Карт бланш во второй жизни

К моему несчастью, воспринимать меня серьезно никто и не собирался. Основную роль в этом играла моя ванильная внешность, но, здесь уж что есть, то есть. Желающих погладить меня по голове и пожалеть было – хоть аттракцион устраивай. После нескольких недель глажки поняла, что такими темпами сотрусь до лысины. А сверкающий череп совсем не украшает девушку. Пришлось драться и кусаться. Это тоже списали на последствия проклятья-сглаза. Но мой имидж меня особо не волновал, лишь бы отстали.

Когда уехал Пьер, друзей у меня не осталось. Нет, я к девочкам относилась хорошо. Но разница в возрасте и мировоззрении сделали свое. Меня тяготили их разговоры, им были скучны мои. Поддерживали хрупкий нейтралитет мои подарки. Я отдавала почти все, что мне передавали жалостливые граждане. Оставляла себе только немного конфет, в надежде набрать хоть немного массу. За это, за глаза, меня называли блаженной. Усиливая флер несчастной сиротки и притягивая ко мне все больше и больше страждущих совершить доброе дело и пожалеть убогую. В купе с внешностью эффект был с ног сшибающий.

Я с наслаждением училась. Перечитала всю библиотеку при монастыре. Стала лучшей по успеваемости в приюте. Поведения это, конечно, не касалось. Фактически, у меня была холодная война с несколькими монахинями. Весь приют с замиранием сердца следил, что случится раньше. Или меня все же отравят, или я доведу их до лечебницы, где держат психически нездоровых людей.

В свое оправдание могу сказать, что сложно уважать человека и выполнять его требования только потому, что он старше. Это совсем не делает его умнее или добрее тебя. А если он еще и самоутверждается за твой счет? Нет, нет, и нет. Слепое подчинение не для меня. О чем я благополучно и заявила этим матронам при первой попытке заставить меня мести двор руками во дворе. На что мне, практически дословно, ответили: – Закрой рот и слушай сюда. – рот закрыла, слушать, на всякий случай не стала. Вдруг, здесь идиотизм заразен?

Так и протянула до своего совершеннолетия, будь оно неладно. А ведь ничто не предвещало беды…

ГЛАВА 2. Прощай приют

Я улыбнулась, не зная и не понимая, что я хочу спросить. Зачем он это сделал? Какого ответа жду? Какой устроит?

Допустим, скажет – жалел. Хочу ли я, чтобы ко мне относились, как к убогой, которая не может справиться с жизненными трудностями? Нет, конечно. Зачем мне жалость? А если скажет – симпатия, про любовь, конечно, перебор был бы, не в том возрасте мы находились, чтобы такими страстями мучаться. Так вот, и что в ответ сказать? А если я не захочу отвечать на его чувства?

Или захочу? Скосила глаза на мужчину. Да… Подрос, возмужал. И челка эта, опять на глаза падает. Поправила рукой волосы. И глаза эти зеленющие, и ресницы.

Дала себе мысленно леща! Дорвалась баба до молодого комиссарского тела. Совсем с катушек съехала.

– Эмммм. А ты на каком факультете?

– Боевик.

– Ааааа. Я все равно не знаю кто это. Могу, конечно, продолжить ассоциативный ряд. Бой-боец-боевик. Морду лица кому-то бьёшь?

– Что? Почему бью?

В комнату зашел, потирая руки, счастливый дядя.

– Ну, что Филя. Завтра в академии, где учится Пьер тебя готов посмотреть ректор.

Сдвинула бровки. А зачем на меня смотреть? Если очень хочется, могу миниатюрку со своим изображением выслать. Че ж таскать меня туда-сюда?

– Это обязательно?

– Да?

– А варианты?

– Нет вариантов.

ГЛАВА 3. Поступление

– А подробности?

– Какие?

– Зачем ему на меня смотреть?

– Ты поступаешь в академию. Это обязательно при проявлении дара. Не сейчас, конечно. С нового учебного года. Через месяц закончится текущее обучение, потом два месяца перерыв. Правда Пьер уедет на месяц на практику. Но потом вы, вместе, вначале учебного года отправитесь на занятия. У Пьера пятый, предпоследний курс, у тебя первый.

