Амулет. Книга 2

– Давай посмотрим, куда она побежала, может быть, она нам что-то покажет, – неожиданно для самого себя предложил я Павлу Григорьевичу.

Нет, я, разумеется, не сошел с ума и прекрасно понимал, что кошка – не собака и след не возьмет, но при взгляде в ее умные, почти человеческие глаза, невольно вспомнил большую статью, прочитанную несколько дней назад в «Ридерс Дайджесте».

В статье говорилось о том, что кошка столь же неизвестного и таинственного происхождения, как человек. Она появилась вместе с ним и продолжает существовать рядом на протяжении многих веков. Так, в Древнем Египте кошек буквально боготворили – их мумифицировали наравне с фараонами, а в своих храмах египтяне отводили им место посредников между людьми и богами. Почему?.. Этого до сих пор никто не смог объяснить, но, как бы там ни было, именно в Древнем Египте впервые был создан настоящий культ этого своенравного, грациозного и загадочного животного.

А ведь известны и такие истории, когда кошки находили бросивших их хозяев за тысячи и тысячи километров! В хрониках зафиксирован случай, как один из офицеров армии Веллингтона накануне битвы при Ватерлоо был потрясен, узнав в невесть откуда взявшейся в боевых порядках англичан кошке своего домашнего кота. Следуя за своим хозяином, тот умудрился каким-то непостижимым образом перебраться через Ла-Манш!

Современная наука подтвердила тот факт, что обоняние кошки в тысячи раз превосходит собачье, но использовать его в утилитарных целях человек никогда не сможет – кошка слишком самолюбива, слишком самостоятельна. Она сама выбирает себе хозяина и сама решает, кому посвятить свой бесценный дар.

В общем, между кошкой и человеком существует какая-то мистическая, тянущаяся через всю историю их совместного существования связь, но объяснить ее человеческий разум не в силах. Вот и сейчас – услышав мое смелое предположение, начальник охраны взглянул на меня с опаской, видимо всерьез поставив под сомнение мои умственные способности. Но в квартире делать было уже нечего, и мы вышли на улицу.

Странное дело, кошка словно поджидала нас у подъезда – она произнесла контрольное «мяу!», пробежала чуть вперед, обернулась, удостоверилась в том, что мы послушно следуем за ней, и юркнула в подвал соседнего дома.

«Хороши же мы будем, – неожиданно подумалось мне, – если, исползав за этой рыжей бестией все окрестные подвалы и чердаки, обнаружим, что она, всего-навсего, решила навестить своих приятелей или приятельниц. Тогда-то уж никто не разубедит Павла Григорьевича во мнении обо мне, как о полном идиоте!»

– Что теперь, полезем? – услышал я между тем ехидный голос «Черномора». – Раз уж мы сдались на милость твоей рыжей подруге, посмотрим, что она хочет нам показать!

«Да уж, последнее время мне не привыкать выглядеть в глазах окружающих окончательным и бесповоротным чудаком! Но Григорий пропал, и я должен цепляться за все, что дает хотя бы призрачный шанс его найти – пусть даже это будут всего лишь кошачьи проказы!».

Я решительно направился в сторону подвала, ожидая найти его закрытым и неприступным, но, к моему удивлению и радости, замок на двери был кем-то варварски сорван, а сама дверь – исцарапанная и висевшая на одной петле – носила на себе следы уже знакомой нам разрушительной энергии.

Когда мы проникли внутрь, в нос тут же ударил резкий тошнотворный запах, присущий всем нашим подвалам и чердакам. Преодолевая отвращение, мы двинулись в непроглядную темноту, едва-едва прорезаемую светом маленького фонарика, оказавшегося в кармане предусмотрительного Павла Григорьевича. За нами, чуть позади, следовали его верные архаровцы. Перелезая через кучи хлама, то и дело натыкаясь на жирных крыс, совершенно не смущавшихся при нашем появлении, мы шли до тех пор, пока луч фонарика не уперся в кучу грязной и разорванной одежды, показавшейся мне смутно знакомой.

«Господи, да это же Григорий! Они убили его! – лихорадочно проносилось в моем воспаленном мозгу. Мне стало дурно, я еле дышал, а в голове железным молотом стучала одна-единственная мысль. – Не уберег! Не уберег!! Не уберег!!!».

– Да он жив! – вывел меня из оцепенения голос одного из ребят, склонившихся над телом.

