Наполеон Великий. Том 2. Император Наполеон

В 7.30 утра Наполеон, окруженный маршалами, получил донесение от Даву, что союзники обходят его, и сам увидел движение центральной колонны неприятеля с Праценских высот. Он обратился к Сульту: «Сколько времени нужно вам, чтобы ваши дивизии заняли эти высоты?» – «Меньше 20 минут!» – ответил маршал. «Тогда подождем еще четверть часа. Если противник делает ошибочное движение, не надо ему мешать», – сказал Наполеон и только через 15 минут дал сигнал к атаке союзного центра[178 - Подробно о битве при Аустерлице, кроме цит. соч. Г. А. Леера и О. В. Соколова, см.: Slovak A. Die Schlacht bei Austerlitz. Brunn, 1898; Thiry J. Ulm, Trafalgar, Austerlitz. P., 1962.].

Удар Наполеона по 4-й, центральной, колонне союзников был страшной силы. По воспоминаниям А. Ф. Ланжерона, «колонна была раздавлена и рассеяна менее чем в полчаса»[179 - Ланжерон А. Ф. Записки // Военный сб-к. 1900. № 11. Прил. С. 35.]. Александр I, Франц I и Кутузов сразу потеряли друг друга из виду. Франц, увлеченный потоком бегущих австрийских солдат, умчался с поля битвы на лихом коне одним из первых. Александр своих солдат пытался остановить, кричал им: «Стой! Я с вами! Я подвергаюсь той же опасности!»[180 - Там же. С. 35–36.] Его не слушали. Кто-то доложил ему, что Кутузов ранен. Царь послал к главнокомандующему своего лейб-медика, англичанина Я. В. Виллие, который ранее был личным врачом Павла I (по одной из версий, именно он в ночь на 12 марта 1801 г., желая «прибрать труп» Павла, обнаружил, что «покойник» еще жив, и «перерезал ему артерию»[181 - Валишевский К. Сын великой Екатерины. Император Павел I. Его жизнь, царствование и смерть. СПб., 1914. С. 608.]).

«Поблагодари государя! – воскликнул Кутузов, отправляя врача обратно. – Доложи ему, что моя рана не опасна, но смертельная рана – вот где!» Жестом отчаяния главнокомандующий показал на своих бегущих солдат. Только что у него на глазах его любимый зять, герой Кремса, флигель-адъютант граф Ф. И. Тизенгаузен со знаменем в руках повел их в контратаку и «пал, пронзенный насквозь пулею»[182 - Михайловский-Данилевский А. И. Описание первой войны… С. 184.]. Сам Михаил Илларионович едва не попал в плен.

Тем временем Наполеон обрушил столь же страшный удар силами войск Ланна на правое крыло союзников, а Бернадоту приказал поддержать Даву и совместно громить колонны левого крыла. Союзная армия была расчленена на три части и, как это спланировал Наполеон, уничтожалась по частям. Русские солдаты дрались храбро, но не могли устоять перед натиском французов, резервы которых Наполеон искусно направлял в решающие пункты сражения. Кутузов успел отправить Буксгевдену приказ о всеобщем отступлении и потерял управление войсками[183 - Леер Г. А. Цит. соч. С. 43.]. Александр I рассылал казаков во все стороны разыскивать его, но увиделся с ним уже после битвы у местечка Годвежици[184 - См.: Михайловский-Данилевский А. И. Описание первой войны… С. 188–189.]. Только колонна Багратиона и Лихтенштейна отступала без паники. Войска всех прочих колонн бежали. Отброшенные к полузамерзшим прудам, они пытались спастись по льду и тонули там целыми полками, ибо Наполеон, державший в руках все нити боя, приказал своей артиллерии бить ядрами в лед.

«Ледовое побоище» при Аустерлице запомнил на всю жизнь барон де Марбо, один из героев битвы. «Снаряды разбивали лед во многих местах, – вспоминал он, – и это все сопровождалось ужасным шумом. Вода стала выступать через пробитый лед. Мы видели, как тысячи русских солдат, их лошади, пушки, повозки медленно погружались в эту ледяную пропасть. Это было страшное зрелище, которое я не забуду никогда. В одно мгновение поверхность пруда покрылась всем, что могло плавать. Люди и лошади бились на середине пруда с наступающими льдами. Некоторым – очень небольшому числу – удалось спастись с помощью шестов и веревок, которые протягивали им с берега наши солдаты, но основная масса утонула»[185 - Марбо М. де. Цит. соч. С. 161.].

В воспоминаниях М. де Марбо засвидетельствован и отрадный факт среди ужасов Аустерлица. На следующее утро Наполеон, объезжая поле битвы, увидел плывущую льдину, с которой раненый русский офицер, весь в орденах и в крови, взывал о помощи. Император тут же приказал своему адъютанту «сделать все возможное, чтобы спасти этого несчастного». Сразу несколько гвардейцев из императорского эскорта и «даже два офицера штаба» устремились к пруду, не снимая мундиров, и застряли между льдинами так, что пришлось спасать их самих. Тогда барон де Марбо и лейтенант Руместайн разделись донага, бросились в ледяную воду и спасли раненого, хотя Руместайн при этом схватил воспаление легких и вынужден был оставить военную службу[186 - Марбо М. де. Цит. соч. С. 163–165.].

