Русский и немецкий авангард с точки зрения семиотики Ч. С. Пирса. Материалы к теории метасемиотических систем

Качество (отсылание к основе [ground])

Отношение (отсылание к корреляту)

Репрезентация (отношение к интерпретанте)

Субстанция

Из этих пяти три опосредующих понятия можно назвать акциденциями. (Пирс 2001: 195 = СР 1.555)

«Бытие» характеризуется у Пирса также как то, «что существует [вообще]» (СР 1.557), как «истина» (см. Peirce (1988: 344); ср. 2.0.2). «Субстанция» же – это непосредственное содержание внимания, «вот это» (см. Пирс 2001: 186—187 = СР 1.547). Можно указать и на сложные параллели с такими (сближающимися) понятиями, как «возможность» и «необходимость»[15 - Ср.: « […] сама возможность науки зависит от того факта, что человеческая мысль с необходимостью разделяет любой характер из тех, что рассеяны по всему универсуму, и что естественные модусы её имеют определённую склонность быть также модусами действия универсума» (Пирс 2001: 56 = СР 1.351. Курсив мой. – Н. С.).] (ср., в частности, Пирс 2001: 74 = СР 1.369), и возникающую в этом контексте аналогию с учением Гегеля[16 - Пирс резко полемизировал с Гегелем (ср. Пирс 2001: 72—73 = СР 1.368), хотя и называл его «в некоторых отношениях величайшим из всех философов» (Пирс 2001: 175 = СР 1.524).].

Семиотические системы, близкие к абстрактному полюсу знаковости, стремятся репрезентировать бытие вообще, бытие в его универсальных характеристиках: не только то, что и есть, но и то, что может быть, – и связаны поэтому не только с категорией репрезентации (третичность), но и с категорией возможности (первичность); и наоборот, системы, близкие к тропичному полюсу знаковости, поскольку они связаны с категорией «субстанции», не просто представляют то, что является непосредственно данным в акте семиозиса (аспекты первичности и вторичности), но и – имплицитно и опосредованно – представляют это данное как существующее с необходимостью (третичность) (ср. Hookway 1985: 95).

Подробная разработка этого вопроса – задача отдельного исследования.

0.3.2.4.4 Два полюса знаковости и классификация знаков и знаковых систем

Определяя десять основных типов знаков, Ч. С. Пирс строил эту классификацию как постепенный переход от одного полюса к другому, в его терминологии – от рематического иконического качественного знака (Rhematic Iconic Qualisign) до общего знака – символа и знака-суждения (Argument Symbolic Legisign) (см. подробно в СР 2.254—264; ср. СР 8.341).

Таблицу типов различных семиотических систем, расположенных на условной оси, проходящей от одного полюса к другому, приводит и анализирует российский учёный Ю. С. Степанов (в книге «Семиотика», см. Степанов Ю. 1971: 82—83). В начале этой шкалы – явление тропизма или «след на камне от удара о другой камень». Такой след «хранит информацию об ударе», но является «частью камня; знак не обладает свойством отдельности, система-посредник не выделена из двух систем, между которыми она посредник». В качестве примера семиотической системы высшего типа Ю. С. Степанов называет «символическую (математическую) логику»: в этом случае «означаемое и означающее совпадают; возникает иллюзия того, что символическая логика не имеет плана содержания».

Размышляя об авангардистском искусстве, Ежи Фарыно (Faryno 1992: 9) опирается на это исследование Ю. С. Степанова и высказывает мысль о том, что

авангард движется по семиотическим формациям с разной структурой знаков и с разной степенью релевантности до состояния предсемиотического, т. е. к такому моменту, где система тождественна своей среде, где она никак не вычленима из этой среды и где физическая среда и есть искомой семиотической системой […]

Речь идёт о том, что авангардистская система приближается к полюсу «тропичных» систем.

Макс Бензе, исследователь, работавший над развитием и распространением идей Ч. С. Пирса в Германии, на основании предложенной Пирсом классификации основных классов знаков назвал несколько «типов языков», соответствующих этим классам (см. Bense 1967: 61—62). Хотя М. Бензе в этом случае руководствовался иными задачами, чем поставленные здесь, названные им «типы языков» хорошо вписываются в рассматриваемую модель. На полюсе «тропичных систем» располагается, например, «визуально-фонетическая языковая система» (языковая система визуальной поэзии, фонетической поэзии, нем. «Lautdichtung» – понятие, восходящее к экспериментам дадаистов); соответствующий тип знака по Пирсу – «рематический иконический качественный знак». На полюсе «абстрактных систем» располагаются языки логических исчислений и математические языки; соответствующий тип знака по Пирсу – «умозаключение, символ, общий знак».

