Универсант Людмила

Невозможно было в это поверить! С этим невозможно было согласиться никак! И весь ужас, который мы испытали тогда, я помню до сих пор…

Как можно было, если у него имелись проблемы с сердцем, выдержать конец 1980-х и начало 1990-х годов? Это постоянная ответственность за бюджетное финансирование, за студенческие стипендии и многие другие проблемы, с которыми я столкнулась, став ректором. И поняла, что, пока ректором был он, все эти трудности он брал на себя.

Я уверена, что в памяти физиков, в памяти всех универсантов его светлый яркий образ должен сохраниться навсегда.

Вы знаете, Станислав Петрович был очень импульсивным человеком, очень эмоциональным. И часто на заседаниях в Москве или Ленинграде (Петербурге), Петергофе мы сидели рядом, и я буквально держала его за полу пиджака, чтобы он не выскочил с какой-нибудь идеей или репликой. Ой, это были очень трудные моменты..

Станислава Петровича похоронили на Комаровском кладбище. Трудное было время. Даже подходящий камень для надгробия непросто было найти. Помог ректор Горного института Николай Максимович Проскуряков…

Время от времени, не так часто, как хотелось бы, я бываю на могиле Станислава Петровича. И так горько оттого, что его нет сегодня, что он ушёл молодым. Как много он успел бы сделать, как много было у него ярких идей!

И вот совсем недавно – в день похорон Даниила Александровича Гранина – я о многом вспомнила у могилы Станислава Петровича.

Надо сказать, что Станислав Петрович был талантливым физиком и математиком, работал во многих зарубежных странах. Его учителем был великолепный учёный и человек академик Людвиг Дмитриевич Фаддеев. Совсем недавно мы с ним Станислава Петровича вспоминали, и он мне сказал, что таких ярких и талантливых учеников у него больше не было…

Вот таким был Станислав Петрович Меркурьев. К великому сожалению, сегодня уже нет с нами и его учителя – Людвига Дмитриевича Фаддеева.

Но… когда их вспоминаешь, то вспоминаешь с улыбкой. Потому что такие люди несут ещё и радость. Когда Станислав Петрович пробегал, а он именно бегал по большому коридору Университета, то успевал поздороваться со всеми и… всегда улыбался. Как приятно видеть на лице человека улыбку даже тогда, когда вокруг так много трудностей. Его оптимистичный настрой, положительное внутреннее состояние помогали жить людям, которые его окружали.

Его сын Петя – абсолютная его копия…

– Кто из руководителей страны помогал Вам в те годы решать текущие проблемы Университета?

– Я хотела бы рассказать о людях, которые не просто помогали, а сыграли большую роль в жизни Университета. Прежде всего о Викторе Степановиче Черномырдине. Он был человеком удивительной мудрости и глубоко вникал в самые сложные проблемы.

Мы познакомились в тот момент, когда у нас в Университете хотели закрыть военную кафедру. Совсем незадолго до своей смерти Станислав Петрович Меркурьев вынужден был принять по этому поводу комиссию Генерального штаба. Хорошо помню, это было в понедельник. С 9 до 11 часов у меня была лекция, и я предлагала Станиславу Петровичу: «Давайте я перенесу лекцию или сдвину её, для того чтобы присутствовать при этой непростой встрече».

Станислав Петрович успокаивал, мол, не волнуйтесь: «Что, я с ними не справлюсь, что ли?» И в результате, когда пошёл разговор о том, что нельзя ребят призывать на год или два, а потом возвращать в Университет, потому что за эти два года они очень много потеряют, спор стал довольно резким. Станислав Петрович доказывал, что в армии мальчики вряд ли смогут следить за той программой, которая идёт в Университете. А начальник Генерального штаба говорил, мол, почему нет: «Королёв и в тюрьме работал, что тут страшного…»

Тогда Станислав Петрович со свойственными ему увлечённостью и стремлением сказать всё, что он думает, спросил: «Вы считаете, что ваша армия – тюрьма?»

Короче говоря, все, кто находился в кабинете ректора на этом совещании, услышали: «Военной кафедры здесь не будет…»

И вот через несколько дней умирает Станислав Петрович. А я получаю приказ о том, что военная кафедра у нас закрыта. Вы понимаете, с этим я не могла смириться! Как раз в этот момент готовилось заседание Правительства, которое тогда возглавлял Черномырдин. Я была приглашена на рассмотрение вопросов, связанных с обучением студентов. Естественно, я поехала на это заседание.