Вернемся, однако, к вечеру 2 декабря. С наступлением сумерек, еще до 5 часов, все было кончено. «Я был уже свидетелем проигранных битв, но я не мог даже представить себе такого разгрома, – вспоминал генерал А. Ф. Ланжерон. – Нужно было быть очевидцем сумятицы, царившей в нашем отступлении, или, скорее, в нашем бегстве, чтобы составить о ней понятие»[187 - Цит. по: Соколов О. В. Аустерлиц. Т. 2. С. 75.]. О том же свидетельствовал другой очевидец, А. П. Ермолов: «Беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, полков не бывало; видны были разные толпы»[188 - Ермолов А. П. Записки 1798–1826. М., 1991. С. 58.].

Кстати, Ермолов, тогда еще полковник, по ходу битвы «достался в плен» французам (по его собственному выражению)[189 - Там же. С. 57.], но успел спастись. Зато восемь генералов русской армии остались к концу того дня в плену. Впрочем, Наполеона порадовал плен не столько этих восьми генералов, сколько 200 кавалергардов из личного эскорта царя. Когда пленные кавалергарды были доставлены к императору, он, глядя на них, улыбнулся: «Много прекрасных дам в Петербурге будут оплакивать этот день»[190 - Чандлер Д. Цит. соч. С. 271.]. Командир эскадрона кавалергардов флигель-адъютант князь Николай Григорьевич Репнин (внук генерал-фельдмаршала Н. В. Репнина, женатый на дочери другого генерал-фельдмаршала, А. К. Разумовского) тоже был взят в плен и представлен Наполеону. Этот момент запечатлен на всемирно известной картине Франсуа Жерара и в воспоминаниях очевидцев, включая самого Репнина. «Ваш эскадрон достойно исполнил свой долг», – похвалил Наполеон пленника, зная, что кавалергарды действительно сражались геройски. «Это самая прекрасная награда получить похвалу от великого человека», – ответил комплиментом на комплимент Репнин[191 - Воспоминания Н. Г. Репнина цит. по: Соколов О. В. Аустерлиц. Т. 2. С. 57.].

Смятение, охватившее союзный олимп к концу битвы, было так велико, что вся свита Александра I рассеялась в разные стороны и присоединилась к нему только ночью и даже наутро. В первые же часы после катастрофы царь скакал несколько верст от поля битвы лишь с врачом, берейтором, конюшим и двумя лейб-гусарами, а когда при нем остался один лейб-гусар, Александр, по рассказу этого гусара, «слез с лошади, сел под дерево и горько плакал»[192 - Из рассказов старого лейб-гусара // Русский архив. 1887. № 3. С. 193.]. После страшной ночи отцеубийства с 11 на 12 марта 1801 г. никогда более он не переживал такого потрясения, как в день битвы при Аустерлице.

Архив Военного министерства Франции хранит следующие данные о потерях сторон под Аустерлицем: союзники – 15 тыс. убитых и раненых, 20 тыс. пленных, 180 орудий, 45 знамен; французы 1290 убитых и 6943 раненых[193 - Traniе J., Carmigniani J. Napolеon et la Russie. P., 1980. T. 1. P. 123.]. В России с этими данными соглашался только Е. В. Тарле[194 - Тарле Е. В. Цит. соч. С. 191.]. Все остальные наши историки – и дореволюционные, и советские – подсчеты французов взяли под сомнение и в большинстве своем оперировали цифрами А. И. Михайловского-Данилевского: потери союзников – 27 тыс. убитых, раненых и пленных (в том числе 21 тыс. русских), 158 орудий (русских – 133), 30 знамен; потери французов – до 12 тыс. человек[195 - Михайловский-Данилевский А. И. Описание первой войны… С. 209210.]. Все восемь пленных генералов (известных поименно) – русские. Среди них был начальник 3-й колонны генерал-лейтенант И. Я. Пржибышевский.

Лишь в постсоветское время Ю. Н. Гуляев и В. Т. Соглаев избрали оптимальную методику исчисления потерь при Аустерлице: русских – по русским ведомостям, французских – по французским[196 - См.: Гуляев Ю. Н., Соглаев В. Т. Цит. соч. С. 228.]. По этой методике наиболее обоснованными (хотя и с оговоркой «приблизительно») выглядят подсчеты О. В. Соколова: союзники потеряли 30–35 тыс. человек (25–28 тыс. русских и 6 тыс. австрийцев), 197 орудий (160 русских и 37 австрийских) и от 14 до 17 знамен; французы – около 9–9,5 тыс. человек[197 - Соколов О. В. Аустерлиц. Т. 2. С. 77–79.].