Услышав эти слова, Павел Григорьевич не мешкал ни секунды – пощупал пульс, проверил фонариком зрачки и ответственно заявил:

– Надо вызывать «скорую»! Сами не довезем…

У этого жуткого дня было только одно несомненное достоинство – наполнявшие его события сменяли друг друга с бешеной скоростью, не позволявшей мозгу сосредоточиться на одном из них и окончательно слететь с катушек. Впрочем, не исключено, что мне это только казалось. Как бы там ни было, не успел я набрать номер «скорой», как во двор уже въезжала обшарпанная белая газель с красными полосками и начертанной по европейской моде – задом наперед – надписью «AMBULANCE».

Из газели выскочил до удивления похожий на Александра Розенбаума врач в замызганном зеленом халате, подбежал к вытащенному нами на свежий воздух Григорию и сделал ему неизменный укол, который, как я заметил, врачи скорой помощи на всякий случай делают всем пациентам, вне зависимости от состояния больного и возможного диагноза. После беглого осмотра тела, он тяжело вздохнул и приказал затаскивать его в салон.

– Кто поедет с пострадавшим?

– Видимо, мне придется, – не долго думая, брякнул я, сообразив, что от находящейся в полуобморочном состоянии Галины Евстафьевны будет мало толку.

Мы уже принялись осторожно укладывать Григория в машину, когда неожиданно возникло новое препятствие – кошка, которая во время осмотра тихонечко сидела в сторонке, словно не желая мешать работе врача, теперь точно взбесилась. Она свернулась калачиком на груди Григория, лизала ему лицо, руки и никак не хотела покидать его, кусалась, царапалась и кричала. Господи, как она кричала! Как женщина, только что потерявшая любимого мужчину.

Доктор, сперва категорически запретивший пускать животное в салон, неожиданно сдался и, махнув рукой, устало сказал:

– Ладно уж! Но потом ее заберете… не на подстанции же оставлять!

Попав вместе со мной и Григорием в машину, кошка, словно сообразив, что добилась своего, мгновенно успокоилась и затихла. Когда машина тронулась, я вдруг заметил, как Григорий шевельнулся и непроизвольно погладил кошку по голове.

– Смотрите! Смотрите – он жив! – истошно завопил я, дергая доктора за рукав.

– Да жив, жив! Вы что же думаете, мы трупы на «скорой» перевозим?! – его усталое раздраженное лицо неожиданно разгладилось и осветилось улыбкой. – Нет, но кошка, кошка-то какова! Можно было бы ее к нам, на довольствие взять. У нас довольствие – как раз кошку покормить, – беззлобно проворчал «Розенбаум» и, отвернувшись, всю оставшуюся дорогу смотрел в окно.

Глава третья. Григорий.

Свет… Как много света! И почему-то он не режет глаза и не слепит, а лишь обволакивает меня своим ласковым сиянием. И я необычайно отчетливо вижу все вокруг: величественные горы вокруг божественно прекрасного моря, кристально прозрачную, невероятного бирюзового оттенка, воду, каждую радужную каплю, в которой играют, переливаясь, солнечные лучи… Я вижу, как вдалеке, почти у самого горизонта, резвятся сверкающие на солнце дельфины, и сияет ослепительно белый парус. И все вокруг дышит необыкновенной тишиной и гармонией.

Я одиноко иду по пляжу, совершенно не чувствуя собственного тела, хотя мои ноги по щиколотку погружены в легкий белый песок, сплошным ковром покрывающий эту незнакомую бухту. Я ступаю по этому мягкому ковру, не оставляя следов, солнце ласкает мою кожу, а во всем теле такая легкость, что мне кажется, будто я не иду, а парю в нескольких сантиметрах над землей…

Вдруг что-то неуловимо изменилось: свет солнца стал резким, ударил в глаза… Я поднял руку, чтобы защититься от палящих лучей, и услышал чей-то голос: «Ну вот, слава Богу, он начал приходить в себя!».

Я не хотел ничего слышать и продолжал свой путь по песку, но он вдруг сделался горячим. Я прикоснулся к нему рукой, а он оказался еще и шершавым. И тут прямо перед глазами я увидел мою рыжую кошку Майку.

«Так это не песок – это же Майка облизывает мне руку своим шершавым языком!».

