Вновь

– Мы все целы. Услышали взрыв или, я не знаю, что-то, и Петя привел нас сюда.

Андрей с трудом собирал мысли в единое целое, аккуратно оглядывая всех в этом помещении, он быстро пришел к жизненной необходимости как можно скорее взять ситуацию в свои руки. Простой способ подавить в зародыше возбудителя беспокойства был применен сразу же, как только глаза Андрея пересеклись с мрачным взглядом Бэккера:

– Ты закончил. Возвращайся к своему заданию. Все, что здесь произошло, конфиденциально. Любая жалоба или претензия дойдет до меня только через официальное письмо. А какой-либо шантаж понесет за собой ответную реакцию!

– Где ты был? – Бэккер потерял все сомнения в собственной правоте.

– Я тебе говорила!

Бэккер проигнорировал Настю.

– Уж слишком удачно ты покинул нас и вернулся лишь сейчас. – Напор не сбавлял оборотов.

– Я не собираюсь перед тобой оправдываться!

– Мне не нужны оправдания! Мне нужна правда, пока еще есть время все исправить! Вы все утаили от меня Осколок, состряпали банальную ложь и вынудили Петю нести за вас ответственность. Посмотри вокруг! Тебе не кажется, что ваша авантюра вышла из-под контроля, что наглядно показывают следы всплеска энергии Осколка!

– Откуда ты знаешь, что это он? – Петя всерьез заинтересовался словами Бэккера.

– Не разговаривай с ним.

– Андрей, посмотри вокруг. – Петя был взбудоражен и испуган одновременно. – Я не знаю, что произошло, а он знает, и если иного варианта нет, то пусть говорит!

– Сначала тогда пусть расскажет, откуда он узнал.

– А я не знал. – Бэккер специально дал паузу, дабы закрепить свою власть, ведь дальнейшие слова окончательно позволили ему доминировать в этой ситуации. – Но ты, видимо, забыл: Опус дал приказ вскрыть Аврору. Не думали, что время выбрано не просто так? Вот именно, мы знали, Осколок здесь, но ваши отчеты не пестрили подробностями. Значит, вы либо не нашли его, что, несомненно, маловероятно, либо лжете. Я сделал ставку на последнее, и я оказался прав!

Петя подошел к Бэккеру с неподдельным любопытством.

– Зачем им вообще эта штука?

– Не знаю.

– Вранье! – Андрей не скрывал своей, непривычной для окружающих, злости.

– Думай что хочешь. Но я не просто так решил собрать команду на Целестин. Хоть здесь сами догадаетесь почему?

– Это Осколок разрушил Аврору?

– Молодец, Петя, с первой попытки.

Настя заняла позицию между Андреем и Бэккером.

– Почему ты сразу нам не сказал?

– Настя, а почему лгали вы? Вот именно, доверие – штука сложная, особенно когда в руках камешек столь мощный, что уничтожает все вокруг себя.

Все трое переглянулись тем самым взглядом осознания собственного просчета, ведь Бэккер обладал большим знанием, следовательно, и властью.

– Нужно сообщить Козыреву.

Настя делала ответственный вывод, всерьез ожидая поддержки от Андрея в столь непростом вопросе, но он лишь больше закопался в размышления. Подобный разлад был замечен Бэккером и использован для своей выгоды.

– Нельзя. – Весь ее вид кричал о неприязни к идее этого человека. – Я понимаю, кажется разумным оповестить власть Монолита, но что будет, когда они узнают о силе Осколка?

Никто не ответил. Настю же озарило слишком простое открытие:

– Петя, ты пытался с ним связаться?

Внутри Пети оживилась вина, ведь тяга к знаниям Бэккера оказалась сильнее, чем переживание за жизнь своего пропавшего друга. Срочно и мельтеша, он колебался между попыткой позвонить Клоту и просто выбежать на улицу через выбитые ворота, ведь вдруг он тут рядом, еле живой или… Собрав мысли, Петя все же сделал оба дела одновременно, а в это время Бэккер выразил удивление:

– С «ним» – это с кем?

– Его зовут Клот, – наконец включился Андрей, осознавая шаткость происходящего, он все еще искал удобоваримое решение. – Помогал Пете и занимался разархивированием Авроры. Я сказал ему спрятать Осколок от тебя, пока мы были в пути.

– Ну это просто «отлично»! Браво!

Подошедший Петя пресек накаляющуюся обстановку:

– Клот не отвечает, транспорта нет. Я не знаю, где он…

– О чем вы с ним договорились? – Андрей стал проверять связь с Клотом на своем напульснике.

– Если что-то пойдет не так, то он вернется в нашу лабораторию, где сможет спрятать Осколок в изоляторе, и тогда его сигналы не получится отследить. И раз джипа нет, значит, он так и поступил. Такое мое предположение.

– Но тут был нехилый взрыв! – Настя сдерживала переживания. – Что могло его вызвать? Разве мог он спокойно пережить это?

– Мог! Прежде чем уйти, он надел военный скафандр.

– А теперь слушаем меня. – Андрей заговорил с позиции бескомпромиссного лидера. – Если он в лаборатории, то мы оказываем помощь и консервируем Осколок. Я уже вызвал Диму и его ребят, он встретит нас на вокзале.