Надо сказать, что и до этого, на другом уровне, я пыталась восстановить военную кафедру. Я побывала к этому времени и у начальника Генерального штаба, и у нашего министра (тогда им был Павел Сергеевич Грачёв) и пыталась доказать, что так поступать нельзя. Я даже убедила в этом Грачёва. И он на моём письме, с которым я потом отправилась к начальнику Генерального штаба, написал, что он согласен с тем, что Ленинградский университет, ведущий университет России, старейший университет, имеет право на то, чтобы ребят из этого Университета забирали в армию только после окончания учёбы на какой-то срок… на какую-то стажировку..

Ленинградский университет, один из ведущих университетов России, старейший университет, имеет право на то, чтобы ребят из этого Университета забирали в армию только после окончания учёбы

С этим письмом я, довольная, пришла к начальнику Генерального штаба, который посмотрел на резолюцию, спросил: «Чья подпись?» Я сказала: «Как это чья? Вашего министра». Но он ответил, что министр может думать что угодно, «а у вас никакой военной кафедры не будет»…

Военные сборы в Ленинградской области. Л. А. Вербицкая со студентами. 2007

Когда я рассказала нашему мэру Анатолию Александровичу Собчаку, что ситуация складывается так, что мне надо ехать на приём к Грачёву, он сказал: «Ну что, при входе выпьете стакан водки и решите все проблемы».

Когда я приехала к Грачёву, никакой водки при входе мне не предложили. Поговорили, а потом уже, когда разговор был закончен и Грачёв поставил свою подпись, он спросил: «Ну что, чай или кофе?» Отвечаю: «Я вообще-то ждала стакан водки». Он засмеялся, знал, что такие слухи о нём ходят.

Конечно, никакой водки не было, и на следующий день я отправилась на заседание Правительства. Сразу написала записку Виктору Степановичу о том, что мне обязательно надо выступить. И он дал мне выступить по тому вопросу студенческой жизни, о котором шла речь на заседании. А потом я попросила ещё несколько минут, потому что та проблема, о которой я хочу рассказать, не может не волновать наше Правительство. И рассказала всю эту историю.

Военные сборы в Ленинградской области.

Л. А. Вербицкая с руководством военной части. 2007

Виктор Степанович спросил тогда кого-то из заместителей министра, где Грачёв. Но Грачёв был в служебной командировке…

После заседания Виктор Степанович повёл меня к себе в кабинет не тем путём, которым ходят обычно, а по каким-то коридорам, лифтам… Я поняла это как знак доверия.

Короче говоря, я оказалась у него в кабинете и стала рассказывать об Университете, о военной кафедре, о ребятах, о сложностях, которые возникают в жизни каждого мальчика, которого вдруг из университетской жизни вынимают, и он совершенно другим должен заниматься. Я говорила, что служить в армии нужно обязательно, Родину надо защищать. Я с этим не спорю. Но лучше призвать ребят на сборы, когда они уже окончат Университет, и тогда уже использовать их знания полностью.

Виктор Степанович со мной согласился и поставил свою визу на моём заявлении. И сказал, что я обязательно получу официальный документ. Но я сказала, что не уеду, пока не получу этот документ. Такая бумага появилась довольно быстро, и я с нею уехала.

Вспоминается ещё, что после получасовой беседы с Виктором Степановичем, он перешёл на «ты». Он быстро переходил на «ты», если человек ему нравился. И, провожая меня, сказал: «Чёрт возьми, как же я с тобой устал!» Я удивилась: «Виктор Степанович, да Вы что? Я думала, Вы скажете – Людмила Алексеевна, какие прекрасные 30 минут мы с Вами провели!» А он говорит: «Какие прекрасные?! Когда за 30 минут, как ты там называешь… ни одного ненормативного слова!»

Я поняла, что ему очень трудно не произносить такие слова. Это просто серьёзное испытание для него! Мы стали друзьями. Он познакомил меня со своей супругой, к которой очень нежно относился.

