Шепот скандала

Но Дев только покачал головой:

– Он не станет оказывать мне финансовую поддержку. Говорит, что предприятие уж слишком рискованное.

– Мне так жаль. – Лотти слегка наклонилась вперед и положила свою руку на его. – Вы, должно быть, так разочарованы, дорогой.

Он и действительно выглядит крайне расстроенным, подумала она, разбиты все юношеские мечты, но он – такой красавчик, и ей захотелось поцеловать его. Лотти буквально насильно вложила в его руку бокал с шампанским. Оно уже давно выдохлось, но Девлин одним глотком выпил его, тогда она налила ему и себе еще шампанского, подняла свой бокал и поднесла его к его бокалу, приветствуя.

– Что же теперь? – спросила она с сочувствием.

– Мне принадлежит половина корабля, но у меня нет ни пенса на путешествие, – глубокомысленно констатировал он.

Благослови его, Господи, подумала Лотти, он и действительно очень милый мальчик. Скорее всего, он не такой опытный, как его кузен, рассудила она, но он – здесь и просто умопомрачительно хорош, а она устала и нуждалась в утешении.

Лотти взяла пустой бокал у Дева из руки и поставила на стол, наклонившись так, что ее грудь крепко прижалась к его руке. Она почувствовала, как молодой человек напрягся, и улыбнулась.

– Дорогой, – сказала она, распрямившись, и встала настолько близко к Деву, что их тела соприкоснулись, – могу я сделать что-нибудь, чтобы вы почувствовали себя лучше?

К своему удовольствию, она заметила, что кузен Алекс соображает довольно быстро. Ей даже не пришлось ему ничего объяснять.

Он мгновенно схватил ее за руки, притянул к себе и поцеловал, причем его поцелуй не был нерешительным или неумелым, как она ожидала, это был искусный и многообещающий жест. Лотти ответила на него страстно, с какой-то жадностью, проводя руками по его спине и ниже, по ягодицам, прижимаясь к его затвердевшему члену, заставляя его придвинуться к ней ближе. Дев отвечал ей с удовольствием и мастерством, и она уже начала подумывать, что недооценила его, когда он поднял ее и положил на стол, опрокинув на спину среди наполовину опустошенных блюд со сладким и остатками фруктов, переходя к следующей стадии любовных игр. Она почувствовала, как клубника превратилась в месиво под тяжестью ее тела и ее густой сладкий аромат наполнил воздух.

– Мое платье! – воскликнула она.

– Вы достаточно богаты и сможете купить себе другое. – Его голос прозвучал беспечно.

Он продолжал уничтожать это произведение швейного искусства: стянул лиф до пояса, обнажив ее грудь. Лотти слышала, как рвался материал, но, не успев выразить неудовольствие, она почувствовала холодное скользкое прикосновение клубники: ягоды и сок были размазаны по ее голому телу, а затем – его губы: он слизывал, впитывал, вкушал ее вкус. Она изогнулась и почти не дышала, ощущая, как желание внутри ее становится все сильнее и сильнее, оно было похоже на спираль, раскручивающуюся где-то внизу живота. Лотти с трудом сдерживала крик, не доверяя и в то же время получая удовольствие от умелых прикосновений его губ и рук. Дверь не закрыта, мелькнула у нее мысль. Кто угодно может войти. Слуги… Вечно они подслушивают у замочных скважин, а потом сплетничают. В свое время Лотти сильно рисковала – для нее это было частью игры, – но этот мужчина был беспечен на грани безумия. Она не предполагала этого, у нее не было никаких причин подозревать… Грегори знал о ее незначительных проступках, но он разведется с ней, если скандал будет слишком громким. Она просто обязана прекратить все это сейчас. Но – о! – это так приятно! Слишком приятно, чтобы прервать…

Его рука уже была у нее под юбками, на бедре, и Лотти изогнулась, чтобы почувствовать его внутри себя. Но затем что-то прикоснулось к ее влажной горячей плоти; что-то твердое, гладкое и широкое, входящее в ее чресла, было леденяще холодным – рукоятка ледяного меча скульптуры. Шок, бесстыдство, эротическое наслаждение заставило ее подняться со стола со стоном, в котором звучали удивление, неверие и дикий восторг.

