Просто жить!

Я хохотнул. Маньяк был бы лучшим выходом. Убил бы меня, да и всё. Он тоже улыбнулся:

– Хотя в школе меня иногда дразнят «маньяком». Заочно, конечно. Экологическим маньяком. Я учитель биологии. И ещё веду экостудию.

Тогда всё понятно. Учитель – это диагноз. Учитель не даст ребёнку прыгнуть с крыши. Даже если абсолютно не любит детей.

– Пойдём? – уточнил Олег.

Я пожал плечами. Как ни крути, теперь выбора уже нет. Придётся заняться кипятком. А на крышу можно и потом вернуться. Может быть, в следующий раз ноги не задрожат?

Ира

Все сволочи. А главные – безусловно, мои родители. Нет, раньше они были вполне ничего: маменька выгуливала меня в парке, а папенька покупал конфеты. Только было это в лохматой древности. Потом всё стало хуже, потом ещё хуже и, наконец, наступил финал. Папенька заявил маменьке, что у него случилась любовь и от нас он уходит. Ну как бы уходишь – и уходи, если ты порядочный человек, а не сволочь. Так нет же. Сказал, что уходит, а сам так и болтался дома, выясняя с маменькой, кто кому больше нагадил за последние двадцать лет и кому что достанется из вещей. В пылу выяснений они постоянно орали и пару раз даже подрались. После стычек оба вспоминали обо мне и начинали прикапываться. На тему, что учебный год закончился и пора бы мне меньше болтаться дома, а лучше пойти устроиться поработать: сажать цветочки на улицах или расклеивать объявления. К сожалению, сажать цветочки брали только детей из неблагополучных семей, чтобы те не хулиганили летом. А я была из семейки благополучной. Ха-ха!..

Хорошо хоть с «мирных» времён у меня остался велик. С утра я садилась на него и уезжала за черту города. Туда, за облезлые гаражи, набитые ржавыми «москвичонками», за железную дорогу, по которой составы громыхают ничуть не тише, чем мать орёт на отца. До маленькой реки, почти ручья. Там, на берегу, у журчащей воды, было так спокойно. Там можно было загорать, бросать в воду камешки и, если бы не чувство голода, можно было бы там и жить. К сожалению, Бог не создал человека с автономным питанием, и рано или поздно мне приходилось возвращаться в город. А там – ехать домой, потому что денег на еду у меня не было, а подруги, как назло, уже разъехались по морям и дачам.

В одно такое обычное июньское утро я вытащила велосипед со двора и остановилась у ограды школы. Погода явно портилась: откуда-то налетел холодный ветер, небо горстями кидало вниз мелкие капли. И дождя-то ещё не было – так, брызнет и прекратится. Но день явно не обещал ничего хорошего. Я стояла у школы, злая, полуголодная, и понимала, что скоро стану ещё и замерзающей. Жизнь явно складывалась в отвратительный пазл. Те кусочки, что были терпимы, переворачивались, и картина мрака становилась полнейшей. Финальным аккордом стали кроссовки. Они жали. Конечно, я подросла за май, и, конечно, предки этого не заметили. Но если ветровку можно было носить и с куцыми рукавами, а джинсы – как «семь восьмых», с обувью ты ничего не поделаешь. Выросла – значит, выросла. Меняй или мучайся. Мне светило только второе.

Я пнула неудобной кроссовкой ограду. Не полегчало.

И тут с крыльца школы сбежал и пошёл в мою сторону наш биолог-эколог. Естественно, сволочь, как и все люди. Ему было наплевать на всё, кроме природы. А человек как будто должен над собой работать, чтобы уловить природное волшебство и научиться жить в гармонии с этим волшебством. Хотя, так подумать, зачем? Зачем жить в гармонии? И зачем вообще жить? Пара атомных бомб – вот тебе и полная гармония: ни человека, ни природы.

Ручаюсь, в нашей десятой параллели никого из девчонок не волновали ни парниковые эффекты, ни озеленение, ни промышленные выбросы. Тем не менее бо?льшая часть народа не только не пропускала биологию, но ещё и в экостудию ходила. И рефераты там писали, и на конференции какие-то мотались. Исключительно ради этого вот Олега Сергеевича. Хотя что в нём такого? Белобрысый и нос картошкой. Наша староста Ксюха Громова так вообще «крышей» на его персоне поехала. Я считаю, тупейшее это занятие – влюбляться в учителей. Почему человечество столетиями этого не поймёт?

