Государь

Глава XV. О тех свойствах, за которые людей и преимущественно государей хвалят или порицают

Остается теперь рассмотреть, как государь должен вести себя и держаться по отношению к подданным и друзьям. И так как я знаю, что многие уже писали об этом предмете, то боюсь показаться самонадеянным, если и я также вздумаю писать о нем, тем паче, что именно в обсуждении его я более всего расхожусь во взглядах с другими. Но так как моим намерением было написать нечто полезное для того, кто пожелал бы вникнуть, то мне казалось более уместным преследовать действительную истину предмета, нежели вымысел относительно его. Многие уже силою вымысла создавали республики и государства, которых никто не видел и не знал как действительно существующие. Однако и между тем, как живут, и как надлежало бы жить, имеется такая разница, что тот, кто из-за долженствующего произойти упускает из виду действительно происходящее, – тот скорее уготовляет свою погибель, нежели свое спасение, ибо человек, который захотел бы во всем следовать лишь одному добру, неминуемо погиб бы среди стольких порочных людей. Поэтому для государя, желающего отстоять себя, необходимо уметь быть и недобродетельным и смотря по надобности пользоваться или не пользоваться этим уменьем. Итак, оставляя в стороне вопрос относительно вымышленных государей и разбирая лишь действительно существующее, я говорю, что всем людям, когда о них говорят, и преимущественно государям, так как они поставлены выше других, обыкновенно приписывают одно из свойств, обусловливающих похвалу или порицание: одного, именно, считают щедрым, другого скупым (я пользуюсь тосканским словомmisero (скупой), ибо наше слово avaro (алчный) означает также того, кто не останавливается и перед грабежом; скупым же мы называем того, кто чересчур бережливо пользуется своим достоянием); одного считают расточительным, другого хищником; одного жестоким, другого сострадательным; одного вероломным, другого надежным; одного изнеженным и малодушным, другого смелым и мужественным; одного приветливым, другого высокомерным; одного распутным, другого целомудренным; одного чистосердечным, другого хитрым; одного упорным, другого уступчивым; одного серьезным, другого легкомысленным; одного религиозным, другого неверующим и т. д. Знаю, всякий признает, что было бы лучше всего, если бы нашелся государь со всеми перечисленными качествами, признаваемыми за хорошие, но так как иметь их все и неуклонно проводить не позволяют самые условия человеческого существования, то государь должен быть настолько благоразумен, чтобы уметь избегать позора тех пороков, которые могли бы лишить его государства, и по возможности беречься тех, которые не опасны в этом смысле; но если последнее невозможно, то он может не особенно стесняться. И он может также не бояться осуждения за те пороки, без которых трудно удержать государство, ибо, если рассмотреть все надлежащим образом, то найдется кое-что, на первый взгляд кажущееся доблестью, но влекущее к погибели, если государь последует ему, и кое-что кажущееся пороком, но вознаграждающее государя, последовавшего ему, безопасностью и благополучием.

Глава XVI. О щедрости и скупости

Итак, начиная с первых из вышеназванных свойств, я говорю, что хорошо было бы прослыть за щедрого, но что щедрость, практикуемая таким образом, что государь не слывет таковым, приносит ущерб; ведь если он будет применять ее должным образом, то она не будет бросаться в глаза, и ему не избежать упрека в противоположном свойстве. Поэтому при желании поддержать среди людей славу щедрости необходимо не останавливаться ни перед какой роскошью; и такого рода государь всегда будет расходовать на подобные затеи все свои средства и, в конце концов, если захочет поддержать славу своей щедрости, будет вынужден чрезмерно обременить народ, превратиться в откупщика и пускаться на все, лишь бы только достать средства. Последнее сделает его мало-помалу ненавистным для подданных, и, обеднев, он лишится уважения. Обидев вследствие своей щедрости многих и наградив немногих, он встанет в тупик перед первым же затруднением, и первая же опасность пошатнет его положение; если же он, поняв все это, захочет вернуться вспять, то он тотчас подвергнется упреку в скупости. Итак, государь, не имея возможности применять щедрость без ущерба для себя так, чтобы о ней шла молва, не должен, если он благоразумен, бояться славы скупца. Ведь со временем он будет слыть все более и более щедрым, когда увидят, что благодаря его бережливости его доходы ему достаточны, что он может оборониться от всякого врага, может, не обременяя народа, осуществлять различные предприятия; так что он окажется щедрым в отношении всех тех, у кого он не берет, каковых бесчисленное множество, а скупым по отношению к тем, кому он не дает, каковых мало.

