Беда

– Вынесем!

– Давай!..

Губин нелепо вскинул вверх голову, выпрямился и первым влез в кабину.

Подхватив под мышки человека, голова которого представляла собой кровавое месиво, Тогойкин осторожно стал пятиться к выходу. Губин обвил одной рукой обе ноги раненого и, как показалось Николаю, с беспечным видом начал, почему-то боком, выбираться наружу. Это возмутило Тогойкина, и он заорал:

– Ты чего, бери обеими руками!

– Да одна…

Вот те на! Из рукава бессильно опущенной руки Губина медленно стекала кровь, а он, Тогойкин, еще разозлился на беднягу.

Как только они вынесли Попова и положили его на снег, он застонал.

С криком: «Погоди!» – Тогойкин опередил Губина и опять заскочил в кабину. Он наклонился, чтобы поднять безжизненно распластавшегося человека. Тот лежал, словно брошенный на землю куль муки, хотя никаких признаков ранения Тогойкин на нем не обнаружил. Подоспевший Вася ловко сунул здоровую руку под колени лежавшему. С трудом, покачиваясь, они вышли из кабины, уложили человека около Попова и постояли, чтобы передохнуть. Тут только Тогойкин увидел, что это тот смуглый военный, который уснул в самолете, привалившись к нему.

– Бортмеханик Калмыков, – пробормотал Вася, словно опять угадав его мысли. – Как же… Как же летчики-то… Черняков и Тиховаров… – проговорил Губин дрожащим голосом, переминаясь с ноги на ногу. – Погибли!.. – выкрикнул он и прикрыл ладонью глаза.

– Перевяжите его, не видите, что ли! – отчеканивая каждое слово, отдал Тогойкин распоряжение девушкам, а сам снова полез в кабину.

Груда изломанного металла… Вон торчит сапог с цигейковым голенищем на толстой войлочной подошве.

Тогойкин хватал куски металла и отбрасывал их в сторону. Кто-то дернул его за плечо, он обернулся и увидел Губина.

– Девушки очень боятся! – сказал Вася.

– Так пусть уходят! И ты иди, дай им перевязать руку! – сердито отмахнулся Тогойкин и набросился на обломки.

– Пойдем к живым! – тихо сказал Губин. – Эти в помощи не нуждаются…

– Замолчи!.. Ты не врач!

Губин молча принялся помогать Тогойкину.

С большим трудом они извлекли из-под обломков обоих летчиков и уложили их на снег…

Лежат рядом два мертвых летчика. С боевыми орденами на груди. Еще сегодня они смеялись и радовались жизни. Круглолицый Петр Черняков с большими синими-пресиними глазами, неутомимый весельчак и балагур. Немногословный, медлительный Константин Тиховаров. Молодой богатырь с непокорной копной темных волос. С каким живым интересом, с каким умным любопытством он присматривался к окружавшим его людям…

Лежат рядом на ослепительно-белой снежной перине два человека. Два разных характера. Две одинаковые судьбы. Николай Тогойкин и Василий Губин стоят над ними, склонив головы.

Губин осторожно положил свою здоровую руку на плечо Тогойкину и сказал:

– Они пусть так и лежат… Пойдем спасать живых…

– Пойдем! – тихо отозвался Тогойкин.

Обе девушки давно уже хлопотали возле Попова и Калмыкова. Парни в нерешительности остановились возле них, не зная, как унести товарищей.

– Давайте уложим на шубу и понесем! – послышался позади спокойный голос.

Это с трудом тащился к ним Коловоротов, хватаясь и подтягиваясь за кусты и деревья и волоча ушибленную ногу.

– И правда! – Тогойкин живо снял с себя кожаное пальто и расстелил его на снегу. – Давай!

Попова подняли и уложили на пальто и – где волоком, где на руках – потащили в самолет.

Когда принесли Калмыкова, Тогойкин категорическим тоном распорядился:

– Вы, девушки, смотрите тут за людьми! А ты, Губин, дай перевязать им руку!..

Николай сам перенес по очереди пилотов, взвалив их на плечо, уложил около самолета и остановился, чтобы перевести дух.

Из самолета глухо слышался разговор, гораздо явственнее слышался стон. Но Тогойкину вдруг почудился стон откуда-то со стороны.

– Иди сюда скорее! – услышал он взволнованный голос Даши.

Николай обернулся. Но Даша исчезла. Видимо, она высунулась из самолета, чтобы позвать его, и тотчас скрылась.

Тогойкин торопливо залез в самолет.

– Что такое?

– Руками оттягивает…

– Кто что оттягивает?

Фокин стонет, широко раскрыв рот. Калмыков тяжело дышит, ходуном ходит на нем чье-то пальто, которым накрыли его девушки. А лица у тех, кто был на ногах, встревожены и явно испуганы. Все взгляды устремлены на Попова. И тут Тогойкин увидел, как Попов скользнул ладонями по лицу снизу вверх, стараясь сдвинуть с глаз содранную с головы кожу.

Кто-то вскрикнул. Губин схватил Попова за руку.

– С-стой… – взмолился Попов, продолжая стонать. – Глаза… Я ведь знаю все… Помоги лучше…

– Нельзя.

– Отпусти ему руку!

– Нет, не отпускай! – раздались крики.

– Умираю я! Доктора, доктора мне! – надрывно закричал Фокин.

– Я в сознании… Понимаешь? Отпусти руку… Мою руку отпусти! – молил Попов.

Тогойкин тихо подошел к Губину, осторожно тронул его за локоть и замотал головой, давая понять, чтобы тот отпустил. Как только Губин отошел от Попова, тот опять начал отпихивать ладонью нависшую на глаза кожу. Он освободил один глаз. Но только он отпустил руку, как кожа снова наползла на глаз.

– Поняли, что я прошу… покрепче перевяжите! Я сам опять подниму.

Попов снова заработал ладонями.