Раб. Книга 1. Чужая боль

– Это проверка, да? Простите, госпожа… – дёргается было сползти с кресла, но я опережаю:

– Не вздумай! Сядь где сидишь.

Антер покорно опускает голову.

– Ничтожный раб смиренно просит прощения, – произносит. – Если госпожа скажет, в какой форме рабу лучше просить прощения, он это запомнит и будет делать именно так, как она повелит.

– «Извини» будет достаточно, – вздыхаю. – Если на самом деле виноват.

– Раб всегда виноват, – тут же соглашается. Удерживаюсь от еще одного вздоха.

– Давай так. Даю тебе полгода. Если докажешь мне, что способен стать вольным самостоятельным человеком, через полгода я тебя отпущу.

– Я не посмею, никогда, госпожа… – бормочет, а на лице сменяют друг друга надежда и отчаяние.

– А если останешься рабом – продам, – добавляю. Поднимает на меня несчастные глаза. Не верит. Ну и ладно, пусть пока не верит, а на досуге подумает про перспективы. Вдруг дойдёт.

Антер

Кажется, мне досталась самая жуткая садистка из всех, что были. Этой доставляет удовольствие пугать, она не оговаривает правил, она только заставляет спину покрываться липким противным потом. Вон как пульт в сейф спрятала, а ведь могла же и в стол, если такая добренькая. Но нет, оттуда его можно достать, а из сейфа… И вообще, пока я купался могла… Зачем мне показывать было? Интересно, она его подключила к мысленному управлению домом?

Что же это за загадка, чего она ждёт? Сколько раз Амира этой волей махала передо мною. «Подари мне лучшую ночь в моей жизни – и станешь вольным»… Угу, сейчас. «Фи, Антер, ну что ты за мужик, не знаешь, как с женщинами обращаться? Нет, нужно потренироваться… Сейчас пройдём обучение на рабыне…»

Как можно чего-то хотеть, когда эта жирная старуха стоит и рассказывает, что нам с рабыней делать? Как вообще можно ощущать себя мужчиной! А потом «Гадёныш, как ты посмел войти в неё, я тебе разве разрешала измену?» – «Но вы же сказали…» – «Ах ещё и перечишь?! А знаешь, какое наказание за это бывает? А ты, дорогуша, будешь продана отряду наёмников на отсталой планете, за то, что посмела соблазнять моего личного раба!» – «Госпожа, простите её, она не виновата, моя вина, лучше мне двойное наказание дайте, только простите её…» – «Ах тебе мало, ну что ж, раз хочешь двойного наказания, не могу отказать! А ты, тварь, чем привлекла моего раба, что он за тебя готов себя подставить?! За моей спиной шашни крутите?!»

Вот идиот, разве не знал, что каждое моё слово будет всё равно истолковано превратно. Ловлю её жирные потные ноги, преодолевая отвращение и тошноту провожу по ним губами, языком, пытаюсь успокоить.

«Вы для меня всё, моя госпожа, мой свет, моя повелительница, приказывайте ничтожному рабу, он лишь хотел доставить вам удовольствие, боясь перечить повелениям…» – «Ещё одна такая выходка – останешься без своего мужского достоинства!». А рожа довольна, медленно шагает назад, чтобы я мог ползти за ней и продолжать целовать ноги, садится в кресло, улыбается, закрывает глаза. Несчастная девчонка робко приближается, не смея встать, присоединяется ко мне. Глаз приоткрывается, нога дергается, якобы «отстань, мерзкая» – но легко так, приглашающее, и девчонка, переждав, снова целует, и всё повторяется, а потом я получаю затрещину за то, что взглянул на рабыню и на секунду прервал занятие, переводя дыхание…

Тамалия

Антер о чём-то задумался – даже знать не хочу, о чём. На лице сменяют друг друга презрение, отвращение, ненависть, гадливость и много других эмоций того же спектра. Куда ж тебе, милый, с такой выразительной мимикой в рабы, да тебя же за километр прочитать можно!

– Что бы ты там ни вспоминал, это уже позади, – произношу, когда его передёргивает и рука непроизвольно вытирает губы. Он спохватывается, глаза снова вспыхивают ужасом, дёргается было, замирает, пытаясь понять, что же делать.

– Простите, госпожа, я…

– Прощаю, прощаю, – киваю, поднимаюсь, беру пакет с бельём и одеждой, который доставили, пока он три часа в душе отмокал.

Парень смотрит настороженно. Подаю:

– Это тебе, переоденешься. Идём, покажу где будешь спать. И… ты помочь хотел? Можешь медкабину на место убрать. Разберёшься?

Кивает. Да уж, не впервые пользуется.

– Можно спросить?

– Конечно.

– А что вы показывали… когда я лежал… я не совсем понял…

Ну правильно, решил, будто меня что-то не устроило в его внешнем виде.

– Что кабина только изнутри делается непрозрачной.

– Другие хозяева не разрешали…

– А я не только разрешаю, но и настаиваю. Если вдруг забуду в следующий раз сказать – чтобы помнил.

Он сжимается, и я не сразу понимаю, почему. Конечно, про «следующий раз» зря сказала, представляю, что тотчас же себе надумал. Неужели этот пульт и правда так действует?

Внезапно испытываю нездоровое желание проверить. Впрочем, мне хватило той демонстрации, которую устроил Корнель, передавая раба. Неужели все мы, люди, такие сволочи в душе, что едва к нам попадает в руки кто-то, над кем мы имеем неограниченную власть, тут же хочется проверить это в действии? Или то вина моих таринских генов?

Парень довольно ловко справляется с медкабиной, упаковав её в специальном отсеке в кладовой. Показываю ему комнату наверху.

– Переоденешься – жду на кухне.

Универсальный кухонный комбайн быстро выдаёт порцию по программе «строгая диета после голодания», потом мою – нормальную. Неприятно, конечно, что буду жевать вкуснятину, а его бульоном и жидкой овсянкой отпаивать, но сама голодная как чёрт, а диету в меня не запихнёшь. Просто объясню ему.

Он довольно быстро появляется, снова пытается опуститься на колени и застыть в ожидании.

– Садись, – киваю на соседнее сидение, успев прервать движение. Садится, настороженно глядя на меня.

– Ешь. Пока мало, уж извини, медкабина говорит, истощение у тебя, нельзя сразу наедаться после нескольких суток голода.

– Будто я раньше так не наедался, – бурчит.

– Желудок испортишь.

– Медкабина вылечит.

Чуть не ляпаю, что на её работу немало средств уходит: заряжать нужными препаратами, устанавливать специальные программы, оплачивать обязательные плановые осмотры специалистом, не говоря уж об энергии. Ему скажи, такого себе надумает…

– Уж потерпи, через пару дней будешь есть нормально.

– Простите, госпожа.

– Что, предыдущая хозяйка плохо кормила? – спрашиваю.

– Кормила, – отвечает.

– А что ж такой исхудавший?

– После барака, – пожимает плечами. Не совсем понимающе смотрю, поясняет:

– Две недели перед торгами раба держат в бараке. Готовят.

– Готовят? – не могу понять. – В смысле?