В наше время, на наших глазах, великие дела совершались только теми, которые слыли скупыми, все же остальные погибали. Папа Юлий II, воспользовавшись славой щедрости, чтобы достичь папства, затем не думал поддерживать ее, имея в виду начать войну с королем Франции; и он вел столько войн, не наложив ни одной чрезвычайной подати, ибо все излишние траты покрывались им благодаря долгой бережливости. Теперешний король Испанский, если бы слыл щедрым, то не мог бы осуществить и благополучно довести до конца столько предприятий. Поэтому государь должен мало обращать внимания на упреки в скупости, если благодаря этому он не будет поставлен в необходимость обирать своих подданных, сможет защищаться, не будет рисковать обеднеть и стать предметом презрения, не будет вынужден превратиться в хищника; ибо порок скупости один из тех, которые укрепляют его трон. И если кто-нибудь, в возражение мне, укажет на то, что Цезарь благодаря щедрости достиг власти и что многие другие благодаря тому, что были и слыли щедрыми, достигли самого высокого положения, то я отвечу, что необходимо различать между теми, которые уже сделались государями, и теми, которые еще собираются ими сделаться. В первом случае эта щедрость вредна, во втором – совершенно необходимо прослыть щедрым. Цезарь был одним из тех, которые стремились достичь государственной власти над Римом; но если бы, по достижении этого, он бы еще долго прожил и не сократил бы своих расходов, то он расшатал бы эту власть. И если мне кто-нибудь возразит: существовали многие государи, совершившие со своими войсками великие дела и, однако, слывшие в высшей степени щедрыми, то я отвечу: государь производит траты или из своего достояния и своих подданных, или же других лиц. В первом случае он должен быть бережлив, во втором – не останавливаться ни перед каким проявлением щедрости. И потому государю, который находится в походе с войском, живущим добычей, грабежом, поборами, такая щедрость необходима: иначе солдаты откажутся идти за ним. И государь то, что не принадлежит ни ему, ни его подданным, может раздавать широкой рукой, как Кир, Цезарь и Александр, ибо расточение чужого добра не уничтожает славы, но умножает ее (только расточение своего вредно). И ничто не истощает так самое себя, как щедрость: применяя ее, теряешь возможность ее дальнейшего применения и становишься бедным и презренным, а чтобы избежать последнего – хищным и ненавистным. Среди всего, чего государь должен беречься, следует особенно указать на презрение и ненависть к нему, щедрость же приводит к тому и другому. Поэтому более разумно примириться со славой скупца, что породит лишь порицание без ненависти, нежели, стремясь к славе щедрого, в силу необходимости приобрести имя хищника, что порождает и порицание, и ненависть.

Избранные афоризмы

«Государства, внезапно возникшие, как и все то в природе, что быстро произрастает, не могут иметь настолько прочных корней, чтобы не быть опрокинутыми первой же бурей»

«Тот, кто заранее не заложил основ, мог бы при великой доблести заложить их впоследствии; однако это сопряжено с большими трудностями для строителя и с опасностями для здания»

«Ошибается тот, кто думает, что новые благодеяния заставляют великих людей позабыть о старых обидах»

«Обиды должны наноситься все зараз, чтобы, при отсутствии времени разобраться в них, они оскорбляли бы менее, благодеяния же должны расточаться мало-помалу, чтобы их можно было оценить»

«Государь поневоле должен жить всегда с одним и тем же народом, но может вполне обойтись без данной знати, ибо он каждый день может создать и уничтожить ее, жаловать и разжаловать по своему изволению»

