Князь медвежий

Скажи же, что с князя душою творится кичливою?»

И слушала Ива как льются прелестные трели,

И всходы надежды ей стали питающим хлебом:

«Нет, все же он в земном, не небесном наделе!»

А князь, как всегда, на коне – меж землею и небом.

Лежал путь его во сей раз по дремучему лесу,

Где живность молчит, где не шла нога человека,

Где древнего мрака ветвей не разрушить завесу,

Во мраке том сокол летит как незрячий калека.

Но вот чей-то взгляд пристальный, грозный, гнетущий,

Отряд молодецкий страхом обдал первобытным,

«– Ты ли это воин-Перун вездесущий?

– Да глянь-ка, напуганы мы козлом любопытным!»

Увидели все впереди, поперек их дороги,

Козлик стоит и черен как призрачный ворон,

Со смехом дружинник к козлу сбежал быстроногий,

«Что сделаем с этим спокойствия нашего вором?»

Дружина гул подняла, смеясь, махая руками:

«Что вопрошать? Cе наша добыча по праву!

Заколем, съедим да запьем большими глотками,

А голод нам будет как лучшая в свете приправа!»

Сквозь удаль людскую, сквозь гогот бездумной потехи,

Один Светозар лишь возвысил свой голос глубокий,

«Не слышите вы как погибель звенит в вашем смехе!

Не видите вы как стоит с нами Велес двурогий!

Откуда же взяться козлу в глухой сей сторонке?

Людского лица отселе на поприще нету,

А зверь здесь пасется не дикий, не при пастушонке,

Но лишь для того, чтоб призвать нас за наглость к ответу!

Взгляни! Ведь ты знаешь не хуже меня, о, Владимир,

Что щедро нам боги даруют свое извещенье!

Так встанем столбом вековым точно по середине

Пути, и на Днепр, родимый, начнем возвращенье.»

И ропот поднялся на мужа разумного речи,

Несладок ведь уху людскому мудрости голос,

Зазвенели упреки, что сабли в неистовой сечи,

Зашумели, что ветром волнуемый колос.

Изрекает Владимир, призвав к затишию знаком:

«Не время для блажи, о, Светозар златоликий!

Твои бы волненья скормить голодным собакам,

Сковал тебя страх как глупцов аскетичных вериги.»

Создал Светозару тем князь расстройство великое:

«Что ж порочишь меня предо всеми Владимир, о, княже?!

Есть у правды богов проявленье столикое,

Но не зришь ты волокон в этой божественной пряже!

Говоришь, что я страхом объят отчаянным, леденящим,

Но вспомнит пускай хоть кто пребывающий ныне

Когда видел он ужас в мою душу хозяйски входящим,

Не бывала душа моя страху рабыней!

Коли бьем чужаков будь то пеше или же конно,