Некоторые из наших историков (П. А. Жилин, Л. Г. Бескровный, Н. Ф. Шахмагонов, А. М. Валькович) пытаются преуменьшить масштабы аустерлицкого разгрома союзников, цитируя при этом реляцию М. И. Кутузова царю, где сказано, что «российские войска <…> почти до самой полночи стояли (?! – Н. Т.) в виду неприятеля, который не дерзал уже более возобновлять своих нападений», и что урон русской армии «не доходит до 12 000», тогда как у французов «простирается до 18 000»[198 - М. И. Кутузов. Т. 2. С. 257–259. Курсив мой. – Н. Т. См.: Бескровный Л. Г. Указ. соч. С. 37; Жилин П. А. Фельдмаршал М. И. Кутузов. С. 102; Шахмагонов Н. Ф. Кому служил барон? // Дорогами тысячелетий. М., 1989. Кн. 3. С. 197.]. Тот факт, что Александр I после Аустерлица повелел Кутузову «прислать две реляции: одну, в коей по чистой совести и совершенной справедливости были бы изложены действия <…>, а другую – для опубликования», предан гласности еще в 1869 г. М. И. Богдановичем[199 - Богданович М. И. Цит. соч. Т. 2. С. 105.]. Кутузов выполнил это повеление. С тех пор и доныне наши «патриоты» рассуждают об Аустерлице не «по совести и справедливости», а «для опубликования», опираясь на кутузовскую реляцию[200 - В постсоветском издании к 250-летию со дня рождения Кутузова эта фальшивка еще раз перепечатана (Фельдмаршал Кутузов. Док-ты, дневники, воспоминания / отв. составитель А. М. Валькович. М., 1995. С. 90–93). Показательно, что «фанаты» Кутузова любят цитировать сказанное им перед собственной свитой (что называется, «на публику»): «Я не виноват в Аустерлицком сражении», но игнорируют его признание в откровенном разговоре с фельдмаршалом А. А. Прозоровским: «Я проиграл Аустерлицкое сражение, да не плакал» (Из записок фельдмаршала кн. И. Ф. Паскевича // Русский архив. 1889. Кн. 1. С. 412). Один из таких «фанатов» Ю. Н. Леонов сопроводил портрет-плакат Кутузова из серии «Отчизны верные сыны» (М., 1987) текстом: «В своей жизни он не проиграл ни одного сражения».].

В действительности же аустерлицкий разгром был для России и Австрии ужасающим. Официальный Петербург воспринял его тем больнее, что русская армия больше 100 лет, после Нарвской битвы 1700 г., никому не проигрывала генеральных сражений и что при Аустерлице, опять-таки впервые после Петра Великого, возглавлял русскую армию сам царь. «Здесь действие Аустерлицкой баталии на общественное мнение подобно волшебству, – писал Ж. де Местр из Петербурга в Лондон 4 января 1806 г. – Все генералы просят об отставке и кажется, будто поражение в одной битве парализовало целую империю»[201 - Местр Ж., де. Указ. соч. С. 61.].

Зато Париж и вся Франция ликовали. Наполеон еще не знал об этом, но был уверен, что так и будет, когда он писал своей Жозефине 3 декабря 1805 г. из Аустерлица: «Я разгромил русско-австрийскую армию, которой командовали два императора. Немного устал. Жил на воздухе восемь дней и восемь морозных ночей. Завтра смогу отдохнуть в замке князя Кауница[202 - Кауниц Венцель Антон, князь Кауниц-Ритберг (1711–1794) – выдающийся австрийский дипломат, в 1753–1792 гг. государственный канцлер.] и постараюсь поспать там два-три часа. Русская армия не просто разбита, но уничтожена. Обнимаю тебя. Наполеон»[203 - Letters of Napoleon to Josephine. New York, 1931. P. 105–106.]. В один день с этим письмом (необычно скупым на эмоции) Наполеон обратился к Великой армии с эмоциональным, как нельзя более, воззванием, которое начиналось так: «Солдаты!

Я доволен вами»[204 - Correspondance de Napolеon. T. 11. № 9537. P. 539.]. Эти слова были тогда на устах у всех французов – не только солдат. Главное же, то были не пустые слова. «Два миллиона золотых франков, – читаем у Д. Чандлера, – были розданы офицерам. Наполеон дал щедрые пенсии вдовам погибших. Осиротевшие дети были официально усыновлены самим императором, и им было позволено добавлять имя “Наполеон” к своим именам, данным при крещении. Память Аустерлица должна была оставаться навеки живой!»[205 - Чандлер Д. Цит. соч. С. 275.] Герой Аустерлица артиллерийский офицер Октав Левавассер вспоминал о том времени: «Париж был весь в эйфории энтузиазма, как и вся Франция <…>. Император своей победой заставил замолчать все враждебные голоса. Он вырос в глазах Франции, и она видела только его славу»[206 - Цит. по: Соколов О. В. Аустерлиц. Т. 2. С. 101.].

Впрочем, «битва трех императоров» имела значение, далеко выходившее за рамки интересов Франции, России и Австрии. «Она потрясла современников, а затем вошла в летописи истории не потому, что один император взял верх над двумя другими, – справедливо заключил А. З. Манфред. – Современники видели в Аустерлицкой битве <…> решающий поединок нового и старого миров»[207 - Манфред А. З. Цит. соч. С. 478.]. Всемирная история уже тогда знала ряд битв, более крупных по числу участников и жертв, но трудно найти среди них такую, которая сравнилась бы с Аустерлицем по значимости. 2 декабря 1805 г. на поле Аустерлица столкнулись не просто три императора, три армии, три державы, а именно два мира – только что утвердившийся буржуазный и обветшалый феодальный. Победа Наполеона (самая яркая из всех его более чем 50 побед) давала ему возможность провозгласить освобождение народов, порабощенных Габсбургами и Романовыми, – венгров, чехов, словаков, поляков – и поднять всю Центральную Европу под знамя идей Французской революции. Но император Наполеон смотрел на мир уже иными глазами, нежели генерал Бонапарт, – теперь он предпочитал союзу с народами союз с монархами.