0.3.2.4.5 Точка отсчёта

Впрочем, такое разграничение двух семиотических полюсов может показаться произвольным. Действительно, за точку отсчёта здесь берётся естественный язык, естественный язык взят на семиотической оси в качестве центральной точки, одинаково удалённой от обоих полюсов.

Такая точка отсчёта принята мной осознанно. Дело в том, что искусство авангарда тематизирует акт коммуникации и её формы[17 - Ср. в связи с этим понятие «реализации тропа» или «обнажения приёма» в Якобсон (Jakobson 1919); см. также Шкловский (1917) и др. Краткий обзор классических исследований, посвящённых этому явлению, см. в Han (1989: 69—70). Й. Хольтхузен (Holthusen 1974: 42) пишет о реализации и «обнажении» поэтических приёмов как о «решающем достижении авангардистской поэзии».], авангардизм – это художественное исследование языка, его возможностей и пределов. По словам Х. Хайсенбюттеля (Heissenb?ttel 1982: 42—43), в произведениях экспрессионистов «трансцендентность веры в Бога заменяется самим языком». Р. Поджоли пишет о том, что для авангарда «не Бог создал слово, но слово создало Бога» (Poggioli 1968: 199). Язык является исходной точкой авангардистского искусства; можно сказать, что для авангарда не существует ничего, кроме языка. Ср. в книге о творчестве Г. Бенна: «Язык должен обрести онтологический статус, так как он высказывает само „бытие“» (Meister 1983: 63). Эта номиналистская установка авангардизма соответствует сформулированному в 0.1.2.2 философскому тезису, положенному в основание работы.

0.3.3 Исходная аксиома: переворот в культуре начала 20 в.

В культурологических исследованиях отмечается переворот, произошедший примерно в конце 19 – начале 20 века. Сущность этого переворота можно сформулировать как отказ от онтологического взгляда на мир и замену его взглядом эпистемологическим[18 - Интересно отметить, что в том же упрекают Пирса, стоявшего на пороге модернизма (упрекают в первую очередь к контексте анализа предложенных Пирсом категорий. См. Greenlee 1973: 35; Hutton 1990: 16—30).]. Немецкий учёный Сильвио Вьетта в книге «Эстетика модернизма» пишет об этом новом видении мира так: «Изображение не «предметов», а «способа познания предметов»» (»«Erkenntnisart der Gegenst?nde’») (Vietta 2001: 38). Если прежде мир мыслился и воспринимался как самостоятельная, не зависящая от человека (предметная) реальность, то теперь осознаётся относительность нашего, человеческого, ви?дения мира, «объективная реальность» неизбежно ускользает от нас. (Казимир Малевич писал о «предметном мире»: «Такого мира больше нет» (Chardziev 1988: 148) – то есть после того, как открыт мир беспредметный, после того, как создан «Чёрный квадрат». ) Это относительное ви?дение мира становится одной из центральных проблем культуры 20 века и определяет её развитие. Не только описание этого радикального изменения во всех его проявлениях, но даже указание на репрезентативный ряд исследований, освещающих этот вопрос, – непосильная задача[19 - В контексте рассматриваемых здесь проблем см. об этом, например, Petersen (1986); Есаулов (1982) и мн. др. По словам И. Есаулова (1982: 3), авангард – «это попытка раз и навсегда избавиться от онтологичности бытия, заменив её гносеологией эстетического произвола». Особое место в этом ряду занимает концепция Д. Ораич Толич, придерживающейся прямо противоположного взгляда. Эта исследовательница пишет, что в авангардистской культуре произошёл переход «от […] европейского гносеологического мышления и выражения к доцивилизационному онтологическому, […] от языковой гносеологии […] к древней или будущей онтологии» (Ораич Толич 1991: 60).]. Одно из очевидных и часто отмечавшихся проявлений нового отношения к миру – широкое распространение феноменологических, субъективно-идеалистических учений. Об их влиянии на авангардизм, о близости (субъективного) идеализма и авангарда писали много; см., например, Martens (1971), Fellmann (1982), а также Копелев (1966: 39—40), Павлова (1968: 537—538), Vietta&Kemper (1997: 144—145).

0.3.4 Рабочая гипотеза

Существование этого культурного переворота принимается за исходную аксиому. Рабочая гипотеза заключается в следующем: новая культурная парадигма, о которой идёт речь и ярким проявлением которой стало авангардистское искусство, может быть охарактеризована как тенденция к сближению двух семиотических полюсов. Последовательная реализация двух тенденций одновременно – тенденции к сближению репрезентамена с его объектом и тенденции к полной независимости репрезентамена от объекта – привела в 20 в. к формированию ряда семиотических систем, в которых эти два полюса сливаются друг с другом. Одной из таких семиотических систем является авангардистское искусство.