– Диму? – Бэккер выразил удивление.

– Он приписан к индивидуальной охране, ему можно верить, – успокаивающе сказала Настя.

– Легенда такая: новоприбывшему Бэккеру устроили экскурсию на Аврору, потом вернулись и уже в лаборатории решили обговорить его задание, которое, – Андрей сделал особый напор на эти слова, – он незамедлительно исполнит со дня на день!

Настя уже готовилась пресечь очередную битву двух упрямцев, как Бэккер сказал неожиданное для всех:

– Согласен.

Письмо 1

Я не знаю, как описать боль. Она невыносима и жестока. Естественна, как закон физики. Мне трудно, но описать надо, иначе она заберет все без остатка, что будет хуже простой смерти. Каждое слово дается с трудом, но с каждым словом чувствую движение времени. Это очень важно – понимать, что время движется. Рано или поздно мучение должно прекратиться не со мной, а само по себе, оставив меня в покое. Время движется – тело привыкает. Мне бы хотелось больше никогда не знать эту невыносимую боль. Разум ищет любые условия для сделки. Этому нельзя потакать. Сделка будет проигрышем, условия всегда несправедливы, компромисс – это ложь. Путь такой уже пройден, ничего хорошего из этого не выйдет. Пора привыкнуть к этим мукам, смиренно ожидая их окончания. Лишь вера. На самом деле я пишу медленно. Слово и мысль перед ним даются с большим трудом. Не знаю, сколько времени прошло, но слов уже много, значит, есть еще шанс вытерпеть эту боль. Нужно детализировать, может, так получится разделить это на части. Изолировать. Все в голове. Все в голове. Все в голове. Боль реальна, но мне решать, как пережить ее. Кожа словно горит – если бы это было так, то дым был бы ощутим. Его нет, значит, нет и огня. Огня нет. Огня нет. Огня нет. Я не горю! Знаки препинания – их надо ставить, чтобы был контроль, который должен побороть эту боль. Мышцы. Мышцы. Все мышцы не болят, это не боль, их скручивает, кажется, что они мне не принадлежат, хотят сбежать по своей воле, сталкиваются с другими – и начинается драка. А мне терпеть. Пока двигаюсь, ощущаю время, но остановка усиливает все. Надо писать во время остановок. Остановка останавливает время, муки становятся вечными. Надо писать. Контроль. Все время отвлекаюсь. Мозг кричит, что нога, или рука, или шея, спина, стопы, что там еще? Пальцы ног, икры и вообще все! Изнутри скребутся, делают больно, специально, мучают меня! Нет, стоп. Никакой личной воли. Все это побочный эффект. Побочный эффект. Побочный эффект. Так будет с любым. Я знаю это. Забыть такое нельзя. Давай. Пиши. Дышать тяжело. Воздух заканчивается. Нет. Нет. Воздух есть, я знаю это. Побочный эффект. Надо поспать, но времени нет, лишь движение. В момент отдыха писать. Пиши. Не дели на строчки, чтобы не было искушения в больших остановках. Не знаю, как еще далеко. Мне одиноко. Холод. Мне так холодно. Можно попробовать сжечь бумагу и согреться, но тогда негде будет писать. Писать надо. Без этого я не справлюсь. Все до сих пор болит. Когда же это закончится? Нельзя думать о том, как это случилось. Нельзя винить и злиться – это не помогает. Помогает контролировать время. Контроль? А есть ли? Что будет, когда все пройдет? Для чего все это? Может быть, лучше умереть здесь? Письмо есть, тело найдут, узнают мои последние мысли и чувства – буду больше чем материя. Не хочу знать этот момент. Если и суждено умереть тут, в пустыне, то не хочу знать. Пусть само произойдет. Я и так слишком много знаю. Знания уже принесли мне боль. Мои знания принесли боль другим. Если я скоро умру, знай, кто это прочтет, что это смерть заслуженная. Я не могу оставить имя. Вреда будет много, последствий еще больше. Сгинуть тут будет во благо всем, забыть имя и человека поможет им двигаться дальше. Так много плохих решений, так много ужасных последствий. Тяжесть горя сильнее, чем физическая боль. Боль – она здесь, горе – оно от содеянного и грядущего. Горе в прошлом и в будущем, потому что я знаю, что было, и знаю, что будет из моих решений. Прочти это, сожги и порадуйся, что теперь все кончено.

6

Когда поезд двинулся в сторону Монолита, общее настроение было настолько неопределенное, насколько далеким казался приезд на Аврору каких-то пару часов назад. Солнце все так же окрашивает оранжевым оттенком равнину между вокзалами, подталкивая наших героев на необходимый контакт в этом тесном, темном вагоне. Было такое кричащее состояние вот-вот утраченной возможности закрыть некоторые вопросы до возвращения в город. Бэккер сел на то же место, но уже лицом к Монолиту, а Петя с Андреем сидели друг перед другом ближе к концу вагона. Настя пошла к Бэккеру, наладив зрительный контакт издалека. Она села перед ним, хотела что-то сказать, но нужные слова ускользали. Бэккер же боролся с головной болью, что, несомненно, отразилось на его лице и общем состоянии.