Юл Бриннер. Не только «Семёрка». Маленькие рассказы о большом успехе

Алёша заслушался. Юлий пел «Степь да степь кругом». Возле Юлия собралась вся семья Дмитриевичей.

– Что скажете? – спросил Алёша, оглядываясь на старших братьев.

– А что тут говорить? – ответил один из них. – Танцевать умеешь?

Юлий оборвал песню. Посмотрел на Алёшу. Покраснел. Потом кивнул.

– Тогда завтра утром на репетицию, – сказал Алёша Дмитриевич.

И жизнь Бринера резко изменилась.

15. Первый концерт

В тот вечер он оставил кухню ресторана «Эрмитаж», чтобы никогда не вернуться к грязным тарелкам. Более того, когда Алёша узнал, что Бринеру негде, по сути, жить, он забрал его с собой. И первая репетиция началась для Юлия, действительно, утром – в десять часов, едва семейство Дмитриевичей проснулось и позавтракало. С ними за одним столом сидел и Юлий – Алёша и слышать не хотел, чтобы его новый подопечный стеснялся, увиливал от общего стола и, вообще, считал этот завтрак каким-то там одолжением.

– Артист не может быть голодным, – сказал он.

И это был один из первых уроков жизни и ремесла, полученных Бринером. Он попал в настоящее артистическое братство. И до конца дней благодарил судьбу за этот роскошный подарок.

Юлий оказался способным учеником. Спустя неделю, 15 июня 1935 года, в том же ресторане «Эрмитаж» он впервые поднялся на сцену в составе цыганского ансамбля Алёши Дмитриевича. Юлий пел, играл на гитаре, танцевал. Он был абсолютно неотличим от настоящих цыган. Завивающиеся темные волосы, слегка подведённые (артистический грим) глаза и, главное, голос, манера исполнения.

Вместе с Дмитриевичем Бринер в то лето выступал в самых разных ресторанах и кабачках. У него, наконец, появились деньги. Он уже мог заплатить за ужин сам, мог одеть себя и снять номер в гостинице. А еще он очень быстро рос. И скоро в свои пятнадцать выглядел, как восемнадцатилетний молодой человек. Никто из зрителей не сказал бы, что перед ним выступает, по сути, совсем еще ребенок.

16. Цирковая арена

А потом содружество цыган и Юлия распалось. Это произошло без особого драматизма. Просто у Дмитриевича были свои планы, а у Бринера свои. Они расстались друзьями, чтобы на протяжении жизни встречаться и выступать еще много раз…

Поздней весной 1936 года Юлий оказался в Нормандии. Он устроился спасателем на пляж Гавра и провёл здесь целое лето. Денег ему платили немного, но зато он не тратился на жильё – спал прямо в спасательной будке. А провизия в это время была очень дешевой. Юлий заметно «отъелся» и окреп. Он, вообще, был крепок от природы. Мускулистый, широкий в кости, сильный и при этом очень гибкий.

А еще он был очень красив. Бабушка-бурятка подарила ему чуть раскосые глаза и характерный овал лица, который мы, зрители его фильмов, так любим. И не только мы – на юного Бринера стали обращать внимание девушки…

Одна из его подружек и привела Юлия в цирк, приехавший в Гавр с гастролями. Бринер сходил на одно представление, на второе (благо платить за вход ему не требовалось). И… попросился в труппу.

Его взяли воздушным гимнастом. Как оказалось, он проделывал на трапеции настоящие чудеса. Опасно? Очень опасно. Почти два года судьба хранила его от неприятностей. А потом случилось несчастье. При выполнении привычного номера (без страховки, провинциальный бродячий цирк не мог позволить себе роскошь обзавестись профессиональным реквизитом) Юлий сорвался с трапеции и рухнул с восьмиметровой высоты на стопку монтажных труб. Спиной.

17. Жан Кокто

О, это было ужасно… Бринер переломал себе кучу рёбер и выбил несколько позвонков. Неделю он лежал без движения. В больнице Гавра, куда его тут же отвезли, он лежал в общей палате для бедных и не мог пошевелиться. Его навещали только девушки из цирка. Но очень скоро перестали ходить и они. Кому нужен молодой инвалид? Только самому себе…

Боли были дикие. И Бринеру стали давать в качестве обезболивающего опиум. Неизвестно, о чём думали врачи и думали ли вообще, но юный циркач моментально «подсел» на наркотик. В курс терапии входили весьма болезненные упражнения на восстановление подвижности конечностей и гибкости позвоночника. Боли Бринер утихомиривал всё большими дозами опиума, который в этой больнице, похоже, применялся как лекарство от множества болезней.

Поправившись и выйдя из больницы, Юлий снова отправился в цирк, но там, напуганные несчастьем, ему отказали. Талантливый акробат для цирка находка, несчастливый акробат – как бомба замедленного действия. Рано или поздно всё равно разобьется…

Он снова перебивался случайными заработками. Но на этот раз денег требовалось больше. Отлучённый от госпитальных доз опиума, Юлий мог купить наркотик только у матросов в порту. Он поджидал суда, прибывающие из Юго-Восточной Азии, и торговался с матросами, пытаясь сбить цену.

