Мадина

– Здравствуй, отец. Добрый день, – также здороваюсь с мужчиной, который сидит в кресле напротив отцовского стола и с интересом меня разглядывает. От его бесстыжего и холодного взгляда захотелось поежиться, закутаться в одеяло и спрятаться, как в «домике» в детстве. Я со всей возможной осторожностью присела на краешек предложенного мне стула и с любопытством покосилась на сидящего мужчину. Все же надо посмотреть, кто он, ведь не зря меня позвали, когда он здесь присутствует. И явно не бизнес обсудить: отец в курсе, что я не смыслю ни в акциях, ни в нефти. Меня засунули на факультет филологии, даже на экзамены ходить не пришлось – все было куплено заранее. Как он сказал: «У современной мусульманской женщины должно быть высшее образование. Его отсутствие – моветон для высшего общества в современном мире. Но какой именно факультет ты закончила, никого интересовать не будет». И его расчет понятен: получив данное образование, я буду зарабатывать копейки, потому что смогу работать максимум учительницей русского языка и литературы в школе. А этого недостаточно, что обрести независимость и жить отдельно, своей жизнью. Мое образование по большей части для моего отца – при его наличии ему не придется краснеть и запинаться, объясняя, почему я закончила только одиннадцать классов школы. С корочкой диплома меня смело можно выдавать замуж за угодного отцу мужчину.

Прокрутив эти мысли в голове, холодный ужас пробрался под мою тунику и пополз вдоль позвоночника. И мои опасения оправдались.

– Мадина, познакомься, это Амирхан, мой партнер по бизнесу. Он увидел твою фотографию у меня на рабочем столе и сразу же влюбился, да настолько, что на следующий же день пришел сватать тебя, – с елейной улыбкой и холодом в глазах говорит отец.

– Все верно. Мурат, ты вырастил красивую дочь. Не сомневаюсь, что она еще и умна, – продолжает беседу так, словно обсуждает лошадь на рынке.

Я знаю, что это ложь от начала и до конца. Хотя бы потому, что никакой семейной фотографии на столе в кабинете отца не стоит. Это сделка от начала и до конца, между моим отцом и этим Амирханом.

К слову, этот партнер мне в отцы годится – лет сорока, с проседью в темных волосах, строгий и одновременно наглый, сальный взгляд из-под кустистых бровей, который уже осмотрел меня и раздел догола (и это на глазах у отца!), упрямо сжатые тонкие губы, в бороде скрывается квадратный подбородок. Судя по всему, Амирхан среднего роста, под пиджаком выпирает живот, что свидетельствует о том, что он далек от спорта и здорового образа жизни. Не самый завидный жених для двадцатидвухлетней девушки.

С тревогой и страхом перевожу взгляд на отца. Может, я ошиблась, напридумывала себе? Но хватило только одного взгляда, чтобы понять: не ошиблась. Папа выдает меня замуж. За мужчину, кроме имени которого я больше ничего не знаю. И который омерзителен мне настолько, что тошнота стремительно подкатывает к горлу, и я с трудом сдерживаю рвотные позывы. Взглядом только спрашиваю отца о главном, и он все понимает без слов.

– Да, Мадина, ты все правильно поняла. Пора тебе замуж, возраст подходящий. Амирхану давно пора обзавестись детьми, наследником, а ты молода и здорова – рожай не хочу. Я уже дал свое согласие на ваш брак, – самодовольно произносит отец, скрепляя руки в замок на животе.

– Зато я не даю. Я не пойду замуж за Амирхана, отец, извини, – произношу я, как мне кажется, твердым голосом. Да, я знаю, что вызову его гнев и сегодня вечером он будет орать, на чем свет стоит, но мне все равно. Я не хочу повторить судьбу своей матери, да и она мне постоянно твердила не повторять ее ошибок, чтобы в моей жизни все сложилось так, что не только я с уважением относилась к мужу, но и он с не меньшим почтением относился ко мне. Мы с ней обе понимали, что я никогда не выйду замуж по любви и взаимному согласию, что кандидат будет подобран лично отцом, и должен подходить в первую очередь ему. Ведь я же собственность Мурата Алиева, его вещь. А своими вещами, как мы знаем, каждый распоряжается по собственному усмотрению.

