не обсуждать.

Миссис Син не очень хорошо знала мужа и дочь Мины, но могла представить, каково было их потерять. И все же корейцы не умеют говорить о смерти. В культуре и стране произошло столько потрясений из-за войн, что люди упорно придерживаются своего рода практичного молчания, которое выражает как благодарность за то, что у них есть сейчас, так и неутолимую печаль, по-разному влияющую на людей. Некоторые спиваются, выживая лишь за счет нежелания семей признавать их зависимость. Иные впадают в одержимость символами статуса: роскошными автомобилями, дизайнерской одеждой и дорогими часами. Другие неутомимо работают, пытаясь заглушить боль, что, по крайней мере, приносит какие-то плоды: деньги в банке, крышу над головой, еду на столе.

Миссис Син пыталась заполнить молчание сплетнями о тех, кто жил в ее доме, о женщинах из церкви. Она рассказала Мине о некой даме лет сорока, которая изменила мужу с молодым человеком.

– Вот чокнутая, – прокомментировала миссис Син. – Он лет на десять ее моложе.

– Целых десять?

– И она копит деньги, чтобы сбежать с ним. – Они обе рассмеялись. – Просто сумасшедшая, – продолжала миссис Син. – В конце концов она забеременеет и что потом?

Марго

Осень 2014 г.

На следующий день Марго с Мигелем проехались по потенциальным съемным квартирам недалеко от его новой работы в Бербанке – городе рядом с Лос-Анджелесом, – к которой ему предстояло приступить в будущий понедельник, а вечером Марго одна поехала на мамину квартиру, поскольку Мигель пошел на свидание с новым знакомым. Марго пришлось прежде заверить его, что сама прекрасно справится. Он пообещал вернуться вечером к ней в отель.

Они решили перебраться в мамину квартиру на пару дней, чтобы сэкономить деньги, поскольку за нее было уплачено на месяц вперед, а начальник Марго продлил ей отпуск – без содержания, разумеется. И когда Мигель найдет подходящее жилье – скорее всего, на этой неделе, – Марго останется у мамы одна, пока не закончит уборку и не рассортирует вещи: какие можно забрать с собой, а какие – пожертвовать на благотворительность.

По словам хозяина, летом к маме часто приезжал мужчина – скорее всего, у них был роман. Возможно, именно на этого мужчину она кричала в прошлые выходные – в те самые выходные, когда умерла. Марго не совсем доверяла хозяину, и все-таки какой ему был смысл лгать? Нужно выяснить, кто навещал маму в тот вечер, если вообще навещал. Сержант Цой еще не перезвонил, но у нее не было времени ждать – ни его, ни кого-либо другого. Тело мамы наглядно демонстрировало, что порой промедление может слишком дорого обойтись – всего час, день или неделя, и будет поздно. Порой у нас есть только настоящий момент – есть только здесь и сейчас, секунды ускользают, как песчинки сквозь пальцы.

Марго включила свет в спальне мамы. Несмотря на прохладу снаружи, она не закрывала окна последние четыре дня, чтобы выпустить дух смерти, витающий в квартире – в их квартире, той, в которой Марго прожила всю сознательную жизнь вместе с матерью.

Она сосредоточилась на том, что просачивалось из окна: запах выхлопных газов и аромат наваристого мексиканского супа посоле, тарахтение скейтборда по щербатому тротуару, женская болтовня по телефону – все это так знакомо и в то же время ново. Район в чем-то изменился, а в чем-то остался прежним.

Раньше тут было много корейцев, а потом большинство накопили достаточно денег, чтобы перебраться в пригород, и теперь по соседству жили в основном латиноамериканцы. И все же их объединяло желание выжить и переехать в место получше. Когда мир успел стать таким? Почему работа и богатство сосредоточиваются лишь в отдельных местах? Почему границы определяют возможности? Насколько плохо жилось маме в Корее? Может, там она чувствовала себя еще более бессильной, чем здесь?

Распахнув белые занавески, Марго глянула на переулок с мусорными баками у стены здания, где соседские дети обычно играли в футбол и гандбол. Затем она подошла к шкафу с аккуратно развешанной маминой одеждой, в отличие от шкафа самой Марго в Сиэтле, где казалось, что весь ее гардероб перекочевал на пол. За эти годы мама насобирала так много вещей! Ничего по-настоящему ценного, но все же ценного для нее самой: старая кожаная куртка восьмидесятых годов, насыщенно-синее платье с большими подплечниками, простое черное платье-футляр, несколько юбок до колен, привезенных из Кореи, которые уже много лет на нее не налезали. Марго порылась в карманах и выудила всякую мелочовку: монетки, выцветшие квитанции, губную помаду и мелкие купюры.

Также в шкафу нашлась пара черных кроссовок, покрытых рыжей пылью, пахнущей чем-то вроде глины. Снова вспомнилась долгая поездка в Вегас много лет назад, на этот раз более отчетливо.

Из открытых окон по щекам бьет горячий воздух вперемешку с мелким песком, похожим на посыпку корейских пирожков ттоку, который ощущается на языке, сухой и зернистый. Над ними парят пухлые кучевые облака, а мимо проносится мир, раскрашенный во всевозможные оттенки охры. Взгляд мамы, твердый как кремень, устремлен на дорогу. По лицу и шее струится пот.

– Куда мы едем? – спросила Марго с заднего сиденья.

– В особенное место.

– А мороженое там будет?

– Надеюсь. – Ее взгляд смягчился. – Будет.

