Замок из стекла

– Две ночи назад… – пробормотал я себе под нос. Мне было трудно об этом говорить, но мне хотелось, чтобы хоть одно живое существо в этом мире меня выслушало. – Две ночи назад мои сны изменились.

Кейн участливо поднял глаза и внимательно ждал, что я расскажу ему. Он совсем не глупый парень. Я боялся, что в один простой момент он сочтёт меня сумасшедшим и махнёт на меня рукою.

– Что изменилось, мистер Аррен? – спросил он, подталкивая меня к рассказу. – Стало лучше?

– Нет… Я не знаю… – пробормотал я, подбирая слова. – Я не один там… в этой пустоте. Тишины больше нет. Там есть ещё люди, я слышу их крики и их мольбы. Есть существа или животные, которых я не могу различить. Они тоже страдают. Я не вижу их, но слышу отчётливо – кого-то дальше, а кого-то ближе.

Я замолчал и вздохнул поглубже. Я уже понял, что расскажу всё до конца.

– А вчера кто-то схватил меня за руку. Крепко, словно изо всех сил. Я попытался тоже ухватиться за него. Понимаешь, Кейн? Мы нашли друг друга в этой пустоте случайно. И мы старались удержаться друг за друга. От неожиданности мы даже слова друг другу не сказали. А потом он… или она выскользнула из моих рук…

Кейн что-то вновь заговорил о психологе, говорил о том, что мне нужна помощь. Я устало провёл руками по лицу. А потом просто закатал рукав и показал своё запястье, на котором отчётливо виднелись лиловые синяки и неглубокие царапины. Кейн замолчал, оборвав свою очередную фразу на полуслове. Он подошёл ко мне ближе и взял мою руку в свою крепкую ладонь, рассматривая следы на предплечье.

– Я знаю, что схожу с ума, – беззлобно фыркнул я и отдёрнул руку. – Я сам не верю в сны, которые могут причинять физические травмы. Я знаю, что скорее всего, я сам схватил себя за руку ночью в очередном приступе кошмара. Я всё знаю, что ты мне скажешь. Может, я и начинающий сумасшедший, но я точно не дурак.

– Тогда почему вы спорите и отказываетесь от психологической помощи? – нарочито вкрадчиво спросил медбрат.

– Потому что пытаюсь понять, где кончается реальность и начинается моя воспалённая фантазия. Оказывается, это бывает очень сложно.

– Но вы же понимаете, что, если вам не станет лучше, то мне придётся всё рассказать миссис Коултер? Это для вашего же блага, если…

– А ты же понимаешь, что я могу просто соврать тебе?! – огрызнулся я, повысив голос. – Я ещё в состоянии хотя бы притворяться нормальным!

По глазам Кейна было отчётливо видно, что в первый момент он готов был взорваться. Но этот парень обладал совершенно нечеловеческим самообладанием. Вспышка гнева быстро угасла в его глазах, и он отступил на несколько шагов назад.

– Я ценю вашу откровенность со мною, мистер Аррен, – тихо ответил он. – И понимаю, что вам нужно иногда выговориться о ваших… проблемах.

– Всё так. Поэтому прости за то, что вечно огрызаюсь, словно голодный пёс, – сказал я и не спеша направился к своей постели. На ходу я опёрся рукой о плечо Кейна. – Давай договоримся, что пока мои кошмары не выходят из-под моего контроля, то они останутся лишь разговором между нами двумя. Но, если я перестану отличать реальность от кошмара, то – как только ты это заметишь, конечно, сообщай немедленно обо всём миссис Коултер.

– Хорошо, – ответил Кейн, помогая мне опуститься в кровать. А потом добавил прежним невозмутимым тоном: – И оставляю за собой право определять, когда вы эту грань сотрёте.

Я кивнул в знак согласия. Медбрат поправил одеяло и погасил свет, собираясь уже уходить, но я окликнул его на пороге.

– Кстати о псах. Я видел на прогулке огромную серую собаку. Может, это был волк, Кейн? Здесь водятся волки?

Парень задумался на пару секунд, но потом отрицательно покачал головой.

– Вам нечего опасаться, мистер Аррен, – ответил он. – Здесь уже давно нет диких животных. В городе есть несколько бродячих собак. Скорее всего, это была одна из них.

– Это хорошо, Кейн. Это хорошо…

***

…Дальше листы были исчёрканы множество раз. Некоторые предложения старательно заштрихованы, а другие просто перечёркнуты. Где-то Грегори мог разобрать текст и понял, что Нэттинел долго пытался описать лишь одно, но не знал, какими словами это сделать. Аррен явно не планировал, что эти рукописи будет читать кто-то, кроме него. Грегори самому приходилось собирать разрозненные куски того, что хотел описать Нэтт.

Бёрнс снял очки и потёр переносицу; взглянул на часы: было уже далеко за полночь. Он сказал Мэри, что не будет засиживаться, но уже не сдержал обещания. Он упёр локоть в ручку кресла и задумчиво коснулся пальцем губ.