«Для государя, желающего отстоять себя, необходимо уметь быть и недобродетельным и, смотря по надобности, пользоваться или не пользоваться этим уменьем»

«Государь должен быть настолько благоразумен, чтобы уметь избегать позора тех пороков, которые могли бы лишить его государства»

«Государь, не имея возможности применять щедрость без ущерба для себя так, чтобы о ней шла молва, не должен, если он благоразумен, бояться славы скупца»

«Государь не должен считаться с упреками в жестокости, если только такая слава необходима для того, чтобы удержать подданных в единении и повиновении»

«Без собственных войск ни одно княжество не находится в безопасности; напротив, оно всецело во власти судьбы, ибо не обладает доблестью – оплотом в дни ненастья»

«Государь должен мало обращать внимания на упреки в скупости… ибо порок скупости один из тех, которые укрепляют его»

«Ничто не истощает так самое себя, как щедрость: применяя ее, теряешь возможность ее дальнейшего применения и становишься бедным и презренным, а чтобы избежать последнего – хищным и ненавистным»

«Среди всего, чего государь должен беречься, следует особенно указать на презрение и ненависть к нему, щедрость же приводит к тому и другому»

«Государь не должен быть легковерен и скор на крутые меры и не должен сам создавать себе страхов: ему следует умерять свой образ действий благоразумием и человечностью, чтобы излишняя доверчивость не сделала его неосторожным, а излишняя недоверчивость – невыносимым»

«Государь должен внушать страх таким образом, чтобы, если и не приобрести любви, то избежать ненависти, ибо страх и отсутствие ненависти могут отлично ужиться вместе»

«Так как любят все люди по своей указке, а страшатся по указке государя, то мудрый государь должен опираться на то, что зависит от него»

«Государь не может держаться всего того, за что люди слывут хорошими, так как часто для удержания государства он поставлен в необходимость действовать вопреки верности, вопреки любви к ближнему, вопреки человечности, вопреки религии»

Глава XVII. О жестокости и милосердии и о том, что лучше – быть любимым или возбуждать страх

Переходя затем к другим из вышеупомянутых свойств, я говорю, что каждый государь должен желать прослыть милосердным, а не жестоким. Однако он должен остерегаться дурного применения этого милосердия. Чезаре Борджиа слыл жестоким, однако же этой жестокостью он водворил порядок в Романьи, объединил ее, привел к миру и повиновению. Если правильно взвесить все это, то придешь к выводу, что он был более милосерден, нежели народ флорентийский, который, чтобы избежать славы жестокого, допустил разрушение Пистойи. Поэтому государь не должен считаться с упреками в жестокости, если только такая слава необходима для того, чтобы удержать подданных в единении и повиновении. Ведь ограничивающийся весьма немногими примерными наказаниями будет милосерднее тех, которые, вследствие неуместного милосердия, допускают разрастись беспорядкам, порождающим убийства и грабежи, ибо последние составляют бедствие для всего общества в совокупности, кары же, исходящие от государя, касаются лишь отдельных лиц. И из всех государей труднее всего избежать славы жестокого новому государю, ибо новые государства полны опасностей. Поэтому Виргилий словами, вложенными в уста Дидоны, извиняет суровость порядков в ее царстве:

