Три недели с моим братом

В полдень мы отдохнули у бассейна, а вечером пришли на вечеринку, где познакомились с будущими попутчиками.

В путешествие ехали восемьдесят шесть человек, большинство из них оказались гораздо старше Мики или меня. Мы начали постепенно знакомиться с ними и в конце концов перешли в зал для торжеств, где были накрыты столы. Пока все ели, нам представили команду ТСС, большая часть которой поедет с нами во избежание накладок, а также нескольких приглашенных лекторов и Джилл Ханну, врача.

Она была старше нас на несколько лет, всегда охотно улыбалась и в конце путешествия стала нам добрым другом. Будто предчувствуя это, сейчас она села за наш столик.

– Что-нибудь посоветуете? – спросил я.

– Не ешьте овощи или зелень, даже в приличной гостинице.

– Они могут быть напичканы удобрениями или немытыми?

– Нет, просто их моют в местной воде, а она может оказаться недостаточно чистой.

– Что-нибудь еще?

– После чистки зубов не полощите рот водой из-под крана. Соблюдайте эти предосторожности, и все будет хорошо. Я расскажу о них и остальной группе, но чуть позже, когда придет моя очередь выступать. Но вот увидите – половина группы пропустит мои предостережения мимо ушей и заболеет. А заболеть во время такого путешествия… уж поверьте, совсем невесело. – Ее взгляд перебежал с Мики на меня и обратно. – Вы братья? Близнецы? – уточнила она после нашего кивка.

Нас довольно часто принимают за близнецов.

– Нет. – Я покачал головой.

– Вы старший?

– Нет, старше он. – Я поморщился.

Мика с довольным видом откинулся на спинку стула. Он наслаждался тем, что почти все, кто видел нас вместе, считали его младшим.

– Я всегда советую ему лучше ухаживать за собой.

Женщина улыбнулась.

– Вы женаты?

– Да, оба, – ответил я.

– Почему вы поехали друг с другом, а не с женами?

Мы объяснили насчет детей и показали фотографии наших семей.

– Это замечательно, что вы едете вдвоем, – сказала она наконец. – Братья нечасто так близки, как следовало бы. Вы всегда с таким теплом относитесь друг к другу?

– Не всегда, – поколебавшись, признался я.

* * *

В 1973 году, в середине учебного года, мы переехали в Гранд-Айленд. Точнее, переехали все, кроме отца – мама объяснила, что ему нужно завершить диссертацию. Мы поселились в небольшом доме на две семьи недалеко от ее родителей. Отец и впрямь дописал в тот год диссертацию, но на самом деле они с мамой расстались. Мы узнали правду очень нескоро.

Гранд-Айленд, маленький сонный городок, находился посреди штата Небраска и сильно отличался от Лос-Анджелеса. Дома разделяли огромные лужайки, а наши бабушка и дедушка жили напротив начальной школы. В отличие от остальных школ, в которых мы учились, в начальной школе имени Гейтса имелись огромные стадионы и бейсбольные площадки. Недалеко находились железнодорожные пути, по которым то и дело ходили поезда.

Вскоре мы с братом уже раскладывали на рельсы мелкие монетки, чтобы их сплющило поездом. Впрочем, в Гранд-Айленде было не так много объектов для обследования и меньше возможностей попасть в беду, чем в Лос-Анджелесе: ни пустых, пострадавших от пожара домов, чтобы сделать из них крепость; ни мостов для лазанья; и даже местные во?роны не нападали на нас. Здесь мама стала работать помощницей оптометриста – специалиста по подбору очков, – и после школы мы шли к бабушке с дедушкой. Бабушка кормила нас самым лучшим полдником в мире: шоколадным напитком и гренками с корицей, а потом мы играли во дворе или спускались в подвал, где дядя Джо хранил модельки самолетов. Их было больше сотни, включая «Спитфайр» и японский «Зеро», и дядя собирался однажды передать их в музей. Самолетики были раскрашены с исключительной достоверностью, и, хотя нам не разрешалось их трогать, мы часами могли любоваться ими.

Менять школу в середине учебного года всегда трудно, и первые несколько недель мы с братом после уроков проводили время вместе, как бывало в Лос-Анджелесе. Мы катались на велосипеде в парках, где нередко сталкивались с играющими детьми, некоторые из которых были нашими одноклассниками. Месяц спустя они катались там на санках с горок.

