Столкновение миросистем. Мировая апостасийная миросистема. Том 2

Эволюция мозаичного искусства от республиканского периода до поздней античности отражает общие тенденции развития римского художественного сознания – от строгой сдержанности к декоративной насыщенности, от ясной повествовательности к сложной символике, от ориентации на греческие образцы к выработке самостоятельного художественного языка. Мозаика стала тем видом искусства, который наиболее полно воплотил римский принцип единства пользы и красоты, демонстрируя удивительную способность римской цивилизации наделять эстетической ценностью самые обыденные аспекты повседневной жизни.

4.3.6

Рецепция и трансформация

Влияние римского изобразительного искусства на русскую культуру представляет собой сложный многоуровневый процесс, существенно отличающийся от его рецепции в Западной Европе. Если для западноевропейских стран античное наследие было непосредственной частью их исторической почвы, то в России оно приходило через сложную систему культурных посредников, прежде всего через византийскую традицию и последующие западноевропейские художественные эпохи.

Византийский канал трансляции оказался наиболее значимым для формирования древнерусского художественного сознания. Принятие христианства из Константинополя в 988 году принесло на Русь не только новую религию, но и сложившуюся систему художественных образов, уже прошедшую глубокую переработку в восточно-христианском ключе. Византийский иконописный канон, с его иератизмом, фронтальностью и условностью изображения, генетически восходил к позднеримским художественным практикам, особенно к тем, что развивались в восточных провинциях империи. Фундаментальный принцип доминирования духовной идеи над физической реальностью, столь характерный для русской иконы, имеет свои истоки в позднеантичном мировоззрении, кардинально преображенном христианской теологией. Даже технические аспекты, такие как использование энкаустики в фаюмских портретах, находят свое продолжение в технике византийской и древнерусской иконописи, демонстрируя удивительную преемственность художественных практик, преодолевающую временные и культурные границы [140].