Главную свою задачу – разгромить третью коалицию – Наполеон под Аустерлицем решил. Император Австрии Франц I через день после битвы сам явился к Наполеону с повинной – перепуганный, смиренный, буквально убитый позором Ульма и Аустерлица. Всем своим видом он подтверждал точность эпиграммы, которую сочинил о нем К. Ф. Рылеев, осведомленный, между прочим, о страсти Франца убивать мух:

Весь мир великостию духа
Сей император удивил:
Он неприятель мухам был,
А неприятелям был муха[208 - Рылеев К. Ф. Стихотворения… М., 1956. С. 266.].

Наполеон принял Франца у костра на своем бивуаке. «Вот дворец, в котором я живу два месяца», – сказал победитель, любезно приглашая побежденного на переговоры. По воспоминаниям очевидцев, которые стояли поодаль и могли слышать отдельные фразы монархов, император Франц обругал англичан («это – торговцы человеческим мясом»), а на вопрос Наполеона: «Итак, Ваше Величество, вы обещаете мне, что больше не начнете войну?», с жаром ответил: «Да, я клянусь и сдержу свое слово!»[209 - Соколов О. В. Аустерлиц. Т. 2. С. 90–91.] 6 декабря в Аустерлицком замке Наполеон и Франц договорились о перемирии, согласно которому русская армия должна была за 14 дней очистить Моравию и Венгрию и вернуться домой.

А на следующий день к Наполеону явился граф Х.-А. Гаугвиц, который три недели ехал из Берлина с ультиматумом от Пруссии. Теперь, запрятав ультиматум подальше, Гаугвиц поздравил Наполеона с победой. Наполеон усмехнулся: «Ваши поздравления предназначались другим. Фортуна переменила их адрес»[210 - Lefebvre A. Histoire des cabinets de l’Europe pendant le Consulat et l’Empire. P., 1900. T. 2. P. 232.]. Так Пруссия отпала от третьей коалиции, не успев вступить в нее.

Тяжело переживала аустерлицкую катастрофу Англия. Премьер-министр У. Питт 23 января 1806 г. умер, как полагали, с горя, сохраняя до смертного часа тот подавленный вид, который его министры называли «взглядом Аустерлица»[211 - История XIX века / под ред. Э. Лависса и А. Рамбо. М., 1905. Т. 1. С. 67.]. Кстати, тогда же в Австрии умер «от горя и злости» (по выражению А. Ф. Ланжерона) Ф. Вейротер, а в России – 28-летний кн. П. П. Долгоруков. Но все это было лишь отголосками главной кончины: умерла третья коалиция.

Пока европейские монархи приходили в себя после Аустерлица, Наполеон в течение полугода по-хозяйски перекроил карту Центральной Европы. 26 декабря 1805 г. в Пресбурге (ныне Братислава) он продиктовал мирный договор Австрийской империи, отняв у нее Венецию, Истрию, Далмацию, Каттаро, Фриуль, где проживала шестая часть всего подвластного Габсбургам населения (4 млн человек из 24-х млн)[212 - См.: De Clerc. Recueil de traites de la France. P., 1880. T. 2. P. 145–151.]. Все эти территории отошли к Итальянскому королевству и к союзным с Францией германским государствам – Баварии, Бадену, Вюртембергу. «Франция, – как подчеркивает О. В. Соколов, – непосредственно не получала никаких территориальных приращений. Однако усиливались ее союзники, и прежде всего Италия, которая фактически являлась частью империи Наполеона»[213 - Соколов О. В. Аустерлиц. Т. 2. С. 99.].

Мало того, к лету 1806 г. Наполеон объединил 16 послушных ему германских княжеств в Рейнский союз, тут же «избравший» его, Наполеона, своим протектором и узаконивший на своей территории Code Napolеon. Этот акт лишил смысла Священную Римскую империю, т. е. верховенство австрийских императоров, тяготевшее над раздробленной Германией уже тысячу лет. Теперь, 6 августа 1806 г. Франц I по предложению Наполеона сложил с себя титул властителя Священной Римской империи. «Изумление и страх произвело падение империи, основанной десять столетий назад гением Карла Великого, пережившей шесть династий и уже три столетия управляемой Габсбургами», – так писал об этом российский историк, автор шеститомной «Истории русского народа» и пятитомной «Истории Наполеона» Н. А. Полевой[214 - Полевой Н. А. История Наполеона. СПб., 1844. Т. 3. С. 45–46.].

4. Четвертая коалиция: от Йены до Эйлау

1806-й год стал для Наполеона не менее славным, чем даже 1805-й, причем теперь, после Аустерлица, император действует в Европе все более агрессивно, хотя и (с точки зрения исторического прогресса) оправданно. Так в феврале 1806 г. он покончил с независимостью средневекового Неаполитанского королевства, одного из самых реакционных в Европе.