Однако государь не должен быть легковерен и скор на крутые меры и не должен сам создавать себе страхов: ему следует умерять свой образ действий благоразумием и человечностью, чтобы излишняя доверчивость не сделала его неосторожным, а излишняя недоверчивость – невыносимым. Здесь возникает спорный вопрос:что лучше, быть любимым или возбуждать страх? На него отвечают, что желательно и то, и другое. Но так как совместиться им трудно, то, если приходится отказываться от одного из двух, много безопаснее внушать страх, нежели любовь, ибо относительно людей можно сказать вообще, что они неблагодарны, непостоянны, притворщики, бегут опасностей, алчны; пока оказываешь им благодеяния, они всецело принадлежат тебе, обещают, как уже было сказано, пока нужда далека, не щадить для тебя ни крови, ни имущества, ни жизни, ни детей; но когда нужда приблизится – они поворачиваются к тебе спиной. И тот государь, который всецело положился на их слова и потому не принял никаких других мер, гибнет, ибо дружба, которая приобретается материальными средствами, а не величием и благородством души, окупается, правда, но ее не держишь в руках и невозможно воспользоваться ею в нужную минуту. И люди с меньшей опаской оскорбляют того, кто внушил любовь, нежели внушившего страх, ибо любовь поддерживается лишь отношением обязанности, которое порывается вследствие порочности людей при всяком столкновении с личным интересом, страх же держится боязнью наказания, которая никогда не прекращает своего действия. Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы, если и не приобрести любви, то избежать ненависти, ибо страх и отсутствие ненависти могут отлично ужиться вместе, и он всегда достигнет этого, если не будет посягать на имущество своих сограждан и подданных и на их жен. Даже когда государь считает нужным лишить кого-нибудь жизни, он может сделать это, если есть оправдывающие это обстоятельства и явное основание, но он должен остерегаться посягать на чужое имущество, ибо люди скорее забудут смерть отца, нежели лишение вотчины. Затем, поводы к отнятию имущества всегда будут в достаточном количестве, и всегда тот, кто начнет жить грабежом, найдет повод захватить чужое, и, наоборот, поводы к лишению жизни более редки, и отсутствие их – явление более частое.

Но когда государь находится во главе войска, и под его начальством имеется много солдат, тогда совершенно необходимо не считаться со славой жестокого, ибо без такой славы нельзя поддерживать в войске ни единения, ни духа предприимчивости. В число удивительных деяний Ганнибала занесено и то, что ни разу в его диком войске, которое представляло собой смесь бесчисленных племен и отправлялось воевать в чужие страны, не поднялось ни распри между отдельными племенами, ни восстания против государя, как во дни его неудачи, так и удачи. Это может быть объяснено только его бесчеловечной жестокостью, которая, вместе с его бесчисленными доблестями, поднимала его в глазах солдат и делала его предметом ужаса; и без этой жестокости другие его доблести не могли бы сами по себе привести к подобному результату. Недостаточно же вдумчивые писатели с одной стороны удивляются его деяниям, с другой – клянут их главную причину. А что в самом деле остальные его доблести были бы для него недостаточны, – в этом можно убедиться на примере Сципиона (редчайшего человека не только для своего времени, но и во всей истории человечества), войска которого возмутились в Испании, что объясняется его излишним мягкосердечием, вследствие которого он давал солдатам больше воли, нежели допустимо военной дисциплиной. Такой упрек бросил ему в сенате Фабий Максим, назвав его развратителем римских войск. Локрийцы, разоренные одним из легатов Сципиона, не нашли у него защиты, и легат не понес кары за свое бесчинство – и все это объясняется покладистостью его натуры; и когда один из сенаторов хотел сказать что-нибудь в его оправдание, то заметил, что есть люди, которые лучше умеют не погрешать сами, нежели исправлять чужие прегрешения. Такая натура со временем сильно умалила бы громкую славу Сципиона, если бы он, не изменяя ей, стоял у кормила правления; но так как он жил под правлением сената, то это его пагубное свойство не только не произвело своего действия, но послужило к вящей его славе. Итак, возвращаясь в заключение к любви и страху, я говорю, что, так как любят все люди по своей указке, а страшатся по указке государя, то мудрый государь должен опираться на то, что зависит от него, а не от других; он должен только, как было сказано, беречься ненависти.

Глава XVIII. Как государи должны хранить верность своим обещаниям

Каждый понимает, насколько похвально было бы для государя хранить верность своим обещаниям и жить по-честному, без лукавства. Однако опыт нашего времени показал, что великие дела совершались теми государями, которые мало считались с верностью обещаниям, умели лукавством опутать людей и таким образом в конце концов взяли верх над теми, которые полагались на порядочность.