– А ректор нам зачем? – хотелось, конечно, спросить про кузнеца, как в фильме «Формула любви» – «Зачем нам кузнец, нам кузнец не нужен. Что я, лошадь?».

– Как зачем? Сила у тебя есть. Нужно понять, какой она направленности.

Так я и так скажу. Разрушительной направленности. Единственное, что меня остановит – установка предохранителя с возможностью замены.

– А как он поймет?

– Не переживай. Тебя погрузят в транс и проведут необходимые исследования. Это не больно и безвредно.

А вот это плохая новость. Были когда-то под наркозом? И я была. Но самое страшное не это. Страшно наблюдать, как люди от него отходят. Ты как бы в сознание, но мозг и чувство самосохранения отсутствуют напрочь. За несколько часов нахождения в реанимации после родов я выслушала несколько покаяний про любовников, рассказы про схроны денег и драгоценностей, а также бесчисленное количество жалоб на родственников. Страшно подумать, что я буду нести. В лучшем случае, после процедуры, меня ожидает психушка, в худшем – костер. Задумалась.

– А без этого?

– Без этого нельзя. Это прописано в уставе академии. Он магически защищен от вмешательств. И если не соблюсти все процедуры, прописанные в нем, зачисление не произойдет.

Бежать? Или что?

– Почему ты переживаешь? – Пьер встал и подошел ко мне.

– Боюсь, что могу сказать лишнее и вы из-за меня пострадаете. Все же жизнь у меня была немного другая, чем у вас. – не договорила, конечно, всей правды, но ведь и не соврала.

Мужчина побледнел, на скулах заходили желваки.

– Я приезжал за тобой. Каждый год. Мне жаль, что ты так долго прожила в приюте. Хотел бы вернуть все назад, оградить тебя от неприятностей и лишений, но не могу. Прости.

Он корит себя? За меня? Нужно срочно исправить ситуацию. Это, конечно, благородно, но зачем ему тащить на себе чувство вины? Тем более, что я не считаю себя жертвой. Спать было где, есть тоже. Одежда и обучение присутствовали. Не лучшие, но ведь и не худшие.

– Пьер, все хорошо. Не кори себя. Я тронута твоей заботой. Знание о том, что ты меня не забыл – греют мне душу. Ты самый благородный и чуткий мужчина из тех, кого я знаю. – улыбнулась ему.

На лбу мужчины разгладилась морщинка, он порывисто прижал меня к себе и тихо прошептал: – Я скучал, Филя. Каждый день, каждую минуту, каждый миг своей жизни.

Обняла его в ответ. Наверное, сейчас мы оттаивали, отогревались душой, прорастали корнями друг в друга. Становились близкими, родными людьми, понимая, что наше одиночество заканчивается сейчас, в эту минуту.

– Дядя, мы можем ограничить перечень вопросов и установить запрет на личную жизнь при погружении в транс?

– Этого никогда не делали. Но, думаю, да. Обоснуем это детской травмой, связанной с гибелью отца. Ну, что, едем?

– Да. – эх, была не была, поеду, похоже отвертеться все равно не получится.

Утром встали, оделись, позавтракали и поехали в академию. Нас не ждали. Ну как бы ждали, но в график встреч не включили. Поэтому мы маялись в ожидании в приемной. Пили чай, жевали печеньки. Пьер периодически заглядывал мне в глаза, реагируя на любые мои телодвижения. Не взорвалась только потому, что была уверенна, что стоить мне высказать свое – фи, он пойдет брать штурмом кабинет этого нехорошего человека. Последствия при этом просчитать практически невозможно, уровень темперамента и тактичности ректора неизвестен.

Посидев четыре часа, решила, что не стоит провоцировать своих мужчин, пусть уж лучше выгонят меня. Дядя ненадолго отлучился, Пьера попросила принести мне из столовой булочку. Когда мужчины вышли, встала и зашла в кабинет.

За столом сидел высокий, жилистый молодой человек с белоснежными длинными волосами, заплетенными в сложную косу, и что-то писал. Милота какая. Бывают же мужчины, у которых волосы смотрятся не как грязные и неухоженные сосульки, а как произведение парикмахерского искусства.

– Добрый день, уважаемый. – Хотя, конечно, хотелось сказать – неуважаемый, мужчина поднял на меня глаза цвета грозового неба.