К тому времени правила в Неаполе одиозная супружеская чета из династии Бурбонов. Король Фердинанд I по прозвищу Назон[215 - Назон (ит. nasone) – носище, носач (о человеке с огромным носом).] (17511825 гг.), который едва умел читать и писать, приказал публично сжечь книги Вольтера, зато любил обвешивать себя с головы до ног ладанками с мощами святых, а еще «заказывать в свою ложу в театре макароны, чтобы заглатывать их прямо из тарелки, строя обезьяньи гримасы под хохот публики»[216 - Кронин В. Цит. соч. С. 323.]. Главное же, за полвека своего правления он вогнал 5 млн соотечественников в страшную нищету: по подсчетам В. Кронина, 2/3 всех земель в королевстве находились в руках 31 тыс. дворян и 82 тыс. священников, причем один аббат из провинции Базиликата «владел 700 рабами, которым он запрещал строить себе жилища и каждую ночь загонял на ночлег в общий приют – по нескольку семей в комнату, – где они жили как скот»[217 - Кронин В. Цит. соч. С. 324.].

Достойную пару Фердинанду Назону составляла его благоверная Мария Каролина (1752–1814 гг.), дочь австрийской императрицы Марии Терезии и родная сестра французской королевы Марии Антуанетты, казненной в 1793 г. Именно она была вдохновительницей кровавой расправы над неаполитанскими республиканцами летом 1799 г., жертвами которой стали выдающиеся философы-просветители Италии Марио Пагано и Винченцо Руссо. Она же, командуя своим мужем-королем, словно денщиком, втянула Неаполь осенью 1805 г. в третью коалицию против ненавистной для нее революционной Франции. Мария Каролина даже похвасталась перед французским представителем Ш. Алькье, что ее королевство будет спичкой, которая зажжет в Европе большой пожар. «Теперь, после Аустерлица, – читаем об этом у Е. В. Тарле, – “спичка” сгорела мгновенно»[218 - Тарле Е. В. Цит. соч. С. 193.].

27 декабря 1805 г. из Шёнбрунна Наполеон обратился к войскам своей Итальянской армии под командованием А. Массена с «громоподобной» (как выразился О. В. Соколов) прокламацией: «Солдаты! <…>. Неаполитанская династия Бурбонов отныне должна перестать царствовать. Ее существование несовместимо со спокойствием Европы и честью моей короны. Идите же вперед и сбросьте в море ее жалкие батальоны!»[219 - Correspondance de Napolеon. T. 11. № 9625. P. 620.] Неаполитанские Бурбоны, не веруя в мощь своих «батальонов», спешно бежали на остров Сицилию под охрану английского флота. 14 февраля 1806 г. французские войска без боя вступили в Неаполь, а на следующий день въехал в опустевшую резиденцию местных Бурбонов Жозеф Бонапарт, которого Наполеон без каких-либо церемоний объявил неаполитанским королем под именем Иосифа I.

Нужно отдать должное братьям Бонапартам. По указаниям Наполеона Жозеф в первые же месяцы своего правления разрушил многовековые феодальные устои Неаполитанского королевства, отменил все привилегии баронов, передал землю крестьянам, ввел в действие Кодекс Наполеона, полностью реформировал налоговую систему: «учитывая интересы бедняков, заменил 23 прямых налога (некоторые – с урожая) на единый налог, взимаемый с определенного уровня дохода»[220 - Кронин В. Цит. соч. С. 324–325.].

Но неаполитанская – локальная и скоротечная – акция Наполеона 1806 г. явила собой лишь своего рода прелюдию к масштабной, потрясшей всю Европу, прусской кампании 18061807 гг. Дело в том, что Пруссия, хотя и не успела вступить в войну с Францией на стороне третьей коалиции, поддалась увещаниям со стороны Англии и России и даже раньше их открыла военные действия против Франции в составе уже четвертой коалиции. Кстати, подталкивали Пруссию к войне с Францией не столько английские, сколько российские верхи и в первую очередь, как ни странно, сам Александр I. Российский самодержец был, конечно, потрясен и унижен аустерлицким разгромом, он воспылал еще большей ненавистью к Наполеону, а главное, жаждой мести и реванша за такое потрясение и унижение. Едва успев бежать с поля битвы при Аустерлице, он уже 5 декабря 1805 г. отправил графа П. А. Строганова в Лондон «узнать о намерениях английского правительства и обещать ему прежнее единодействие России», а кн. П. П. Долгорукова в Берлин – «обещать, если Пруссия решится воевать с Наполеоном <…>, поддерживать ее всеми силами России»[221 - Михайловский-Данилевский А. И. Описание первой войны… С. 233. Курсив мой. – Н. Т.].

Наполеон тем временем, надеясь, что аустерлицкий урок образумит зарвавшегося по молодости и неопытности царя, делал шаги к примирению с Россией. Вновь, как ранее Павлу I, он вернул Александру Павловичу русских пленных (всех – от генералов до рядовых), взятых при Аустерлице, а одного из них – кн. Н. Г. Репнина – обязал передать царю: «Мы еще сможем найти путь к сближению. Пусть он пришлет ко мне в Вену своего уполномоченного представителя, но только не из этих придворных, которые наполняют его Главный штаб. Правда далека от монархов. Александр родился на троне, а я стал императором сам, но мои бывшие товарищи и командиры не осмеливаются больше мне ее говорить, как не говорят ему правды его придворные»[222 - Цит. по: Шильдер Н. К. Цит. соч. Т. 2. С. 144.].