Эколог на ходу поёжился – видимо, и ему было не по себе в лёгкой футболочке – и увидел меня:

– Привет, Ира!

Здороваться не хотелось. Но всё-таки он учитель, а я не из наглых хулиганок, а, наоборот, из твёрдых четвёрочниц. Ещё таких «ударниками» называют. Ударенные, мол, люди: отличниками им стать слабо, вот и ползут где-то рядом. Впрочем, по биологии у меня всегда «пять».

– Здрасте, Олег Сергеевич.

Он притормозил. Эта его манера тоже раздражала: стоит на него в школе или на улице глянуть, он замедляется, как будто ждёт, что задашь вопрос и начнёшь общаться. Безусловно, удобно, если и в самом деле вопрос есть, а если нет? И вообще, так больше никто из учителей не делал. Потому что никто больше не страдал манией величия и не считал себя со своим предметом главнейшим в мире в целом и школе в частности.

– Ты не ко мне, случайно? Не насчёт поездки?

Ну да, вот оно. Мания величия, как по учебнику.

Я помотала головой, но тут осознала слово «поездка». Поездка. Это значит – уехать. Из города. От родителей.

Я покивала, припоминая, что да, куда-то его студия в июне собиралась, Ксюха об этом в классе жужжала вдохновенно. Но я-то в студию не ходила. То есть сходила пару раз в сентябре, а потом бросила, не хватало времени после секции лёгкой атлетики. А бегать и прыгать я люблю больше, чем речи об экологическом конце света. Неужели и мне можно поехать??

Матвей

Всё-таки Олег сбил меня с толку этим своим кипятком. Уже дома я понял, что с плитой у него, скорее всего, всё в порядке, ну или проблемы, но не такие уж. Просто он хотел увести меня с крыши, чтобы не пришлось лететь вместе. Когда я это понял, мне стало совсем плохо. Даже чай, который мы с ним сели пить, не проглатывался. Наверное, потому что вместо всех положенных внутренних органов во мне была огромная чёрная глыба. И я отчётливо это ощущал. Ледяные виски, ледяные руки и чернота в животе. Олег что-то говорил. Он вообще постоянно говорил. Это было неприятно. Я решил, что, как только выставлю его за дверь, никогда больше с ним общаться не буду. Даже не поздороваюсь. Но он как-то не спешил уходить. Из кухни потащился в комнату. Поразглядывал мой стол, полки над ним. Под стеклом на столе лежала Юлина фотка.

– Только не говорите, что вас тоже в пятнадцать лет бросила девушка и вы хотели прыгнуть с крыши. Но потом передумали, и теперь всё прекрасно, – предупредил я.

Он кивнул. Но не удержался и сообщил, что его бросали даже несколько раз. Неудачник.

Я перестал обращать на него внимание, лёг на свой диван и отвернулся к стене. Но он всё равно не ушёл, сел на другой диван – мамин. И продолжил общение. Если бы я вообще молчал, картина стала бы достойна психушки. Поэтому пришлось отвечать. Да, живу с мамой, отца нет и не помню. Учусь в гимназии, посредственно. Занимался плаванием, но бросил. К биологии равнодушен, к экологии в принципе тоже. Если уж быть честным, сейчас в мире меня только Юля интересует. А её интересует кто-то другой. Поэтому она со мной встречалась, пока было нечего делать, а теперь перестала. И куда мне теперь, спрашивается, деваться?

У него и тут нашёлся ответ. Надо отвлечься. Поехать в какой-то заброшенный лагерь на берегу озера. В экологическую экспедицию. Помочь планете и себе сразу.

А если я уеду, а Юля вдруг решит, что зря меня прогнала? Позвонит домой, но меня не будет? Позвонит на мобильный, а я буду далеко и не смогу сразу прибежать?

Я отказался. Потом ещё раз отказался. Через полчаса – ещё раз, и довольно грубо.

В конце концов я его доконал. И он собрался уходить. Как мне показалось. Но он только потоптался в коридоре и припёрся назад. Потом силком развернул меня к себе и сказал, что выбор у меня остаётся в принципе не очень большой. Или я могу решать свою проблему сам и начинаю действовать в этом направлении, а именно отпрашиваюсь у мамы и еду из города, отвлекаться. Или я уже не могу сам ничего решать, и мне требуется медицинская помощь, как суицидально настроенному подростку.

– Отвалите от меня, а? – психанул я, выдёргивая руки из его захвата. – Надо было прыгать с крыши вместе, зря я вас пожалел!

– Время покажет, зря или нет. – Металл из его голоса исчез, и он снова добродушно улыбался.