Нэтт никогда не рассказывал ему о том времени, которое провёл в больнице. Да и неинтересно было мальчишке Грегори слушать об этом. А сейчас ему даже стало жаль Нэтта. Наверное, Бёрнс никогда до конца не понимал, через что тот прошёл, прежде чем они встретились в этом маленьком городке. Столько лет Аррен шёл через войну, а потом оказался изломанным калекой в богом забытом месте. Только сейчас, спустя столько лет, собирая, домысливая эти короткие сумбурные записи, Грегори начинал понимать, что мечты о Замке из Стекла – лишь щит, которым прикрывался Нэтт. Без этого щита его дорога была бы гораздо короче. Но звания сумасшедшего Аррен точно не заслуживал.

Бёрнс пролистнул стопку бумаг, отмерив, что прочёл лишь половину. Он уже признался себе, что спать этой ночью не будет. Поднялся из-за стола и осторожно, чтобы не шуметь, прошёл в спальню. Мэри мирно спала, подтянув одеяло к подбородку. Грегори склонился к ней, убрав непослушную прядку волос с её лица, и очень мягко коснулся губами виска. Его невеста что-то мило промурлыкала во сне. Мужчина улыбнулся ей в ответ. Эта девушка была его настоящим и будущим. И он меньше всего хотел касаться сейчас своего прошлого. Но теперь, единожды открыв дневник Аррена, Грегори не мог отступить от него, пока не доведёт эту историю до конца.

Мужчина тихо поднялся и вернулся в свой кабинет.

***

В ту ночь опять был кошмар. Стоило мне закрыть глаза, как я вновь провалился в пустоту. Сначала ты не боишься её. В первый момент она даже приносит тебе облегчение. Здесь ведь ничего нет – даже боли. Всё остаётся где-то очень далеко. И ты думаешь, что заплатить отсутствием света и радости за исчезновение страстей и страданий – это хорошая сделка. Так начинался абсолютно каждый кошмар – начинался с удовольствия.

Но пустота, словно змея, обвивает тебя всё крепче. Ты осознаёшь, что она начинает даже вползать в тебя. Ты сам становишься пуст, бездумен, бездушен. И это не проходит. Никто не будит тебя, ты не просыпаешься. И начинает казаться, что пустота навсегда. Сначала это тревога, потом страх, а затем непременно паника. Ты кричишь, но не слышишь собственного голоса. Ты машешь руками, но ничего не чувствуешь. Ты пытаешься бежать, но ноги не находят тверди. В какой-то момент ты начинаешь сомневаться: существуешь ли ты сам? А существовал ли вообще когда-то? Ты можешь плакать, смеяться, кричать – ничего не происходит. Ты не влияешь ни на что. От тебя ничего не зависит. Ты не в силах ничего изменить. И вся твоя прошлая жизнь – все твои эмоции, страдания, воспоминания – кажется лишь сумрачным, бесконечно далёким наваждением. И ты затихаешь. Силы есть – они никуда не делись, но ты понимаешь собственную бессмысленность.

Так было и сейчас. Всё повторялось в очередной раз. Но потом был крик. Не мой. Вообще не похожий на крик человека. Пронзительный и звонкий, словно крик хищной птицы. Сначала далёкий, но стремительно приближающийся, пока от него не заложило уши до боли.

А потом был удар. Лишь несколько долгих мгновений спустя я осознал, что и сам кричу. «Птица» вцепилась в мою спину когтями. Её огромные крылья били меня по плечам, по голове. Я не видел её в темноте, но я понимал, что она так же напугана пустотой, как и я. Лишь неведомым образом мы столкнулись с ней в этом бесконечном, бессветном океане. Я пытался развернуться, я пытался схватить её своими руками, чтобы прекратить нещадные удары. Но это существо было абсолютно безумно. «Птица» рвала мою спину, впиваясь острыми длинными когтями, не желая отпускать ни на секунду.

Я почувствовал и другое прикосновение – чья-то маленькая узкая ладонь крепко держала меня за плечо. Я догадался, что кто-то меня будил. Но «птица» не желала отпускать. Я взмолился, чтобы неведомая рука не сдавалась, чтобы разбудила меня уже наконец. Я почувствовал себя безвольной игрушкой, которую тянут в разные стороны два упрямых ребёнка. А потом один из них упустил меня, а второй выкинул на свою сторону по инерции…

…Я резко сел на кровати, раскрыв глаза настолько сильно, что боль пронзила уголки век. Неясный свет за окном был самым великолепным зрелищем в моей жизни. Я смотрел на него, не моргая, боясь, что если закрою глаза хоть на миг, то вновь провалюсь в пустоту. Я медленно осознавал, что вернулся – вновь, в очередной раз. Я всегда возвращаюсь. А «птица» осталась там. Её некому было разбудить.

Кто-то вновь тронул меня за плечо. Я повернул голову и различил в сумраке девушку. Нет, это девочка, угловатая, по-мальчишески нескладная. Тёмные короткие волосы растрёпаны, а медицинский халат велик на несколько размеров. Я попытался вспомнить, говорил ли мне Кейн о новой медсестре, но сейчас это оказалось слишком сложной задачей. Сердце стучало так громко, что заглушало все остальные мысли.