Единственное, на что мы надеялись, что у меня будет возможность хотя бы призрачного выбора, так сказать, из двух зол. Но, судя по сурово поджатым губам, по его лицу, по которому пошли красные пятна, и как он потирает шею ладонью, наши с матерью надежды рушатся, как карточный домик.

– Девочка просто ошалела от счастья, Амирхан, – то, с какой интонацией было сказано слово «ошалела», я поняла, что ничего хорошего меня не ждет от разговора с отцом. И даже больше. Липкий страх затягивает меня в свою паутину, ноги и руки слабеют и начинают подрагивать. Я знаю, на что способен мой отец в гневе. Из-за него моя мать больше не может иметь детей. – Не обращай внимания. Мы поговорим с ней наедине, я все ей популярно объясню. Сейчас она немного не в себе, ты же видишь.

– Вижу, Мурат. Успокой девочку. Мне не нужна женщина, которая будет шарахаться от меня, как черт от ладана. Надеюсь, ты помнишь, что я люблю покорных и покладистых. Норовистых кобыл я уже перевидал за свою жизнь, надоели. Вот они где у меня сидят, – и делает характерный жест по шее.

От такого неприкрытого неуважения к женщинам в целом и ко мне в частности, у меня появляется привкус горечи во рту, перемешанный с леденящим душу страхом. И, наверно, этот «коктейль» лишает меня последних крупиц разума, потому что я глухим голосом произношу, глядя поочередно сначала на «жениха», потом на отца:

– Я не изменю своего решения. Мой ответ «нет». И заставить никто меня не сможет. Могу я уйти, отец?

– Иди, Мадина, мы позже поговорим, – и этот тяжелый взгляд, лицо, то покрывающееся багровыми пятнами, то снова принимающее свой нормальный цвет, не сулит мне ничего хорошего. Отец не просто зол, он в ярости. А когда Мурат Алиев испытывает такие негативные эмоции, он способен не то, что сломить непокорную дочь, а уничтожить целый город, если потребуется. Я просто песчинка рядом с ним, пыль на подошве его дорогих брендовых ботинках. Поэтому меня можно не уважать, и с моим мнением не считаться.

Но я хочу быть свободной. И, если не счастливой, то хотя бы жить в спокойствии. И если ради этого мне придется терпеть сумасбродства Мурата Алиева, то пусть это будет входной платой в мою счастливую жизнь.

За дверью я выдохнула скопившееся напряжение, но леденящий душу страх не отпускал меня, о чем свидетельствовало бешено колотящееся сердце. Отец – человек слова, слов на ветер не бросает, поэтому я с ужасом ждала предстоящего разговора. Но и представить не могла, что мой отказ всколыхнет такую волну ярости в отце, какую еще стены этого дома не видели.

Отец ворвался в мою комнату под вечер, распахнув дверь с такой силой, что послышался треск дерева от удара. Потом с такой же силой ее захлопнул, не забыв закрыть на замок. Я сглотнула от страха и начала пятиться назад.

– Вздумала отца позорить, мерзавка?! – его глаза так и метали молнии, а ноздри раздувались от ярости, грудь тяжело опускалась и поднималась, а руки были сжаты в кулаки. Но, несмотря на то, что отец не ждал от меня ответа, я все же тихо произнесла:

– Я не хотела тебя позорить. Я просто не хочу замуж за Амирхана.

– Ты оскорбила влиятельного человека! Ты это понимаешь?! Представляешь, какие проблемы мне грозят из-за твоей глупой выходки?! – продолжал орать мужчина, что зовется моим отцом. – Хорошо, что я смог сгладить все острые углы, и он не забрал своего предложения обратно. Ты выйдешь за него замуж в ближайшее время, – уже более спокойно произнес он.

И тут произошло то, что никогда не случалось со мной ранее за всю мою сознательную жизнь: ярость застила мне глаза, и я повысила голос на отца:

– Я. Не. Выйду. Замуж. За. Амирхана. Ты не сможешь меня заставить, я свободный человек! Я не рабыня, чтобы мною распоряжались по собственному желанию! В конце концов, наше законодательство запрещает вмешательство в жизнь другого человека!

Впоследствии, лежа бессонными ночами, я не раз думала, что прояви я терпение, покорность и попроси отца со слезами на глазах не выдавать меня замуж за того мужчину, возможно, все сложилось бы иначе. Хотя, зная моего отца, он не из тех, кто меняет принятые решения. Никогда. Только если они сулят ему материальную выгоду. А какая выгода отцу от разрыва помолвки с партнером? Верно, никакой. Все было решено заранее и без моего участия. Но я должна была хоть раз в жизни попытаться отстоять свое мнение.