– Ты не можешь так…

– Могу.

Он снова уложил ее среди сладких блюд и разбросанной повсюду клубники и наклонился, чтобы поцеловать. Одновременно он срывал с нее белье, раздвигал ноги все шире и продвигал этот замечательный меч все глубже внутрь. От Дева пахло шампанским и клубникой. Она чувствовала, как лед тает у нее внутри, растекаясь ручейками по коже, тогда как жар внутри тела разгорался все сильнее. Ей даже пришлось зажать зубами вышитую салфетку, чтобы не закричать и не разбудить весь дом.

Когда Лотти пришла в себя, она обнаружила, что полуголая лежит на столе в луже растаявшего льда. Дев смеялся, стараясь срыть презрение. В полумраке он выглядел очень молодым, и полным жизни, и еще очень-очень порочным. Лотти почувствовала, как сильно у нее забилось сердце.

– Тебе понравилось?

– Ты… – Лотти с удивлением поняла, что более чем просто благодарна ему. Она с некоторым трудом отбросила эмоции и снова почувствовала свойственное ей безразличие. – Ну, милый, – промурлыкала она, – а ты, оказывается, находка! – Она потянулась к нему и с приятным удивлением обнаружила, что он все еще ждет ее.

– Не здесь, – сказал он, обнимая ее настолько естественно, что она не могла не почувствовать искушение. – Что, если в саду?

– В летнем домике в это время года очень мило, – промурлыкала Лотти, когда он большими шагами устремился к двери, ведущей на террасу. – Хотя, впрочем, мне кажется, что в летнем домике хорошо в любое время года.

Алекс Грант сидел в адвокатской конторе Чёрчвада на улице Хай-Холборн и всеми силами пытался сохранять спокойствие.

Ожидание не входило в его планы. Ему все еще приходилось оставаться в Лондоне, ожидая приказа из адмиралтейства о дальнейшем назначении, поэтому он принял решение не принимать больше никаких приглашений из Тона, какими бы заманчивыми они бы ни были, а вместо этого навестить своего бывшего коллегу, который находился в Морском госпитале в Гринвиче. Но когда Алекс встал сегодня утром, его камердинер Фрейзер с угрюмым видом сообщил ему, что не было никаких распоряжений из адмиралтейства, но зато пришло срочное письмо от его адвокатов. Открыв послание мистера Чёрчвада, он почувствовал, что волнение этого джентльмена прямо-таки стекает со строк его письма, в котором он призывал его немедленно прибыть в его контору для встречи.

И вот Алекс сидел теперь здесь, хотя мистер Чёрчвад не проронил ни слова о деле, поскольку леди Джоанна Уэр еще не прибыла. Это было бы, по словам мистера Чёрчвада, крайне несправедливо с его стороны – знакомить лорда Гранта с сутью проблемы до того, как прибудет ее светлость.

Алекс нетерпеливо барабанил пальцами по крышке стоящего рядом стола. Сегодня у него болела нога, несомненно, результат его упражнений в бальном зале миссис Каммингс накануне вечером. Да и вообще он отвратительно себя чувствовал. В рабочем кабинете мистера Чёрчвада царила тишина, слышались лишь шелест бумаг, приглушенный шум улицы, да раздавалось тиканье часов.

Алекс не собирался видеться с леди Джоанной Уэр до своего отъезда из Лондона, и тот факт, что он будет вынужден сделать это, – если, конечно, она соизволит прибыть, – сильно раздражал его. Он убеждал себя, что дело не в том, что леди Джоанна вчера вечером отвергла его публично и унизительно, как и обещала. Она ведь честно предупредила его об этом заранее, но он недооценил ее и был за это наказан. Но не это волновало его. То, что его так тревожило, было связано с последними словами Дэвида Уэра.