«Красивые жесты Наполеона в отношении русских пленных, призванные послужить сближению двух империй, остались без ответа», – справедливо заключает О. В. Соколов[223 - Соколов О. В. Аустерлиц. Т. 2. С. 96.]. Более того, Александр I не внял и высказанному после Аустерлица совету одного из своих «молодых друзей» кн. А. А. Чарторыйского «искать сближения с Наполеоном»[224 - Шильдер Н. К. Цит. соч. Т. 2. С. 144.], а затем, спустя менее полугода, уволит князя (не за такой ли совет?) с поста управляющего Министерством иностранных дел Российской империи и заменит его столь же непримиримым врагом Наполеона, как он сам, бароном А. Я. Будбергом.

Александр I, безусловно, извлек урок из Аустерлица, но не тот, на который рассчитывал Наполеон. Царю стали неприятны свидетели его аустерлицкого конфуза. Он уволил не только Чарторыйского, но и А. Ф. Ланжерона (в отставку), разжаловал в солдаты (!) вернувшегося из плена генерал-лейтенанта И. Я. Пржибышевского, отдалил от себя П. А. Строганова, потерял расположение к М. И. Кутузову. Изменились к худшему характер и поведение царя. «До этого он был кроток, доверчив, ласков, – вспоминал генерал Л. Н. Энгельгардт, а теперь сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто-то говорил ему правду»[225 - Цит. по: Шильдер Н. К. Цит. соч. Т. 2. С. 145.].

Главное же, как ни тяжел был удар по иллюзиям Александра при Аустерлице, царь все же тешил себя мыслью о вековой непобедимости русской армии и считал возможным скорый реванш за Аустерлиц, особенно в союзе с воинством Фридриха Великого, мощь которого Наполеон еще не испытал на себе. Александр отправил в Париж на мирные переговоры своего уполномоченного (не из Главного штаба!) статского советника П. Я. Убри, но продолжал сговариваться с королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III о совместной борьбе против Наполеона. 8 (20) июля 1806 г. Убри подписал в Париже с генералом, военным министром Франции 18071814 гг. Г. Кларком договор между Францией и Россией «о мире и дружбе на вечные времена», как это сказано в ст. 1-й[226 - ВПР. Сер. 1. Т. 3. С. 229.]. Однако пока Убри вез текст договора в Петербург, Александр I 12 (24) июля скрепил личной подписью секретную декларацию о союзе России с Пруссией против Франции[227 - Текст декларации см. там же. С. 231–234.]. Договор же, подписанный Убри, царь, выждав двухнедельную паузу, отказался ратифицировать. 10 (22) августа он уведомил об этом Фридриха Вильгельма III и обратился к нему с просьбой «прислать доверенное лицо для уточнения плана совместных действий» русских и прусских войск[228 - Там же. С. 263.].

Наполеон, судя по письму к Жозефине от 27 августа 1806 г., с нетерпением ждал и до последнего момента верил, что русско-французский договор будет утвержден Александром. Он уже приказал начальнику Главного штаба Л. А. Бертье обеспечить возвращение Великой армии во Францию. Но 3 сентября он узнал, что Александр не желает ратифицировать договор, и тут же отдал Бертье новое распоряжение: приказ о возвращении армии на родину задержать[229 - См.: Correspondance de Napolеon. T. 13. № 10730. P. 170–171.].

Осень 1806 г. в Европе выдалась не менее тревожной, чем предыдущая. Наполеон, систематически получавший от своих агентов информацию о том, что Россия, Пруссия и Англия сговариваются образовать четвертую коалицию, насторожился и демонстрировал европейским монархам свою мощь: 15 августа, в день рождения императора, не только во Франции, но и во всех зависимых от нее странах прошли грандиозные торжества во славу «великой империи».

Тем временем Россия, Англия и Пруссия договорились между собой и 15 сентября оформили новую коалицию против Франции. К ним присоединилась Швеция. Коалиционеры особенно много ждали от Пруссии как хранительницы традиций и славы Фридриха Великого. Но прусская армия, воспитанная и как бы законсервированная в устарелых догмах Фридриха, давно потеряла былую боеспособность. Портила ее (как, впрочем, и русскую и австрийскую армии) главным образом феодально-крепостническая система комплектования, обучения, содержания, использования войск. Хорошо сказано об этом у Е. В. Тарле: «Солдат – крепостной мужик, перешедший из-под розог помещика под фухтеля[230 - Фухтель – плоская сторона клинка, которой солдат в феодальных армиях били по спине.] и шпицрутены офицера, осыпаемый пощечинами и пинками со стороны всякого, кто выше его, начиная с фельдфебеля, обязанный рабски повиноваться начальству; он знает твердо, что и речи быть не может об улучшении его участи, как бы храбро он ни сражался. Офицер только потому офицер, что он дворянин»[231 - Тарле Е. В. Цит. соч. С. 209.]. Добавлю к этому, что прусский генералитет в 1806 г. был бездарен и немощен (19 высших генералов вместе имели тогда за плечами 1300 лет жизни).