Я даже не заметила, как в воздух взметнулась твердая рука отца и наотмашь ударила меня по лицу. Удар был настолько сильный, что я отлетела в сторону и упала на стеклянный журнальный столик, конечно же, его разбив. Я закричала. Осколки больно впились в руки, порезали бок и правое бедро. Моя кровь заливала светлый пол. Перед глазами все плясало, а в голове установился такой шум, что я едва услышала сказанное отцом:

– Совсем от рук отбилась, но ничего, мне не сложно научить тебя уважать отца, – он бесстрастно стоял и смотрел, как я пытаюсь встать и отползти с останков журнального столика, чтобы новые осколки не впивались мне в кожу.

Я услышала, как звякнула бляшка на ремне. Что он делает?!.. Но повернуть голову в его сторону я не успела, потому что на мою спину пришелся первый жестокий удар ремня. Я снова истошно кричу, потому что не только удар ремня приносит мне адскую боль, но и осколки, которые остались в моем теле от резких движений, кажется, впиваются еще сильнее. На мою спину продолжают обрушиваться удар за ударом, во рту металлический привкус крови от разбитой губы, голова кружится, комната плывет перед глазами, я вся в собственной крови, и нет сил даже кричать.

В дверь начали колотить с неистовой силой, и я услышала отчаянный крик моей мамочки:

– Мурат, открой, не тронь ее, не тронь моего ребенка!! Оставь мою девочку!!!

Но отец разве когда-нибудь слушал мою мать?! Она была таким же предметом мебели в этой тюрьме, что и я. Поэтому его удары продолжали сыпаться на мою спину и бедра, нисколько не заботясь о моем состоянии.

– Открой, Мурат, открой немедленно!!! Прекрати сейчас же! Ненавижу тебя! Ненавижу! Будь ты проклят и гори в аду, чудовище! – продолжала рыдать моя мама за дверью.

То ли отца проняли выкрики матери, то ли ему наскучило, что я перестала кричать и рыдать от его ударов, но как ни странно, он остановился.

Меня всю трясло от боли и шока, казалось, что болезненные ощущения разносятся по венам, отравляя кровь. Я не могла говорить, потому что сорвала голос, мое несчастное исполосованное в кровь тело сотрясала крупная дрожь, а все пространство, которое я могла видеть, было испачкано моей кровью. Особенно сильно она сочилась из пореза на предплечье. Но мне было плевать, лишь бы это чудовище, что называет себя моим отцом, поскорее ушло прочь.

– Надеюсь, ты усвоила урок, – спокойным голосом сказал отец, продевая в брюки ремень, которым только что безжалостно хлестал меня. – В противном случае придется его повторить, – и широким шагом зашагал прочь, резко распахнул дверь, и не взглянув на маму, прошел мимо, что-то насвистывая себе под нос.

Мама ворвалась в комнату, как ураган, упала рядом со мной на колени и заплакала еще сильнее, сотрясаясь всем телом, глуша рыдания прижатой ко рту ладошкой.

– Моя девочка, Мадиночка, что же он с тобой сделал, проклятое чудовище, – причитала мама, аккуратно помогая мне встать. Но я все равно вскрикнула, потому что стекла, застрявшие в ранах, причиняли мне боль.

– Тише, тише, моя хорошая, пройдем в ванну, я помогу тебе умыться и обработаю раны, – приговаривала моя мама, потянув в сторону ванной.

Она разорвала остатки одежды на мне и поддерживая, помогла забраться в душевую кабину. Мои ноги настолько ослабли, что я просто осела на пол, а мама поливала меня из душевой лейки, медленно и нежно водя рукой по спине и плечам, смывая кровь. Я продолжала плакать и вздрагивать, но не столько от боли, сколько на чистых рефлексах.

– Я убью его. Пусть Аллах накажет меня, я с достоинством вынесу его кару, но ни за что не прощу, что это чудовище сделало с моим ребенком, – зло прошептала мама, тихонько поглаживая меня по волосам, как в детстве, когда мы с Нармин болели.