– М-м-майка, – прошептал я, с невероятным усилием разлепив губы.

Только тут я увидел склонившихся надо мной людей.

«Опять я во что-то влип! Боже, когда же это все кончится!» – тоскливо подумал я и снова стал погружаться в блаженно-солнечное небытие…

– Григорий, держись! Все позади – мы едем в больницу, – услышал я как бы сквозь сон слабое эхо, напомнившее мне голос Станислава Ивановича.

Дорогу до больницы я не запомнил – сон чередовался с явью, а явь была настолько ужасна, что я спешил тут же укрыться от нее на своем прекрасном солнечном берегу, где не было ни боли, ни страха…

Мы с Майкой, по всей видимости, доставили врачам и близким немало хлопот: я никак не хотел вынырнуть из небытия, а Майка никак не хотела от меня уходить. Врачи отчаялись с ней бороться и решили, что безопасней все-таки не рисковать и оставить ее около меня. Сестры хлопотали вокруг и, в результате их медицинских манипуляций, мне стало легче, и мое сознание, наконец, немного прояснилось.

Придя в себя, я тут же попытался вспомнить, что же со мной произошло, но это оказалось непростой задачкой.

Я пытался снова и снова – с тем же результатом… Мысли путались, появились сильные головные боли, я заворочался и застонал…

Видимо, это насторожило врачей, они дали мне успокоительное, и вскоре я уснул.

Проспал я недолго, скорее дремал, и даже во сне продолжал вспоминать.

«Итак, я пришел домой… Майка, зараза, съела мясо… сковороду перевернула… потом – звонок в дверь… Нет! Сперва я прибрался немного, сел на диван, привычно вынул талисман… Стоп! Талисман! Цел ли талисман? Календарь! Мне срочно нужен календарь, который я привез из Мексики!».

Тут я должен сделать небольшое лирическое отступление, и на время отвлечься от событий того злополучного дня. Дело в том, что еще в Мексике, опасаясь все время таскать амулет с собой, я попытался найти для него безопасное место. Сложность заключалась в том, что этот тайник должен был отвечать одновременно двум – совершенно противоположным – требованиям: его, с одной стороны, нужно сделать недоступным для посторонних, а с другой, мне самому необходимо иметь возможность заглянуть в него в любой момент.

Задача казалась неразрешимой, но совершенно неожиданно мне на помощь пришел старина Эдгар По. Когда-то давным-давно, в детстве, меня потрясла идея, вычитанная в одном его рассказе о сыщике Дюпене. Рассказ назывался «Похищенное письмо», и главная его мысль заключалась в том, что труднее всего найти вещь, которая лежит на самом видном месте.

Надо сказать, что, живя в Мексике, я частенько и с огромным удовольствием прогуливался по центральному проспекту Мериды. Бродил я без всякой конкретной цели – просто для того, чтобы немного развеяться и почувствовать себя праздным туристом, рассматривающим местные достопримечательности.

Во время одной из таких прогулок я заглянул в маленькую сувенирную лавочку, которую раньше не замечал, несмотря на то, что она располагалась прямо напротив гостиницы. Улыбчивый хозяин, напоминавший своими огромными черными усами и такой же гигантской черной сигарой героя мексиканского сопротивления Панчо Вилью, неторопливо поднялся из поставленного у входа в лавочку плетеного кресла, неизменного атрибута всех здешних торговцев, и с достоинством испанского гранда пригласил меня в полутемную глубину своего загадочного сувенирного царства.

С полчаса покопавшись в ярких мексиканских безделушках, среди которых, по совести говоря, не оказалось ничего интересного, я неожиданно наткнулся на очаровательный перекидной календарик, каждую страницу которого украшала изящно изготовленная мексиканская глиняная игрушка. Он показался мне забавным, и я решил его купить.

Боже мой, какой спектакль устроил хозяин лавочки из этой, в общем-то, очень простой операции. Он не меньше часа рассыпался в похвалах моему безукоризненному вкусу (насколько я мог понять из его плохого английского и моего совсем уж никакого испанского), источал тысячи благодарностей, мучительно долго выбирал какую-то особенную оберточную бумагу и еще дольше упаковывал покупку.

Наконец, весь этот поток любезностей иссяк – отвесив церемонный поклон, торговец опустился в плетеное кресло, а я вернулся в свой номер, засунул календарик в чемодан и напрочь забыл о нем…