Итак, следует иметь в виду, что есть два рода борьбы: один посредством законов, другой – силы. Первый свойственен людям, второй – животным; но так как первый часто оказывается недостаточным, то приходится прибегать ко второму. Поэтому государю необходимо уметь пользоваться приемами и животного, и человека. С таким наставлением, хотя и не высказанным ясно, обращались к государям древние писатели, которые писали, что Ахилл и многие другие из этих древних государей были отданы на воспитание кентавру Хирону, чтобы они взросли под его присмотром: здесь это наставничество получеловека-полузверя имеет только тот смысл, что государю следует усвоить как ту, так и другую природу, и одна без другой недолговечна. Итак, если государь вынужден научиться приемам животного, то он должен из числа их выбрать лису и льва, ибо лев не может защититься от змей, лиса – от волков. Следовательно, нужно быть лисой, чтобы разглядеть змей, и львом, чтобы расправиться с волками. Те, которые имеют в виду только львов, не понимают положения вещей.

Поэтому благоразумный властитель не может соблюсти верность своему обещанию, если такое соблюдение должно обратиться против него самого, и если исчезли причины, побудившие его дать обещание. Если бы все люди были хороши, то такое предписание было бы нехорошим, но так как и они дурны и по отношению к тебе не станут соблюдать своих обещаний, то и ты не должен соблюдать своих по отношению к ним. И никогда у государя не будет недостатка в законных причинах для того, чтобы замаскировать свое несоблюдение. Этому можно привести бесчисленное множество примеров и показать, сколько мирных договоров, сколько соглашений остались мертвой буквой вследствие вероломства государей, и кто лучше умел разыграть лису, тому это лучше удавалось. Необходимо, однако, хорошо замаскировать эту природу и быть великим притворщиком; люди же настолько простоваты и настолько во власти настоятельных потребностей данного момента, что обманувший раз всегда найдет того, кто позволит провести себя вторично. Из примеров недавнего времени я упомяну только об одном. Александр VI только и делал, что обманывал людей, и всегда находил тех, над кем можно было это проделывать; и никогда не было человека, более способного убеждать других и который бы большими клятвами заверял в чем-нибудь и менее исполнял обещанное. Однако обманы всегда сходили ему с рук, ибо он знал хорошо эту сторону людей.

Итак, государю нет необходимости иметь все вышеназванные свойства, но весьма необходимо казаться обладающим ими. Более того, я решусь даже сказать, что, если всегда строго держаться их, то они опасны, если же только казаться, что имеешь их, то они полезны; так, полезно казаться милосердным, верным своим обещаниям, человечным, религиозным, чистосердечным, да и быть таким, однако следует настолько владеть собой, чтобы в случае нужды и не быть таковым, мочь и уметь изменить эти качества в противоположные. И нужно иметь в виду, что государь, и в особенности новый государь, не может держаться всего того, за что люди слывут хорошими, так как часто для удержания государства он поставлен в необходимость действовать вопреки верности, вопреки любви к ближнему, вопреки человечности, вопреки религии. И потому ему необходимо обладать духом, настолько гибким, чтобы принимать направления, указываемые ветром и оборотом судьбы, и, как я заметил выше, не уклоняться от пути добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо. Государь, следовательно, должен очень позаботиться о том, чтобы с его уст не срывалось ни одного слова, не преисполненного вышеупомянутых пяти свойств, и чтобы он казался, если его послушать и посмотреть, воплощенным милосердием, воплощенной честностью, человечностью, религиозностью. И более всего необходимо казаться обладающим этим последним свойством; людям же, вообще говоря, приходится более полагаться в своих суждениях на чувство зрения, нежели на чувство осязания, ибо видят все, в более же тесное соприкосновение приходят лишь немногие. Каждый видит то, чем ты кажешься, немногие чувствуют то, что ты есть, и эти немногие не решатся выступить против мнения толпы, имеющей еще на своей стороне все величие государства; кроме того, действия всех людей и в особенности государей, относительно которых нельзя обратиться к суду, обсуждаются в зависимости от конечного исхода. Пусть поэтому государь позаботится только о победе и об удержании государства, средства же к этому всегда будут почитаться достойными, и каждый будет хвалить их, ибо чернь всегда увлекается внешностью и исходом дела, на свете же чернь – это все, а отдельные личности только тогда приобретают значение, когда большинство не знает, на чем остановиться. Один находящийся еще в живых государь, называть которого по имени неудобно, твердит только о мире и верности, а на самом деле величайший враг того и другого, и если бы он хранил то и другое, то давно лишился бы государства и славы.