– Зачем ехать так далеко ради мороженого? – спросила Марго по-английски и рассмеялась.

– Не только ради мороженого, – ответила по-корейски мама.

– Наверное, это лучшее мороженое в мире. Самое большое.

Мама поправила воротник, откашлялась и с минуту крутила радио, раздраженная пронзительными звуками, помехами, голосом диктора и обрывками классической музыки.

– Будешь хорошо себя вести, я куплю тебе мороженое. Какое захочешь.

Она бросила на Марго взгляд в зеркало заднего вида. Позади них засигналила машина. Обгоняя их, водитель крикнул: «Вали обратно в свой Китайстан, курица!»

Марго вздрогнула так, будто незнакомец бросил в них камень. Костяшки пальцев мамы на руле побелели, однако она продолжала ехать с прежней скоростью.

Позже Марго задремала. Когда она проснулась, мама спросила:

– Хочешь воды?

Пить хотелось, но она отказалась.

– Возможно, мы… мы встретим кое-кого особенного в Лас-Вегасе, – неуверенно проговорила мама, ее голос дрогнул. – Кого я не видела уже много лет.

Мама изо всех сил сдерживала слезы. Наступили сумерки, на горизонте растянулась фиолетовая полоса с размытыми ярко-розовыми штрихами.

– Не знаю, стоило ли брать тебя с собой. Просто мне не с кем было тебя оставить.

Мама словно говорила сама с собой или с другим взрослым, а не пыталась объяснить происходящее шестилетнему ребенку. Только позже Марго поняла, что, как бы сильно ее ни злила их созависимость, все же мама была глубоко и невообразимо одинока.

Единственными, кто не осуждал ее, были бог и, возможно, маленькая Марго.

Подъехав к городской черте, они остановились в закусочной, где, к большой радости Марго, заказали чизбургеры и картошку фри. Добравшись до отеля, мама рухнула на кровать и тут же отключилась. Марго впервые ночевала вне дома и всю ночь не спала, исследуя новые виды, запахи, ощущения и словно охраняя сон матери. Простыни источали незнакомый ей химический цветочный аромат. Ковер под ногами сильно кололся. Телевизор казался огромным.

Весь следующий день они провели в номере, чего-то ожидая. К вечеру мама выглядела совершенно разбитой. У нее горели лицо и горло, будто от унижения. Она заказала китайскую еду в номер, и они молча ели жирную лапшу, жареный рис и свиные ребрышки из коробок. Затем мама пошла купаться, оставив дверь приоткрытой – наполнив ванну самой горячей водой, какую только могла вынести и от которой запотели все стекла, она сбросила одежду на пол и забралась внутрь. Волосы были завязаны в крошечный хвостик, лицо покрылось потом, как в сауне. Она откинула голову назад, обнажая шею, и закрыла глаза.

Марго нестерпимо хотелось расспросить маму: кого они ждут, почему она такая грустная, не потереть ли ей спину? Только она была слишком напугана, чтобы начать разговор. Марго размышляла, что же сделала не так и где обещанное мороженое.

Примостившись на краешке дивана, она смотрела передачу о живописи – бородатый мужчина с копной вьющихся каштановых волос быстро вырисовывал изгибы и тени впечатляющей альпийской горы, величественной и белой. Как странно, как дико представить, что этот пейзаж, так непохожий на картину за окном – сухую и выцветшую, горящую огнем днем и мерцающую неоновыми огнями ночью, – мог существовать на этой же планете. Марго заснула на диване, и ей снился снег, которого она никогда не видела вживую, и умывание ледяной водой из прозрачного озера, отражающего белые пики гор.

На следующий день мама – в темных очках, скрывающих опухшие от слез глаза, – собрала вещи и отвезла Марго в «Баскин Роббинс». Тогда она впервые побывала в кафе-мороженом. Внимательно изучив ассортимент всевозможных оттенков – шоколадных, ореховых, карамельных, – Марго выбрала шарик сливочного мороженого с крошкой печенья, которое стекало по рожку ей на руки. Мама заказала для себя клубничное и улыбнулась детскому восторгу дочери.

Встряхнув головой, чтобы отогнать воспоминание, Марго вновь посмотрела на запыленную кроссовку в руке и прошла в гостиную, где взяла с кофейного столика одну из брошюр с фотографией захватывающего дух сумеречного Гранд-Каньона, состоящего из рыжих пиков и темных теней. Цвет пыли на обуви соответствовал специфическому цвету пейзажа на фотографии. Возможно ли, чтобы мама носила эти кроссовки в Гранд-Каньоне или национальном парке? Только она ни за что не поехала бы никуда одна.

Марго позвонила в туристическое агентство. Она не ожидала, что кто-то возьмет трубку в воскресенье вечером, но ей ответил хриплый и утомленный женский голос.

– Я бы хотела узнать, обращалась ли к вам моя мама насчет тура? – спросила Марго. – И если да, то была ли она одна или с кем-то и… даже не знаю, приходила ли к вам в офис?

– Э-э, не уверена, что у нас есть такая информация, – ответила женщина, прочистив горло.

– Не могли бы вы заглянуть в свои записи? Ее звали Мина, Мина Ли. – Марго закрыла глаза. – Она умерла. – Голос сорвался. – И я хотела узнать…

– О боже, мне очень жаль! Секундочку… – Женщина положила трубку и вскоре вернулась. – Итак, похоже, она покупала у нас путевку в Гранд-Каньон на двенадцатое сентября.