Зато королевский двор Пруссии петушился, как при «великом Фридрихе». И министры, и король Фридрих Вильгельм III (по характеристике Ф. Энгельса, «один из величайших олухов, когда-либо служивших украшением престола»[232 - Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 567. Наполеон тоже считал Фридриха-Вильгельма III «величайшим болваном на свете» (цит. по: О’Мира Б. Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Мемуары. М., 2004. С. 67).]), и даже умница королева Луиза торопились начинать войну с Наполеоном до подхода союзных войск, чтобы не делить с ними лавры победы. 1 октября прусский двор предъявил Наполеону ультиматум, требуя в течение недели вывести все французские войска из германских земель, даже вассальных по отношению к Франции, за Рейн. «Сципион перед Карфагеном, наверное, не обращался к побежденным с более властной речью», вспоминал об этом Наполеон[233 - Жомини А. Политическая и военная жизнь Наполеона. 3-е изд. СПб., 1844. Т. 1. С. 335.]. В ожидании ответа из Парижа Берлин щеголял военными парадами. Королева Луиза на коне объезжала войска, поднимая их боевой дух. Офицеры королевской лейб-гвардии точили свои сабли о ступени французского посольства и заражали друг друга уверенностью в том, что их армия первой «обломает зубы» непобедимому дотоле Бонапарту. Их генерал Э. Рюхель бахвалился: «Зачем нам сабли? Мы вполне можем обойтись и дубинами»[234 - Лашук А. Цит. соч. С. 228.].

Наполеон, узнав о военных приготовлениях Пруссии, еще до ультиматума из Берлина, а именно 12 сентября, обратился к Фридриху Вильгельму III с письмом, которое процитировано даже Н. К. Шильдером в официальной биографии Александра I: «Наполеон подтвердил, что не хочет войны, ничего не требует от Пруссии и готов прекратить свои вооружения, как только король прекратит свои»[235 - Ср.: Correspondance de Napolеon. T. 13. № 10764. P. 207–209; дер Н. К. Цит. соч. Т. 2. С. 154.]. В ответ на это письмо император Франции и получил от короля Пруссии ультиматум. «Нас вызывают к барьеру на 8 октября», – сказал Наполеон маршалу Бертье и, не дожидаясь, когда истечет срок ультиматума, 6 октября обратился к своим войскам с воззванием. Оно фактически стало публичным объявлением войны Пруссии. В воззвании говорилось: «Солдаты! Приказ о вашем возвращении во Францию был уже отдан. Вас ожидало победное торжество в столице, и все было приготовлено к встречи с вами <…>. Но призывы к войне раздались в Берлине. Уже два месяца нас вызывают к барьеру. Солдаты! Никто из вас не желает возвратиться иначе как путем чести. Только через триумфальную арку войдем мы в наше отечество. Неужели для того мы презирали непогоду, моря, пустыни, побеждали не один раз коалиционную Европу, распространили свою славу от востока до запада, чтобы вернуться на родину беглецами, предав союзников и слыша вслед себе смех: французский орел устрашился прусской армии!»[236 - Correspondance de Napolеon. T. 13. № 10948. P. 384–385. Курсив мой. – Н. Т.] Так, «путем чести» Великая армия Наполеона устремилась в очередной поход навстречу прусским войскам.

Уникальный факт мировой истории: 7 октября 1806 г. война между двумя великими державами – Пруссией и Францией – началась, а через неделю, когда еще не все пруссаки узнали о начале войны, она фактически уже закончилась! Почти все вооруженные силы Пруссии, сконцентрированные в двух армиях численностью до 150 тыс. бойцов во главе с его величеством королем, тремя высочествами – племянниками Фридриха Великого и четырьмя фельдмаршалами, каждый из которых успел принять участие хотя бы в одной из кампаний Фридриха, были разгромлены в один и тот же день, 14 октября, сразу в двух генеральных сражениях – под Йеной самим Наполеоном и при Ауэрштедте маршалом Л. Н. Даву. По словам великого немца Генриха Гейне, «Наполеон дунул на Пруссию, и ее не стало»[237 - Цит. по: История XIX века. Т. 1. С. 71.].

Посмотрим, и с подробностями, как все это происходило[238 - Подробно о кампании 1806 г. см.: Клаузевиц К. 1806 год. М., 1937; Чандлер Д. Цит. соч. Ч. 8: «Отмщенный Росбах»; Шиканов В. Н. Первая польская кампания 1806–1807 гг. М., 2002.]. К началу кампании 1806 г. действующие армии с обеих сторон были по численности примерно равны: К. Клаузевиц насчитывал 128 тыс. пруссаков против 130 тыс. французов, Е. В. Тарле – 175–180 тыс. против 195 тыс.[239 - Клаузевиц К. Указ. соч. С. 77; Тарле Е. В. Цит. соч. С. 209.] Преимущество Великой армии Наполеона заключалось не столько в ее численном (незначительном) превосходстве, сколько в передовой (при социальном равенстве) системе комплектования, современном боевом опыте и выдающихся дарованиях командного состава. Прусская же армия, по оценке Наполеона, внешне образцовая, «с замечательной выправкой и дисциплиной <…>, была телом без души»[240 - Жомини А. Цит. соч. Т. 1. С. 337.]. Что же касается ее генералитета, то король Фридрих Вильгельм III, «став лично во главе армии, откопал всех ее старых полководцев эпохи Семилетней войны»[241 - Там же.]. Один из них, 82-летний фельдмаршал Рихард Меллендорф, участвовал во всех кампаниях Фридриха Великого, но за минувшие полвека он, как и все вообще «старые полководцы» Пруссии, растерял старое и не узнал ничего нового о военном искусстве.