Девочка внимательно на меня посмотрела, убедившись, что я больше не кричу. А потом отошла назад и уселась на стол, свесив худые ноги и принявшись читать что-то, что было в её руке. На меня она больше не обращала никакого внимания. Я понял, что она вообще отвлеклась от чтения только потому, что я начал кричать во сне.

Я пытался привести дыхание и пульс в норму. Взгляд блуждал по комнате без всякой мысли. Я хотел было спросить девочку, как она читает в полной темноте, но в этот момент увидел, что моя прикроватная тумбочка пуста. Я вновь взглянул на незнакомку и понял, что в руке у неё мои рукописи.

– Какого чёрта! – не выдержал я и заорал севшим голосом. – Я не позволял никому их трогать! Положи их немедленно на место!

Девчонка подняла на меня укоризненный взгляд, но мой крик её совершенно не смутил. Даже в темноте я отчётливо видел её глаза. Она задумчиво отвела их, свернула в узких ладонях мои рукописи.

– Ты калека, – произнесла она. В этой короткой фразе не было издёвки или даже укора. Девочка была разочарована. Она ожидала чего-то или кого-то другого. В растерянности я проглотил все бранные слова, какие хотел ей высказать.

Раздались торопливые шаги по коридору. Кто-то бежал, услышав мои крики. Девчонка спрыгнула со стола, подошла к окну и с дикой грацией выпрыгнула на улицу, унося с собою мои рукописи. Она даже не взглянула на меня ни разу. И в этот самый момент в комнату ворвалась миссис Роуз, щёлкнула выключателем, и яркий электрический свет ослепил меня. В следующий момент я услышал её испуганный крик. Я никогда и представить не мог, что эту женщину можно чем-то испугать. И сейчас я мог только гадать, что вызвало у неё такую реакцию. Только через долгих несколько секунд я смог вновь открыть глаза, уже привыкшие к свету. Я увидел медсестру, по-прежнему стоящую на пороге. Обеими руками она прикрывала рот, чтобы вновь не закричать. Я проследил её взгляд: он был направлен мне за спину. Как смог, я постарался обернуться и увидел простыни, на которых лежал, пропитанные насквозь кровью. С трудом я понял, что это моя собственная кровь. Красный цвет казался таким нарочито вызывающим в этой абсолютно белой комнате…

…Миссис Коултер была воплощением спокойствия. Она была белой посреди своего белого кабинета. Здесь больше не было ни красного, ни других цветов. Её светлые глаза буквально держали меня, а я не знал, куда от них деться. Я даже уйти не мог, сидя в своей чёртовой коляске.

– Я всё рассказал. Мне нечего больше добавить, – произнёс я, едва приподняв одну руку в знаке капитуляции. Торс мой был плотно перебинтован так, что мои движения стали ещё скованнее, чем обычно.

– Вы поступили весьма опрометчиво, мистер Аррен, скрыв от нас ваши психические расстройства, – проговорила Коултер в свойственной ей манере, чеканя каждое слово, будто гвозди в крышку гроба забивая. – В вашем нынешнем состоянии вы опасны прежде всего для себя самого. Что и доказывает минувшая ночь.

– Вы вообще видите меня? – с нажимом проговорил я, заглядывая в её бесцветные глаза. – У меня руки сломаны!

Я нелепо изогнулся в кресле, пытаясь завести руки за спину так, чтобы коснуться ногтями спины. Но они не слушались меня совершенно. У меня не получилось даже повернуть руки вверх. Я пробовал это сделать уже раз десять за последние полчаса, что сидел перед невозмутимой миссис Коултер: изгибался в самых нелепых позах, пытаясь завести руки назад. Я не мог этого сделать даже нарочно. А она смотрела на меня, как на несмешного клоуна. Или как на глупого ребёнка, который решил подурачиться в неподходящий момент.

– В бессознательном состоянии люди могут совершать то, что не в силах сделать по своему желанию, – возразила белая женщина, словно не замечая моих бестолковых потуг и кривляний.

– Привяжите меня на ночь к кровати, – выпалил я, последнее, что мог придумать. – Чтобы я точно не мог ничего сделать. Если это повторится, вы убедитесь, что это сделал не я сам.

– Мистер Аррен, – впервые по её тону пробежала лёгкая интонация усталости: ей тоже начинал надоедать этот разговор, который никоим образом не мог изменить её мнения. – Мы не психиатрическая лечебница. У нас нет права привязывать наших пациентов. У нас нет компетенций и для того, чтобы делать какие-либо выводы на основе того, что вы нам рассказываете. Всё, что я могла сделать для вас в данной ситуации – я сделала ещё утром. Утром я позвонила своему хорошему знакомому. Он занимался психическими расстройствами в течение трёх десятилетий. Сейчас он отошёл от работы в силу возраста, но поверьте, свои знания он нисколько не растерял. Уже сегодня вы сможете поговорить со специалистом, который вам сейчас действительно необходим.

– Чёрт бы вас всех побрал, – беззлобно, обессилено пробормотал я. – Знаю, что он мне скажет: всё до последнего слова.