Дорогой Джон

– Как насчет послеобеденного серфинга?

Разве я мог отказаться?

Остаток дня мы провели в воде. Саванна, лежащая на доске в нескольких дюймах от меня, представляла настоящий пир для глаз, но еще больше я любовался тем, как лихо она мчится на серфе. Потом Саванна убежала греться на пляж, попросив разрешения наблюдать за мной таким образом, и мое катание по волнам удостоилось отдельного закрытого просмотра.

В четыре часа мы лежали на полотенцах на песке с задней стороны коттеджа, неподалеку (но не слишком близко) от остальных студентов. Сперва я ловил на себе любопытные взгляды, но в целом до меня никому не было дела, кроме Рэнди и Сьюзен. Блондинка подчеркнуто хмурилась на Саванну, а Рэнди довольствовался ролью третьего колеса при Брэде и Сьюзен, зализывая раны. Тима Уэддона нигде не было видно.

Саванна лежала на животе – признаюсь, волнующее зрелище. Я улегся на спину рядышком, надеясь подремать в расслабляющем зное, но присутствие Саванны будоражило и не давало полностью расслабиться.

– Джон, – промурлыкала она. – Расскажи мне о своих татуировках.

Я повернул к ней голову, прокатив затылком по песку.

– Что тебе о них рассказать?

– Ну, не знаю – почему наколол, что они означают…

Я приподнялся на локте и указал на левое плечо, где были выколоты орел и знамя:

– О’кей. Это эмблема пехотных войск, а это, – я указал на слова и буквы, – обозначение нашей роты, батальона и полка. У каждого в моем отделении такая наколка – сделали, когда праздновали окончание подготовки в Форт-Беннинге в Джорджии.

– А что означает «Резкий старт»? – Саванна указала на надпись под литерами.

– Это мое прозвище. Получил еще в Форт-Беннинге благодаря нашему любимому сержанту – инструктору по строевой подготовке. Я никак не успевал собрать автомат достаточно быстро, и он рявкнул, что даст мне резкий старт ногой по заду, если я сейчас же не включу пятую скорость. Прозвище прилипло, ну вот и…

– Красивое прозвище, – протянула она.

– О да. Между собой мы называли сержанта Люцифером, – сообщил я и был вознагражден улыбкой.

– А что означает колючая проволока?

– Ничего, – помотал я головой. – Я наколол ее до поступления в армию.

– А на другой руке?

На другой руке у меня был китайский иероглиф, относительно которого я предпочел бы оставить Саванну в неведении.

– Это память о подростковом бунте под девизом «Я пропащий, и все мне по фигу». Ничего не означает.

– Разве это не китайский иероглиф?

– Ну да, иероглиф.

– Тогда он что-то означает. Может, храбрость или честь?

– Да ругательство это, ругательство!

– О-о! – озорно подмигнула Саванна.

– Я уже сказал, сейчас для меня это не имеет значения!

– Все же не выставляй эту наколку, если поедешь в Китай.

Я засмеялся.

Она помолчала минуту.

– Значит, ты бунтарь?

– Был когда-то давно, – сознался я. – Или не очень давно. Кажется, с тех пор сто лет прошло.

– Поэтому ты сказал, что в то время армия была тебе необходима?

– Да, она пошла мне на пользу.

Помолчав, Саванна спросила:

– Скажи, в то время ты бы прыгнул за моей сумкой?

– Нет. Наверное, только посмеялся бы.

Несколько секунд Саванна оценивала мой ответ, будто решая, верить мне или не верить, и наконец глубоко вздохнула.

– Хорошо, что ты записался в армию. Сумка мне была очень нужна.

– Видишь, как все удачно…

– А еще что?

– В смысле?

– В смысле – что еще ты можешь рассказать о себе?

– Ох, я не знаю. Что тебе хочется знать?

– Расскажи мне что-нибудь, чего о тебе никто не знает.

Я подумал.

– Могу сказать, сколько десятидолларовых монет без кромки с головой индейца было отчеканено в тысяча девятьсот седьмом году.

– И сколько?

– Сорок две. Они изначально не предназначались для денежного обмена: работники Монетного двора отчеканили их для себя и своих друзей.

– Ты увлекаешься нумизматикой?

– Я бы так не сказал. Это долгая история.