Первые же бои показали, что война Франции с Пруссией похожа на поединок кошки с мышкой. 8 октября у Заальбурга молниеносной атакой кавалерии И. Мюрата «был сбит один (по-видимому, слабый. – Н. Т.) прусский отряд»[242 - Там же.], 9 октября под Шлайцем Ж. Б. Бернадот разбил дивизию генерала Б. Тауэнцина, а 10-го при Заальфельде Ж. Ланн практически уничтожил элитную дивизию пруссаков во главе с принцем Людвигом-Фердинандом.

Людвиг-Фердинанд, принц прусский (1772–1806 гг.), племянник Фридриха Великого, «молодой лев» с «неистощимым богатством отваги», «кумир солдат и молодых офицеров», «прусский Алкивиад»[243 - Алкивиад (ок. 450–404 до н. э.) – выдающийся политик и военачальник Древней Греции, ученик Сократа.], как характеризовал его Карл Клаузевиц[244 - Клаузевиц К. Указ. соч. С. 29–31.], возглавлял в Пруссии военную партию и буквально рвался в бой со своей дивизией. Его дивизия составляла авангард и ударный кулак одной из двух главных армий Пруссии – той, которой командовал фельдмаршал кн. Ф. Гогенлоэ. По данным К. Клаузевица, в дивизии принца при Заальфельде насчитывалось 10 тыс. человек, а Ланн имел 14 тыс., хотя и втрое уступал противнику в артиллерии (14 орудий против 42)[245 - Там же. С. 101; Чандлер Д. Цит. соч. С. 293; Лашук А. Цит. соч. С. 238.]. Французы одержали блестящую победу. Оставив на поле боя до 5 тыс. убитыми и ранеными и всю свою артиллерию, пруссаки обратились в беспорядочное бегство, а принц Людвиг-Фердинанд был настигнут и после яростной схватки зарублен рядовым французским гусаром по фамилии Гинде.

Наполеон, узнав о гибели принца, послал Ланну записку: «Кажется, это Божий приговор, потому что тот человек был подлинным зачинщиком нынешней войны»[246 - Цит. по: Беллок Х. Цит. соч. С. 220.]. Тем не менее в знак уважения к личности, титулу и храбрости принца Людвига-Фердинанда император приказал Ланну похоронить принца со всеми воинскими почестями.

В следующие дни главные силы враждебных армий маневрировали друг против друга, пока не сошлись под Йеной и Ауэрштедтом в двух генеральных сражениях. Оба сражения начались одновременно, с рассветом 14 октября, на расстоянии примерно в 22 км одна от другой. Прусские полководцы своими непредсказуемыми маневрами не только запутали себя самих и потеряли друг друга из виду, но и дезориентировали Наполеона, ибо он предполагал с их стороны осмысленные действия. В результате под Йеной он оказался, вопреки своим расчетам, не перед главной армией герцога Брауншвейгского (где находился и король), а против 2-й армии князя Гогенлоэ. Впрочем, к Ауэрштедту, где не исключалось появление любой из прусских армий, Наполеон заранее направил корпус Даву, приказав в то же время Бернадоту следовать со своим корпусом туда же «вместе с Даву»[247 - См. об этом: Чандлер Д. Цит. соч. С. 307.].

Итак, на рассвете 14 октября 1806 г. началась историческая битва под городом Йена. К началу битвы, по данным Д. Чандлера, Наполеон имел 46 тыс. человек и 70 орудий, Гогенлоэ (вот еще один ветеран Фридриха Великого и, кстати, кавалер высшего российского ордена св. Андрея Первозванного, отличавшийся, в оценке К. Клаузевица, «только воодушевлением и личной храбростью, но отнюдь не выдающимся умом»[248 - Клаузевиц К. Цит. соч. С. 29.]) – 38 тыс. человек и 120 орудий[249 - Чандлер Д. Цит. соч. С. 299.]. Уже по ходу битвы к обеим сторонам прибывали подкрепления примерно равной численности – в 15–20 тыс. человек.

В 5 часов утра начал сражение корпус Ланна, который убийственно разящей атакой отбросил 8-тысячный авангард пруссаков под командованием незадачливого генерала Тауэнцина, а вслед за Ланном обрушились на боевые порядки противника и в центре и на обоих флангах корпусы Сульта и Ожеро. Когда войска Гогенлоэ, не выдержав такого удара, дрогнули, Наполеон получил подкрепление: пехота Нея и кавалерия Мюрата с ходу включились в битву, обратив расстроенные батальоны и эскадроны пруссаков в бегство. В этот момент (около 14 часов) подоспел к полю битвы 15-тысячный корпус генерала Рюхеля. Вместо того чтобы попытаться хоть как-то прикрыть бегство армии Гогенлоэ, Рюхель пошел в лобовую атаку на французов, был разбит, а сам тяжело ранен. Теперь «большие батальоны» (как любил говорить Фридрих Великий) Гогенлоэ и Рюхеля вместе бежали в паническом страхе по дороге на Веймар. Гусары и драгуны Мюрата в упоении своей победой преследовали их до самого Веймара и в самом Веймаре – нагоняли и рубили беглецов нещадно.