Раньше Алекс никогда не сомневался в честности своего умершего друга, и ему не давало покоя то, что сейчас он подвергает это сомнению. Бледное лицо Джоанны Уэр стояло у него перед глазами, и выражение этого лица заставило его почти физически ощутить боль, как от удара в живот. «Вы считаете, что именно я была во всем виновата… Жаль, что вы этому верите», – вспомнил он ее слова.

В тот момент он почувствовал, как ей больно. Он не хотел поддаваться чувству жалости к ней, но ничего не мог с собой поделать.

Легко обожествлять человека после его смерти, особенно такого, как Дэвид Уэр, подумал Алекс. Джоанна, должно быть, была прекрасным дополнением его славы. Но затем, видно, что-то случилось, что-то у них пошло не так. «Вы считаете, что именно я была не права…»

Да, где-то глубоко в душе Алексу было жаль Джоанну Уэр. Но вместе с тем сомнения на ее счет не исчезли полностью. Алекс помнил, как, умирая, Уэр назвал свою жену лживой стервой, манипулирующей людьми, и произнес он эти жестокие слова с горечью в голосе. Должна же была на то быть причина…

Алекс с раздражением отмел эти мысли. Ему было не совсем понятно, почему он столько времени тратит на размышления по поводу Джоанны Уэр. Он сердился на себя за то, что его притягивает к ней какая-то странная сила, полностью противоречащая желаниям их обоих. Но он никак не мог избавиться от этого чувства. Оно нарастало. Становилось просто невыносимым. Ему было неприятно влезать в личные дела Дэвида Уэра. Когда он привез письмо своего умершего друга адвокатам, он посчитал, что это все, что от него требовалось, тем не менее он сейчас здесь и против своей воли оказался вовлечен в дела Уэра. Алексу очень хотелось поскорее уйти отсюда.

За дверью послышался шум, и клерк с театральной напыщенностью распахнул ее. Леди Джоанна Уэр вошла в комнату. Алекс поднялся ей навстречу. Мистер Чёрчвад тоже встал, чтобы поприветствовать ее, но сделал это настолько поспешно, что опрокинул со стола стопку бумаг.

– Миледи!

Чёрчвад на секунду замер, и по его лицу Алекс понял, что тот почувствовал в тот момент. Появление Джоанны сопровождалось чем-то ярким и удивительно жизненным. Алекс был крайне удивлен, можно даже сказать, ослеплен, ему вдруг почудилось, что он смотрит прямо на солнце. Это показалось ему странным, потому что его главное впечатление от Джоанны с самого начала было иным – она была холодна, сдержанна и высокомерна, теперь же Джоанна излучала тепло и радушие и была само очарование. Как будто перед ним совершенно другая женщина. Она пожала руку мистера Чёрчвада и улыбалась, радуясь встрече с адвокатом, от ее надменного выражения лица не осталось и следа, наоборот, она не скрывала радости, и это, похоже, было вполне искренне.

В это утро Джоанна была одета в бледно-желтое шелковое платье, которое дополнял короткий шерстяной жакет соответствующего цвета, отороченный черным кружевом. Ее зачесанные наверх каштановые кудри украшала очаровательная шляпка. Дух захватывало от того, насколько она была хороша, молода и обманчиво невинна. Наряд был модным, дорогим, сидел на ней как с иголочки, и вместе с тем было в нем что-то искушающее. Алекс, который совершенно не интересовался модой, никак не мог понять, почему этот приличный наряд производил на него противоположное впечатление: ему он казался просто шокирующим. Платье закрывало ее тело полностью, и именно это и вызывало у него желание снять с нее все и как можно скорее. Он переступил с ноги на ногу.

