Александровские Кадеты. Смута. Том 1

– Прекратите! – выкрикнула Ирина Ивановна, но Жадов с Ивановым, само собой, её уже не слышали.

Комиссар, похоже, был тоже не дурак подраться.

– Господи! У них революция, а они!.. – не выдержала Ирина Ивановна. И несколько бойцов постарше из их отряда даже засмеялись – настолько дико и абсурдно всё это выглядело.

Полковник Мельников, однако, оказался не лыком шит. Странно качнулся влево-вправо и ударил – резко, точно, и впрямь мастер бокса, с такой быстротой, что движения было почти не различить. Голова комиссара дёрнулась от пропущенного удара, а в следующий миг полковник сшиб Жадова с ног ловкой подсечкой, придавил к камням – колено на горле.

– Всё-всё-всё, уже всё, – хладнокровно бросил Мельников, поднимаясь. – Считай, мы квиты, комиссар. Друг с другом разобрались, теперь буржуев добивать надо. Но, Жадов, если опять контру отпустишь – так и знай, лично расстреляю. А твою пэ-пэ-жэ… научи стрелять, что ли. А то ведь и убьёт кого-то ненароком.

– «Твою пэ-пэ-жэ»? Это ещё что такое?! – Ирина Ивановна бросила через плечо, помогая подняться болезненно морщившемуся Жадову.

– Походно-полевая жена. Не слыхали, что ли? – ухмыльнулся полковник.

И тут комиссар Михаил Жадов удивил всех.

– Не знаю никаких «походно-полевых». Ирина Ивановна – моя жена! Законная! – вдруг бросил он прямо в лицо полковнику.

Тот явно хотел ответить чем-то саркастическим – но в этот момент над противоположной стороной Таврического сада взлетели алые сигнальные ракеты.

– Атака! – резко бросил Мельников, одним движением выхватывая «маузер». Несмотря на то что из огромной деревянной кобуры его и просто вытащить не так-то легко. – Вперёд, за мной! Да здравствует революция! Ура, товарищи!

– Ура! – подхватил отряд комиссара Жадова и другие, успевшие подтянуться к Суворовскому музею.

По пустому, полумёртвому саду бежали тёмные цепи – солдаты, матросы, множество гражданских в тёмных пальто и куртках, наставив штыки.

Ирина Ивановна Шульц бежала вместе с остальными, не отставая от комиссара. С того самого момента, как Жадов объявил её своей «настоящей женой», они не обменялись и единым словом. Смотреть в глаза Ирине Ивановне комиссар тоже избегал.

Со стороны Невы бухнул артиллерийский выстрел, и сразу же грянул разрыв снаряда. И частая-частая стрельба.

В них тоже кто-то выстрелил, неприцельно; какие-то фигурки заметались у высоких окон зала заседаний Государственной Думы, что выходили как раз на большой пруд; из наступающих цепей тоже начали стрелять, посыпались стёкла; оконные проёмы лишь до половины заполняли мешки с песком.

Никакого порядка в наступлении не было, никто не организовывал стрельбу залпами, как велел устав, пулемётчики не прикрывали пехоту – толпа просто валила к нарядному праздничному дворцу, беспорядочно паля куда придётся.

Атакующие появились с противоположного края пруда, от оранжерей, они накатывались со всех сторон, тёмное людское море; со стороны Шпалерной раздавалась сильная стрельба, но непонятно было, то ли это отбиваются защитники дворца, то ли огонь ведут наступающие.

Кто-то, пригибаясь, бросился наутёк из боковых дверей дворца – по ним не стреляли.

С громовым «ура!» били прикладами остатки стёкол, выламывали огромные рамы. Перепрыгивали через мешки, сплошным потоком, словно прорвавшая плотину река, врываясь в знаменитый зал заседаний.

Посреди него растерянно толпились, поспешно подняв руки, десятка полтора хорошо одетых господ в элегантных костюмах.

– Сдаёмся! Мы сдаёмся! – поспешил выкрикнуть один из них.

– Прекратим это бессмысленное кровопролитие!