Моя цель – показать, как происходит это труднопредставимое слияние двух семиотических полюсов в авангардистском искусстве. Материалом послужит ряд конкретных примеров, к рассмотрению привлекаются как художественные тексты поэтов-авангардистов, так и факты их «художественного поведения», а также программные тексты и манифесты.

Ограничение поэтическими текстами объясняется в первую очередь тем, что поэзия – род литературы, наиболее активно развивавшийся в эпоху «исторического авангарда» и, следовательно, типичный для авангардистского искусства. Тем не менее делаемые в работе выводы могут и должны быть проверены на материале прозаических и драматургических произведений авангардистов.

В первой главе на материале заумных стихотворений российских футуристов и дадаистских «Lautgedichte» исследуется соотношение между иконическим знаком и знаком-символом в текстах такого рода. Отмечается близость иконического знака к «тропичному» полюсу знаковости, знака-символа – к «абстрактному» полюсу. Задача первой главы – показать, что «заумные стихи» и «Lautgedichte» выступают одновременно и в качестве иконических, и в качестве символических знаков.

Во второй главе на материале ряда авангардистских текстов, тематизирующих человеческое тело, и ряда фактов авангардистского «художественного поведения» рассматривается вопрос о соотношении знака-типа и знака-токена. Отмечается близость токена к «тропичному» полюсу знаковости и близость типа к «абстрактному» полюсу. Задача второй главы – показать на конкретном анализе, как в разбираемых текстах происходит слияние или отождествление типа и токена.

В третьей главе на материале ряда свидетельств об авангардистском эпатаже (и реакциях на эпатаж), а также на материале футуристических и экспрессионистических стихотворений, которые можно отнести к особому жанровому образованию стихотворного «приказа», исследуется соотношение между объектом и интерпретантой знака с учётом разработанной Пирсом классификации этих компонентов знака. Понятие «динамического объекта» непосредственно связано с концепцией «тропичного» полюса знаковости, а понятие «финальной интерпретанты» – с концепцией «абстрактного» полюса. Задача третьей главы – показать, как в авангардизме реализуется тенденция к слиянию объекта и интерпретанты.

Глава 1. Поэтика аналогии, поэтика конструирования. Иконический знак и символ

Предварительные замечания

1.0.1 Иконический знак, индекс, символ

Деление знаков на иконические знаки, индексы и символы, по Ч. С. Пирсу, является «наиболее фундаментальной» их классификацией («most fundamental», СР 2.275).

Подробно об этом разграничении см., напр., Мельвиль (1968: 186—199 и др.). Я не могу уделить достаточно места точному определению этих понятий, поэтому ограничусь – насколько это возможно – выдвижением рабочих определений.

Иконический знак принято рассматривать как знак, основанный на сходстве между объектом и репрезентаменом. Эта трактовка подтверждается и словами самого Пирса, писавшего, например: «Знак может быть иконическим, то есть может репрезентировать свой объект главным образом по аналогии […]» (СР 2.276). Однако сам Пирс пишет: «Можно задаться вопросом, все ли иконические знаки основаны на аналогии или нет» (СР 2.282). Осознававшаяся самим Пирсом проблематичность критерия сходства – в конечном счёте в чём угодно можно увидеть сходство с чем угодно (ср. СР 2.247) – приводит к необходимости иной дефиниции иконического знака, ср.: «Иконический знак служит в качестве знака исключительно […] благодаря тому, что обнаруживает свойства, для обозначения которых он служит» (Peirce 1988: 348). Главная особенность иконического знака в том, что он сам (точнее говоря, его репрезентамен) обладает теми свойствами, на которые он указывает в объекте: «иконический знак абсолютно непосредственно воплощает то свойство, для обозначения которого он служит» (Peirce 1988: 371). Существование объекта при этом не является обязательным условием иконического знака (в отличие, например, от знака индексального), ср. СР 2.247; Peirce (1988: 349).

Индексальный знак основан на связи (например, физической или причинной) между репрезентаменом и объектом, и, следовательно, условием индекса является реальное существование его объекта. Индекс обозначает свой объект «в силу того, что он [индекс] испытал воздействие этого объекта» (СР 2.248). Пример – флюгер, подчиняющийся движению ветра и указывающий направление ветра.

В символе связь между репрезентаменом и объектом является конвенциональной. Символ обозначает свой объект «в силу закона, обычно в сочетании с общими идеями, которые обусловливают интерпретацию символа как отсылающего к данному объекту» (СР 2.249); это знак, знаковый характер которого заключается «главным образом в том, что он используется и понимается как знак» (СР 2.307). Пример – слова или книги (СР 2.292). Это высший тип знака, по Пирсу, «собственно знак» или «подлинный (genuine) знак».

1.0.2 Иконический знак, знак-символ и два полюса знаковости

Два из трёх типов знаков, выделенных Ч. С. Пирсом в рамках «наиболее фундаментальной» семиотической классификации, – иконический знак и символ – обнаруживают тесную близость к двум полюсам знаковости, обрисованным в 0.3.2.4.