Глава XIX. О том, что следует избегать возбуждения презрения и ненависти

Так как о наиболее важных из упомянутых свойств я уже сказал, то теперь я хочу вкратце рассмотреть остальные под тем общим углом зрения, что государь (как уже отчасти было замечено выше) должен избегать всего того, что возбуждает к нему презрение и ненависть; и если он только избежит этого, то он свое дело сделает, и ему не будут страшны упреки относительно остального. Ненависть к нему возбуждают раньше всего, как я уже сказал, хищничество и посягательство на имущество и жен своих подданных, и от этого ему следует воздерживаться. И если только людей в их совокупности не лишать имущества и чести, то они удовлетворены, и бороться приходится только с честолюбием отдельных лиц, обуздать которых нетрудно. Презрение возбуждает государь тогда, когда молва считает его непостоянным, легкомысленным, малодушным, нерешительным – чего государь должен беречься как огня. Он должен приложить все старания к тому, чтобы его решение было бесповоротно, и чтобы общее мнение о нем было таково, что никому и в голову не придет обмануть или провести его. Государь, составивший себе такое имя, пользуется высоким уважением; против такого государя труднее составить заговор и труднее напасть на него, ибо все знают, что он человек выдающихся дарований и пользуется уважением со стороны своих подданных. Ведь государю грозит двоякая опасность: одна изнутри – со стороны подданных, другая извне – со стороны чужеземных владык. От этих последних его защищают хорошие войска и хорошие друзья; хорошие же друзья всегда будут, если будут хорошие войска, и всегда положение внутренних дел будет прочно при прочности внешних, если только они уже не были расстроены заговором. Если государь устроил свою жизнь так, как я сказал, то он выдержит (он не должен только терять головы) всякий натиск даже тогда, когда внешние дела пошатнутся, как это было с Набисом, тираном спартанским. Что касается подданных, то при прочном положении внешних дел государь должен опасаться тайного заговора с их стороны. Государь весьма обезопасит себя с этой стороны, если избежит ненависти и презрения и возбудит в народе удовлетворенность своим правлением, чего необходимо добиться, как я уже подробно говорил выше. Ведь всегда заговорщики надеются смертью государя доставить удовлетворение народу; и если бы они были убеждены, что этим оскорбят народ, то у них не хватило бы духа принять подобное решение, ибо трудности, представляющиеся заговорщикам, бесконечны. Опыт учит, что многие составляли заговоры, но лишь немногие добивались успеха, ибо заговорщик не может оставаться один и не может взять в товарищи никого, кроме тех, кого он считает недовольными. Но тем самым, что он откроет недовольному свой замысел, он даст ему возможность устроить свои дела как нельзя лучше, ибо выдача заговорщика сулит тому всевозможные выгоды. Таким образом тот, кто сохранит верность заговорщику, хотя с одной стороны его ждет верный выигрыш, а с другой – сомнительный и полный риска исход, должен быть или редким другом заговорщика, или же закоренелым врагом государя. Чтобы выразить свою мысль в нескольких словах, я скажу, что на стороне заговорщика страх, опасение понести наказание, лишающие его энергии, на стороне же государя величие его власти, закон, защита друзей и государства, охраняющие его, так что, если прибавить ко всему этому расположение народа, то трудно допустить, чтобы кто-нибудь отважился на заговор. Ведь обыкновенно заговорщику приходится бояться только до выполнения своего замысла, в этом же случае – и после, так как по совершении злодеяния его врагом будет народ, от которого ему не скрыться.