– У меня ни синя пороху. По обету нищенствую, – обидчиво проговорил Никандр.
– Так, так. Небось, добровольных даяний не приемлешь? – с язвительной усмешкой заметил купец.
– Приемлю для Бога… Только для Бога, – смиренно потупясь, ответил странник.
– Все деньги Божьи, что говорить. В монастыри, чай, даяния-то, жертвуешь?
– Случается. На табачище да вино не извожу.
– Да что же, отчего этому не поверить? Вот тебе и благочестивая наша беседа: на табак, вино да деньги сошла…
– А все этот сбил, принесла нелегкая, – озлобленно проговорил Сергей.
– Так ты говоришь, что вера ноне пестра стала? – снова направил старший Вострухин беседу в надлежащее русло, и странник повел надлежащую речь.
Отдельного выхода из дому в палисадник не было, а потому Николаю Андреевичу пришлось идти вкруговую; проходя дворами к калитке садика, он различил в зелени кустарников стройную фигуру молодой девушки с несколько бледным, миловидным лицом, на котором застыло выражение напряженного ожидания. Девушка услышала его шаги и обернулась. Яркий румянец вспыхнул на щеках, и лицо будто осветила улыбка. Головка радостно закивала.
– Дунечка!.. Поджидала?.. – тихо спросил Свияжский.
– Ты здесь? А я, глупая, и не знала! Давно? – спросила молодая девушка.
Они пошли по аллейке. Вид у Николая Андреевича был рассеянно-скучающий; Дуня, сорвав мимоходом ветку, нервно обмахивалась ею.
– Тише. Смотрят.