К этому времени разница в нашей внешности стала заметнее. Мика был выше, сильнее и мускулистее меня и ничего не боялся. Он воспринял переезд как очередное приключение, с легкостью заводил друзей и вел себя с уверенностью, которая мне и не снилась. Я же постоянно чего-нибудь боялся. Боялся попасть в беду. Боялся получить плохие оценки. Боялся, что другие подумают обо мне плохо. Боялся сделать что-нибудь неправильно. Боялся общаться с «не теми» детьми. И хотя я тоже завел новых друзей, мне пришлось долго привыкать к новому окружению.

Зима сменилась весной, и Мика начал все меньше и меньше нуждаться в моем обществе, а когда я увязывался за ним, относился ко мне как к обузе. Он сдружился с Куртом Гриммингером, мальчишкой из его класса, чья семья жила на ферме за городом. Мика почти каждый день ходил туда, и они с Куртом часами играли: боролись в амбаре, ездили на тракторах и лошадях, стреляли в свиней и коров из пневматического пистолета. Позже, за ужином, Мика развлекал нас захватывающими историями. Трудно было удержаться от зависти – мои скромные развлечения не шли ни в какое сравнение с его времяпровождением.

Примерно в то же время мы впервые подрались. Не помню, с чего началась ссора: слово за слово, и дело дошло до кулаков. Мика ударил меня в живот, и я задохнулся. Он повалил меня на пол, сел сверху и принялся молотить кулаками. Я не мог защититься и покорно сносил удары.

Мама вскрикнула и, сдернув Мику с меня, сильно его отшлепала. Я с трудом встал, мама взяла меня за плечи и спросила:

– Что случилось?

– Он ненавидит меня!

Я испытывал одновременно боль и унижение и, когда мама попыталась утешить меня, стряхнул ее руку.

– Отстань! – крикнул я и убежал.

Я не понимал, куда бегу, я лишь не хотел ни с кем говорить, не хотел никого видеть, не хотел быть маленьким, не хотел жить в Небраске, не хотел ничьей жалости… Я хотел, чтобы все было как раньше, и бежал, бежал, бежал, будто надеялся повернуть время вспять.

Очнулся я у железнодорожных путей. Я сел под дерево и принялся смотреть на поезда. Они всегда ходили по расписанию, ровно через час, и я решил, что буду сидеть здесь, пока не пройдут два поезда. Но когда они прошли, я их даже не заметил – уронив лицо в ладони, я судорожно рыдал и страстно желал, чтобы этой драки не было. Впервые я плакал так сильно.

* * *

Когда я вошел в дом, уже стемнело и все сидели за столом, но мама поняла, что я не голоден, и кивком разрешила мне сразу пойти в мою спальню. Точнее, в нашу спальню – мы по-прежнему ночевали в ней втроем. Я лег на кровать и уставился в потолок.

Мой гнев стих, и я ощущал растерянность. Я говорил себе, что хочу побыть один и самостоятельно разобраться в своих чувствах, и вместе с тем мне хотелось видеть маму. Подобно большинству детей я верил, что внимание неким образом равнозначно любви. Из нас троих мне меньше всего доставалось внимания, а значит, и любви. С Микой всегда обращались как со взрослым, а поскольку он первым пошел, заговорил и начал попадать в неприятности, ему и доставалось внимание, положенное первым в очереди. Наша сестра, как самая младшая и к тому же девочка, имела двойные привилегии. Она проводила с мамой больше времени, чем я или Мика, выполняла меньше обязанностей, редко попадала в неприятные истории, а еще имела больше обуви. Мотивировалось это все одной фразой: «Она ведь девочка».

Все чаще я начинал чувствовать себя одиноко.

Меньше, чем через час, когда я уже откровенно жалел себя, раздался стук в дверь.

– Входи, – сказал я и сел на кровати. Мне стало интересно, что скажет мама. Однако когда дверь открылась, в комнату вошла не мама, а Дана.

– Привет.

– Привет, а мама придет? – ответил я, заглядывая ей за плечо.

– Не знаю. Она послала меня спросить, не голоден ли ты.

– Нет, – солгал я.

Сестра подошла и села на кровать. Ее длинные светлые волосы были разделены пробором посредине, белая кожа пестрела веснушками – Дана походила на Джен Брейди из сериала «Семейка Брейди».

– Живот болит?

– Нет.