– Я искренне удивлен тому, что ваша собака умеет ходить, – сказал он, когда терьер вбежал вслед за Джоанной в комнату. Его головку украшала синяя ленточка, удивительно гармонирующая по цвету с ее нарядом. – Надеюсь, что прогулка от кареты до офиса не оказалась для него слишком утомительной.

Джоанна повернулась к нему. Ее ярко-синие глаза сияли, но Алекс сразу же понял по выражению ее лица, что она совсем не рада видеть его. Ее соблазнительные губы превратились в тонкую полоску, а уголки их опустились вниз, явно выражая неодобрение.

– Мою собаку зовут Макс, – пояснила она, – он – охотничий бордертерьер и может быть весьма агрессивным. Он просто предпочитает не утруждаться.

Песик, как бы в подтверждение ее слов, снисходительно принял печенье, которое мистер Чёрчвад достал из ящика стола, привычно свернулся клубочком на освещенном солнцем коврике и мирно уснул.

– Мистер Чёрчвад не говорил мне, что вы будете здесь, – добавила Джоанна. – Я не ожидала увидеть вас.

– Я не рассчитывал быть здесь, – сказал Алекс, подавая ей стул. – Так что мы оба несколько разочарованы. – Он пожал плечами и повернулся к адвокату. – Поскольку леди Джоанна, наконец, осчастливила нас своим присутствием, – продолжил он, – может быть, мы приступим к делу?

– Благодарю вас, милорд, – холодно отозвался мистер Чёрчвад. Он еще немного повозился с бумагами и поправил очки, сползавшие у него с носа. – Мадам… – Его голос выдавал волнение, и Алекс понял, что тот пытается справиться со своими эмоциями, – позвольте мне сначала заметить, как я огорчен, как искренне я огорчен, что обязан сообщить вам плохие новости в связи со смертью вашего мужа. Когда мы встречались с вами год назад для того, чтобы обсудить ужасные условия, изложенные в его завещании… – Он прервал свою речь и покачал головой. – Мне очень больно, – добавил он, – навлекать на вас еще большие проблемы.

– Дорогой мистер Чёрчвад, – в голосе Джоанны было гораздо больше теплоты, чем Алекс когда-либо слышал, – вы заставляете меня нервничать! – Она ободряюще улыбнулась адвокату, хотя Алекс почувствовал, что за маской непринужденности она скрывает все нарастающее беспокойство. – Вы не можете нести ответственность за поведение моего покойного мужа, – добавила Джоанна. – Прошу вас, не вините в этом себя.

Алекс переводил взгляд со спокойного лица Джоанны на озадаченное, страдальческое лицо мистера Чёрчвада. Он впервые задумался о том, какие распоряжения дал Дэвид Уэр в своем завещании и в дополнении к нему, том самом документе, который он лично привез из Арктики по просьбе Уэра. Алекс предполагал, что его покойный друг оставил свое довольно значительное состояние леди Джоанне, чтобы та могла позволить себе продолжать тот роскошный образ жизни, к которому она привыкла. Это было бы в духе Уэра, в соответствии с его понятиями о чести и долге. Но теперь, вглядываясь в угрюмое лицо адвоката – и помня о высказывании Уэра в адрес жены, – Алекс впервые осознал, что его предположение могло быть неверным.

– Каковы были условия, изложенные в завещании лорда Уэра? – резко спросил он, прерывая их диалог.

Леди Джоанна и адвокат даже вздрогнули от неожиданности, как будто они совсем забыли, что он тоже находится здесь. Джоанна не захотела встретиться с ним взглядом, предпочитая разглаживать складки на платье нервными, беспокойными движениями. Чёрчвад же покраснел.

– Извините, милорд, но мне кажется, это вас не касается, – произнес он.

Джоанна резко подняла голову и посмотрела на Алекса, он даже физически ощутил ее взгляд, будто его ударили чем-то острым.