Ты дай чуть-чуть, немножечко поесть. –
Конечно, вот маца из моха,
Из веток липовых сготовлена в муке.
А это все грибы, что плохо,
Или росли не в месте, в месте не в своем.
Ах, да! Сейчас! Была бутылка лучшей водки.
Когдато я подарок покупал Ребе. –
Друг, где жена твоя и дети?
– Убили всех, а кто и сам помэр.
Хотел похоронить хотя бы где-то,
Но все в овраге, и зовут ничем.
– Не говори, помянем лучше этим.
– Уж все равно не надо оно мне.
И сели,
Пили, маломного,
Породнились, военный русский и слепой еврей.
– К нам из Ангарска 20 километров,
Не беспокойся, там совсем и не далечЕ.
А чем ты занят? И ни скучно что ли?
Войну всю в подполе сидеть.
– Василий, я признаться строгих
Воззрений на войну, – черней
Не будь талита со всего народа,
Молюсь и Торой я, и Библией своей!
И я прошу того же Бога,
Что верит шлях, еврей и славянин.
Прошу, чтоб мерзкого Шелома
Названия не будет как фашизм.
Смотри, иди сюда, вот книги…
Здесь пятьсот им лет, сто сорок,
А вот и самый старый мой Завет…
Две тыщщи лет!
Ему, а может боле, – Лишь б не сожгли.
Молюсь я каждый день
Уж если жгут, то пусть со мною
Сгорит история, сгорит и Залман Шлем!
– Да ты чего! А ну не плачь, всё сможем,
Все вытащим с твоих библиотек,
Тебя спасем, спасем твой город.
Село спасем твое, Схоронишь племя здесь!…
–
–Чу! Кто это! Ложись! Окошко.
Закрой немедля, я на стрем.
Мотоциклетки звук негромкий.
И… Речь… Немецкая, с пудом
Толь шнапса, то ли с грязной полькой.
И ближе, ближе,… затаился кров.
– Ааа! Ты жидовска морда!
– Давай что есть!
А то взорвем! —