Однажды в порт Гавра прибыл сухогруз из Вьетнама. Бринер потерянно отирался на причале, когда к нему подошел человек с пронзительными глазами и… предложил немного опиума просто так, без денег. Похоже, он прекрасно знал, что такое ломка.

Это был Жан Кокто.

18. Новые друзья

Кто во Франции конца тридцатых годов не знал Жана Кокто? Бринер прекрасно знал. И когда робко поинтересовался – не тот ли это самый Кокто, тот засмеялся и ответил:

– Понятия не имею, чем обязан такой чести. Вы первый на французской земле, кто меня узнал…

Они быстро подружились. И когда Жан выяснил, что Бринера в Гавре ничего, в общем-то, не держит, он предложил ему отправиться в Париж.

В Париж, так в Париж. Поздней осенью 1937 года Бринер вернулся в свой любимый город. И на этот раз он увидел совсем другой Париж.

Кокто, всегда находившийся в самом центре артистической и художественной жизни, познакомил Юлия с множеством замечательных людей. Первый из них – молодой актер, а в прошлом художник Жан Маре. Поговаривали, что Маре и Кокто состояли в интимной связи. Бринер не смог бы развеять эти слухи – наблюдая отношения двух Жанов он был убеждён, что это нечто большее, чем дружба.

Потом были Марсель Марсо и набирающие славу испанские художники, живущие в это время в Париже – сюрреалист Сальвадор Дали и кубист Пабло Пикассо. Люди очень талантливые и столь же странные.

Это знакомство было чертовски интересно и… мучительно. Что он мог им предъявить? Что? Он даже не знал, чем хочет заниматься (об актерской профессии он в ту пору даже не задумывался). А курить опиум он мог и без них. Так, во всяком случае, он не испытывал угрызений совести, когда новые друзья покупали ему очередную порцию наркотика.

19. Опиум

В своём пристрастии к опиуму Юлий опускался всё ниже и ниже. Он обошел все парижские притоны, где можно было купить по дешёвке зелье. Просыпался в обществе парижских проституток, лиц которых не мог запомнить. Не гнушался попрошайничать – когда деньги заканчивались. И в самом крайнем случае шёл с поклоном к сестре.

Вере Бринер в ту пору досталось не меньше, чем Юлу – прежде всего из-за пагубного пристрастия брата. Он нежно любил сестру, но и она души в нём не чаяла. О, она бы отдала многое, чтобы прекратить эту ужасную привязанность брата к опиуму. Вера уговаривала Юлия, увещевала, пугала. Наконец, она написала матушке, чтобы та приехала и помогла Юлию избавиться от наркотической зависимости. Матушка ответила, что выезжает. Но ситуация была такова, что раньше, чем через два месяца, она в Европу не поспеет. А Бринер тем временем угасал.

Он совсем перестал за собой следить. Мучился ужасными головными болями. Не мог ни есть, ни пить, ни спать. Доза, еще доза – короткое сладостное забытье. И на следующий день все повторялось…

В отчаянии Вера отправилась к Жану Кокто. Тот лишь руками развёл. Он сам был опытным курильщиком опиума, но даже не предполагал, что у Жюля возникнет столь стойкая привязанность. Сам Кокто считал, что может избавиться от этой привычки в любой момент – самое распространённое заблуждение наркомана.

20. На грани

Вере удалось уговорить брата посетить врача-нарколога. Диагноз был похож на приговор – тяжелая форма зависимости. Молодой организм сильно разрушен. При таком развитии событий жить месье Бринеру от силы год, хотя, скорее, всего лишь… полгода.

И Юлий испугался. Сильно испугался. Жизнь утекала, словно песок сквозь пальцы. А он еще ничего не сделал, ничего не испытал. И жить-то только начал… каково умирать в восемнадцать лет?

Под Рождество 1937 года Вера собрала деньги, посадила брата на поезд, уходящий из Парижа в Лозанну. И отправила его к тётушке Вере, своей тёзке. Там Юлия ждала тётушка, двоюродная сестра Ирэн и… матушка Маруся.

В Швейцарию он прибыл совершенно разбитым. Слава богу, на границе его не подвергли досмотру – с собой Бринер вёз солидный запас опиума. Вместо того, чтобы отыскать на вокзале встречающую его тётушку и мать, Юлий убежал с перрона, закрылся в вокзальном туалете и вышел оттуда уже в «приподнятом настроении». Увидев его, матушка Маруся всплеснула руками и заплакала.

В тот же вечер в дом тётушки Веры явился вызванный ею доктор. Он осмотрел находящегося в полной прострации Юлия и сказал:

– Ну что же, будем вас, сударь, лечить.

– Это возможно? – спросил Юлий, бессмысленно улыбаясь.

– Всё в этой жизни возможно, – философски ответил старик.

Это был очень хороший доктор. Русский, из эмигрантов.

21. В Швейцарии

Лечение заняло почти год. Год Юлий и матушка Маруся жили в Лозанне в доме у тётушки Веры (сестры отца Юлия). Год за непутевым братцем ухаживала двоюродная сестра Ирэн. Год Юлий находился между болезнью и здоровьем. Это неустойчивое состояние обошлось ему достаточно дорого – он постоянно срывался, мучился от бесконечных ломок, принимал огромное количество лекарств, едва ни разорив тётушку, которая взяла на себя все расходы.