Он бывал у нас на конференциях. Помню, приехал на наш философский съезд, выступил прекрасно, а в заключение сказал: «Как прекрасно, дорогие товарищи, но трудно, когда вечером ложишься спать с одной, а утром просыпаешься с другим…»

Ну вы понимаете, как отреагировал зал. А он возвращается с трибуны, садится рядом со мной и говорит: «Чего они как сумасшедшие смеются?» Я ему повторила то, что он сказал, и он так засмеялся, как только он один мог смеяться.

Виктор Степанович в своё время окончил провинциальный вуз, не очень хорошо учился. Но у него была удивительная жизненная мудрость. Как-то он мне говорит: «Ну всех критикуешь! Что, все так плохо говорят? (Он знал, что к речи Бориса Николаевича Ельцина у меня были замечания. И к речи Михаила Сергеевича Горбачёва тоже.) Но я-то, я-то как говорю?»

Я отвечаю, что я специалист по фонетике. «Ну хорошо, а что, у меня нет ошибок в фонетике?» Я отвечаю: «Есть, почему же. Вы, например, говорите акадЭмики, а надо – акадЕмики».

Он задумался ненадолго, секунд на 30 может быть, и вдруг говорит: «Ты мне объясни, почему антЭнна (то есть т твёрдое) правильно, а акадЭмики — неправильно?»

Вот вы можете себе представить, что Виктор Степанович, не имея никакой филологической подготовки, сообразил, что т и д – звуки близкие. И ведь действительно его вопрос требует серьёзного объяснения. Я рассказала ему о судьбе отдельных слов, о становлении этих сочетаний и т. д. Потом много раз мы с Виктором Степановичем и его супругой встречались, она мне очень нравилась.

К концу жизни, когда он был уже серьёзно болен, он пришёл на ассамблею «Русского мира». Немножко опоздал. Я сидела сбоку, чтобы вскоре выйти на сцену и открыть ассамблею. Виктор Степанович подошёл в темноте, положил мне руку на плечо. Я встала, посмотрела на него (а у него уже не было волос, потому что он проходил химиотерапию). Я сказала ему: «Виктор Степанович, дорогой, Вы не представляете себе, как мы рады Вас видеть! Ваше имя вписано в нашу историю, потому что именно Вы вернули нашему Университету подлинный год его основания». Он посмотрел на меня и сказал: «Слушай, Людмила, ты думаешь, я с волосами и мозги потерял, что ли?»

…Если бы не Виктор Степанович Черномырдин, ещё очень долго я доказывала бы всем, что старейший университет в России – Петербургский университет

Вот такой он был человек. Я думаю, что, если бы не Виктор Степанович Черномырдин, ещё очень долго я доказывала бы всем, что старейший университет в России – Петербургский университет. Человек совершенно удивительный, необыкновенный, я ему очень благодарна за чуткость, доброту, умение вникнуть в проблему.

Рада тому, что в моей жизни был Виктор Степанович Черномырдин.

– В каких отношениях Вы были с Борисом Николаевичем Ельциным? Помогал ли он Вам в те годы?

– С Борисом Николаевичем Ельциным мы тоже встречались много раз. Но поскольку я считала своим долгом сразу говорить об Университете и его проблемах, то Борис Николаевич встречал меня словами: «Помню-помню, 286 зданий… не хватает финансирования…» И конечно, помогал, если я к нему обращалась.

На каком-то съезде ректоров я выступила с критикой руководства, и Борис Николаевич вдруг при включённом микрофоне говорит: «Слушай, ты за что меня ругаешь? Я ведь тебе вчера орден подписал!» Оказалось, что накануне он действительно подписал документы о моём награждении орденом Дружбы.

Борис Николаевич встречал меня словами: «Помню-помню, 286 зданий… не хватает финансирования…»

Последняя моя встреча с Борисом Николаевичем… мне до сих пор за неё как-то неловко… Шёл приём в Кремле. Столик, за которым я сидела, находился рядом со столиком, за которым сидел Борис Николаевич с Наиной Иосифовной. Они не могли остаться до конца вечера – Борис Николаевич уже неважно себя чувствовал. Они поднялись, чтобы уйти. И я поднялась, чтобы мой стул не мешал им пройти, и вдруг сказала: «Борис Николаевич, Вы помните…» И увидела глаза Наины Иосифовны. И почувствовала, как нехорошо было о чём-то говорить с ним в этот момент. Я не осознавала тогда, насколько плохо он себя чувствовал… А он, пожав мне руку, сказал: «Не волнуйся, всё будет хорошо».