Подробная шкала визуальной иконичности, разработанная А. Молем (Moles 1972: 52), начинается с самого объекта, в отношении которого А. Моль постулирует максимум иконичности. На исключительно тесную близость между иконическим знаком и его объектом указывал и сам Ч. С. Пирс, писавший: «Иконический знак настолько замещает собой свой объект, что его трудно отличить от объекта (Icons are so completely substituted for their objects as hardly to be distinguished from them)» (СР 3.362).

Очевидно, что иконический знак наиболее близок «тропичному» семиотическому полюсу – полюсу, на котором сама реальность выступает в качестве знаковой.

Знаковый же характер символа, по Ч. С. Пирсу, заключается «именно в том, что символ представляет собой правило, которое определяет его интерпретанту» (СР 2.292). «Символ связан (connected) со своим объектом благодаря идее, существующей в сознании, которое использует символ. Если бы такой идеи не существовало, не было бы и связи между символом и объектом» (СР 2.299). Эти дефиниции позволяют связать символический знак с «абстрактным» полюсом знаковости – полюсом знака, выступающего в качестве действительности[20 - Я оставляю в стороне проблему знака-индекса и в целом проблему семиотических явлений, относящихся к Пирсовой категории вторичности. См. об этом Greenlee (1973) и дискуссию в журнале «Transactions of the Charles S. Peirce Society», 1976, №12, p. 97—147.].

1.0.3 Об «автореференциальных» знаках

В этой главе речь пойдёт о заумных стихотворениях и аналогичных текстах немецких дадаистов, получивших название «Lautgedichte». В отношении таких текстов высказывалась мысль о том, что с семиотической точки зрения они представляют собой автореференциальные знаки, знаки, указывающие исключительно или преимущественно на самих себя. Так, Р. О. Якобсон (1985: 327) в статье «Язык в отношении к другим системам коммуникации» писал: «Интровертивный семиозис (сообщение, означающее себя самоё) неразрывно связан с эстетической функцией знаковых систем и доминирует не только в музыке, но также в поэтической зауми, абстрактной живописи и скульптуре […]». Ср. также Эко (1998: 174) или – в отношении к авангарду – Pomorska (1992b: 159).

Два значения понятия «знак», «носитель знака» и «знак как единство носителя знака, репрезентамена и объекта» (в других трактовках набор компонентов может быть другим), связаны друг с другом так же тесно, как значения символического выражения: имея в виду одно, мы почти всегда неизбежно подразумеваем в тот же момент и другое. Может быть, эта тесная связь, нарушающая требования научной терминологии, входит в фундамент семиотики, составляет её условие. Эта двусмысленность иногда приводит к противоречиям – как в случае «автореференциальных» знаков.

Возможны ли «автореференциальные» знаки?

У ряда знаков объект – как нечто внеположное знаку, существующее независимо от него – отсутствует. Но что это означает, когда мы говорим, что знак указывает на самого себя? Сущность знака – в том, чтобы указывать, отсылать, представлять. Знак как репрезентамен – это по существу предикат. Он говорит о том, каким на?м является объект, но не связан никакими обязательствами по отношению к самому объекту. Знак – это не предмет, это отношение, а точнее – отношение отсылки, указания.

Объект же знака – субъект, высказывание о котором формируется знаком. Это означает, что каждый знак по определению должен обладать объектом.

Но некоторые знаки указывают на несуществующий объект. К ним относятся, например, предложения с глаголами в косвенных наклонениях или агитационные стихи.

В этом случае объект порождается самим знаком, формулируется в знаке и конституируется им. Такой объект, создаваемый знаком А, правомерно считать знаком, отсылающим к создавшему его знаку А. Даже если цепь отсылок приводит нас от носителя знака вновь к носителю знака, всегда существует хотя бы одно промежуточное звено. Это может означать, что объект знака и его интерпретанта могут быть тождественными. Но если определять один из элементов знака через его отношение к двум другим элементам знака, абсолютное тождество исчезает. Даже если носитель знака и его объект (или объект и интерпретанта) представляют собой одно, это одно берётся нами в разных аспектах, когда мы говорим о репрезентамене и когда мы говорим об объекте. Связи с остальными компонентами знака функционируют в этих случаях иначе, в иных направлениях.

Я, таким образом, принимаю точку зрения, согласно которой в строгом смысле слова автореференциальных знаков не существует (а понятие «интровертивного семиозиса» в применении к произведениям авангардистов требует корректировки). Любой знак обладает объектом, обозначает некий объект. Так называемый автореференциальный знак может указывать на самого себя, но представляет себя в ином аспекте, не как знак, а как нечто другое.

1.1 Заумные стихотворения и «Lautgedichte»