Я резко, несмотря на всю боль и слабость в теле, развернулась и, посмотрев прямо в любящие и такие печальные глаза матери, горячо прошептала, словно кто-то нас мог подслушать:

– Не надо, мамочка, пожалуйста, не связывайся, умоляю тебя. Он все равно сильнее нас обеих. Мы не сможем ему противостоять даже вдвоем. Я хочу уйти отсюда. Давай сбежим, пожалуйста. Помоги мне. Мы не можем так больше жить. Давай убежим сегодня ночью, вот прямо сейчас.

Я смотрела в глаза матери, которые медленно наполнялись слезами. Мама покачала головой и также тихо ответила:

– Возможно, это самая большая глупость, но я помогу тебе. Сбежать с тобой не смогу, иначе Мурат в два счета найдет нас обеих. Я останусь здесь, чтобы принять на себя весь его гнев и сдержать столько, сколько смогу. А ты пообещай моя девочка, что не вернешься сюда больше никогда и сможешь устроиться в жизни.

– Мамочка, но как же я без тебя… – растерянно пробормотала я, растирая злые слезы по лицу. Почему, ну почему я не могу жить, как все девушки моего возраста?! Почему на мою долю выпадают эти испытания?! Почему я вынуждена бороться за жизнь с собственным отцом?!

– Ты справишься, Мадиночка. Я уверена, что воспитала очень умную и мудрую дочь. Твоя задача затаиться на какое-то время, спрятаться, чтобы никто тебя не нашел, и ни с кем не связываться из прошлой жизни. Даже со мной. Так будет больше гарантий, что отец не найдет тебя. Да, он будет в ярости, когда поймет, что ты сбежала, но это уже моя проблема. Не переживай и не волнуйся ни о чем. Я тебе дам немного денег, я скопила, втайне сдавая в ломбард кое-какие украшения. Помнишь, отец тогда разозлился, когда узнал, что наша помощница якобы воровала из моей шкатулки вещи? Так вот, она их и сдавала в ломбард по моей просьбе. Нехорошо, что так получилось, конечно, но я ее пристроила потом к своей дальней родственнице и отдала часть вырученных денег. – Мама продолжала шептать быстро-быстро, словно в бреду, а я лишь слушала ее с раскрытым ртом. – Я давно планировала сбежать вместе с тобой от Мурата, но для двоих этих денег было бы мало, а для одной из нас вполне достаточно на пару месяцев, если тратить с умом. Я думала потерпеть еще пару-тройку месяцев, а может и полгода, но судьба распорядилась иначе, твоему проклятому отцу вздумалось тебя замуж выдать так некстати. Но ничего, главное, чтобы ты смогла вырваться, для меня твое счастье превыше всего. А теперь вставай, я обработаю твои раны, а ты притворишься, что уснула. Ночью я приду к тебе, принесу кое-какие вещи. Единственное, документы отец держит в сейфе, их я достать не смогу, моя золотая. Но, может, оно и к лучшему, никто не будет знать, как тебя зовут на самом деле и кто ты такая.

Мама помогла мне встать, обтерла меня полотенцем, словно маленькую девочку, в то время как я морщилась от боли и тихонько стонала.

– Я буду молиться, чтобы высшие силы покарали его за то, что он поднял на тебя руку, – шептала мама, снова роняя слезы. Я вытерла их дрожащей рукой и из последних сил произнесла:

– Не плачь, пожалуйста, мамочка. Уверена, Аллах все видит, и когда-нибудь восторжествует справедливость. Не бери грех на душу, я сама виновата. Можно было согласиться с ним, ведь не потащил бы он меня замуж, в конце концов, сегодня же! А потом надо было сбежать. Но я растерялась и проявила упертость там, где не надо.

– Моя родная, моя единственная…– говорила мама. – Отдохни, Мадиночка, тебе надо прийти в себя, ты на ногах не стоишь, я сейчас принесу лекарства, дам обезболивающее и постараюсь вытащить осколки из ран.

Мама поступила ровно так, как сказала. Правда, ей не удалось вытащить все осколки, при движении чувствовалось, что в ранах есть остатки, которые причиняли боль, но я предпочла промолчать, чтобы не расстраивать маму еще больше. Некоторые из ран требовалось зашить, но мама не решилась на это, а я не настаивала: само заживет как-нибудь, лишь бы вырваться из-под гнета этого тирана. Когда маме удалось все обработать и остановить кровотечение, я обессиленно откинулась на подушки. Мне удалось даже вздремнуть, но проснулась от тихого шороха и резко села в кровати, несмотря на головокружение и ломоту в теле.