Из противоположных дверей вывалилась целая толпа вооружённых людей, в самом центре которой, возбуждённо подпрыгивая, отмахивая левой рукой, словно отбивая ритм, быстро шёл, почти бежал, к столпившимся в центре зала «министрам-капиталистам» невысокий лысый человечек, в костюме с жилеткой, в начищенных туфлях – ни дать ни взять, какой-то присяжный поверенный средней руки.

Рядом с ним, отставая на полшага, торопился ещё один, в полувоенном френче и пенсне, с усами и острой бородой клинышком; в руке – направленный на министров «маузер».

А за ними ещё один – коренастый мужчина средних лет с каштановой бородой, где ещё не пробилась седина, тоже с «маузером» наготове.

Комиссар Жадов оказался рядом с Ириной Ивановной. В глаза ей он смотреть по-прежнему не решался.

Один из министров – кажется, князь Львов – шагнул вперёд.

– Господин Ульянов!.. И господин Бронштейн!..

– К вашим услугам, – выскочил вперёд последний. Он весело улыбался, глаза задорно блестели.

– Ггажданин пгедседатель так называемого Вгеменного собгания! – Тот, кого назвали Ульяновым, засунул большие пальцы за проймы жилетки, выставил ногу вперёд – прямо-таки Наполеон, принимающий капитуляцию Тулона. – Настоящим мы, полномочные пгедставители Совета габочих, кгестьянских и солдатских депутатов, объявляем ваше «собгание» – низложенным!

Рев сотен глоток, выстрелы в потолок, отчего Ирина Ивановна едва не оглохла.

«Люгер» в её руке начал медленно подниматься.

Очень медленно, но неуклонно.

Людское море сдвинулось вокруг горстки министров, грозя вот-вот захлестнуть.

– Мы уступаем грубой силе, – с достоинством сказал Львов. – Но знайте, узурпация власти…

– Об этом вы сможете порассуждать в казематах Петропавловки, – вновь выскочил вперёд тот, в пенсне и с бородой клинышком, кого назвали Бронштейном. – До суда. До справедливого суда трудового народа!

– Товагищ Лев! – поморщился Ульянов.

– Да-да, прости, Старик, – ухмыльнулся «товарищ Лев». – Продолжай, просим.

– Кхм. Так вот. Вгеменное собгание низложено. Его министгы – агестованы до суда. Вся власть пегеходит к Петгосовету…

– У вас ничего не получится! – перебил кто-то из министров посмелее. – Россия не допустит – Москва и Нижний, Кубань и Дон…

– В Москве пгямо сейчас наши товагищи занимают все важнейшие позиции, – перебил Ульянов. Перебил громко, так, чтобы слышали все. – Кгемль уже наш, по последним телеггафным известиям. Геволюционные части овладевают всем железнодогожным путем от Петегбугга до дгевней столицы. Немецкие добговольцы, такие же габочие и кгестьяне, одетые в солдатские шинели, не пготиводействуют бгатьям по классу, пгоявляя пголетагскую сознательность!

– Немцы изменили… – выдохнул кто-то из министров.

Ирину Ивановну толкнули, к тому же перед Ульяновым, Бронштейном и Благоевым вдруг выдвинулось кольцо людей, зорко – очень зорко – озиравшихся по сторонам. А к ней вдруг обернулся комиссар Жадов и ни с того ни с сего вдруг схватил за руку.

– Сим пговозглашается Госсийская Советская Федегативная Социалистическая Геспублика! Великая геволюция, о котогой так долго говогили мы, большевики, – свегшилась! – торжественно закончил Ульянов. – Уга, товагищи!

И весь зал дружно грянул «ура».

Кольцо людей совершенно закрыло троицу, возглавлявшую Петросовет. К министрам подступил конвой, их повели к выходу.

Ирина Ивановна тяжело села прямо там, где стояла.

– Ты что, ты что?! – яростно зашипел комиссар, вдруг перейдя на «ты». – Нельзя в этих кровососов стрелять! Их судить надо, «министров» этих!

– Д-да… – с явным усилием отозвалась Ирина Ивановна. – Вы правы, товарищ Михаил… «временных» должен судить трудовой народ…