Но я уже понял, что доброта его липовая. И если я прямо сейчас не соглашусь ехать с ним, меня запросто закатают в дурдом. И после этого Юля ни за что не изменит своего решения. Зачем ей псих? Кстати, возможно, и с крышей я поторопился, после этого тоже нельзя было бы ничего поменять. А так, может, у меня есть шанс? Надо только постараться забыть это «я тебя не люблю». Так же бывает: сегодня не любит, а завтра уже любит. Может, я как-то не так себя вёл с ней?

– Хорошо, я согласен. Лагерь так лагерь.

Он наклонил голову и подозрительно на меня посмотрел.

– Да не вру я. Когда едем?

– Вообще-то завтра утром.

– Ну отлично. Только идите уже домой, а? Если честно, меня от вас тошнит.

– Меня от тебя тоже. – Он засмеялся. – Я всё-таки останусь. Почитаю посижу. Когда мама с работы возвращается?

– Скоро, – сказал я.

Конечно, мама меня отпустила. Она была не в курсе, что мы с Юлей поссорились, но ей не нравилось, что я постоянно болтаюсь дома и во дворе один. Так можно запросто попасть в плохую компанию. Олег ей, видимо, сразу показался компанией хорошей. А на то, что я выгляжу чуть живее смерти, она внимания не обратила: после работы не до таких мелочей. В итоге Олег убрался к себе с бумажкой-разрешением на мой выезд не пойми куда, не пойми с кем, мама принялась готовить ужин, а я лёг спать.

Было ещё рано, но день меня просто вымотал. Такое ощущение, что от меня всё это время подпитывалось стадо вампиров. Брр… Когда я закрыл глаза, появилась Юля, снова со своим «я не люблю». Я очень напрягся и выбросил «не». Как будто она говорит: «Понимаешь, Матвей, я тебя люблю». Конечно, это был обман, но…

Ира

С утра девятого июня я побросала в свой видавший виды рюкзак несколько пакетов какой-то крупы, гороха, пару банок невесть как завалявшейся дома сгущёнки, захватила сменную одежду и отправилась в «экологическую экспедицию».

Конечно, экспедиция – это было слишком сильно сказано. Экспедиция – это когда уезжаешь далеко и надолго, в тайгу или тундру. Мне бы сейчас такой вариант очень подошёл. А ехали мы всего лишь за город, на какое-то банальное озерцо. Очищать его берег от последствий некультурного отдыха горожан. И ехало нас мало – человек шесть, как я поняла. То ли потому, что работы будет мало, то ли других кружковцев мамы с чокнутым экологом не отпустили. Меня отпустили легко. Даже были рады. Маменька не глядя подписала мной же написанное разрешение и тут же обо мне забыла.

Сбор был назначен на одиннадцать утра, но я пришла к десяти. Уж лучше тут поторчать, чем дома. Было тихо, так тихо, что я подумала, что в школе идёт экзамен. На пришкольном участке какие-то шпендики молча и сосредоточенно поливали клумбы. Я бросила рюкзак на асфальт возле черёмухового куста и села. Приятно вытянуть ноги, когда обувь натирает.

Первые полчаса ничего не происходило, за исключением того, что шпендики закончили поливать, смотали шланг и вместе с ним пропали. Потом появился Кирюша Михайлов. Кирюша был пухлый ботан из нашего класса. Типичный такой ботан – из тех, кого по десятый класс включительно мама записывает во всякие там кружки, а после школы ждёт дома с подогретым обедом. Вообще, таким за город на подножный корм ехать вовсе не полагается, но, очевидно, мама узрела великое экологическое Кирюшино будущее и таки оторвала его от сердца. Впрочем, пока не оторвала, так как пришли они вместе.

– Кирюша, привет! – громко поздоровалась я с ним.

Кирюша услышал, невразумительно помахал мне рукой и всем видом показал, что он с мамой и ему не до меня. А потом встал так, чтобы меня не видеть. Ну и фиг с ним.

Вторым появился сам эколог. Сияющий, как июньское солнце. Успел одновременно улыбнуться нам всем и тут же попал в лапы Кирюшиной мамы. Вероятно, та стала выяснять подробности того, как сыночек проведёт время. С Олегом Сергеевичем пришёл незнакомый парень, вообще не из нашей школы. Но тоже с рюкзаком. Наверное, собирался ехать с нами. Парень как парень, невысокий, худой, светловолосый, в мятых камуфляжных штанах и защитного цвета футболке с длинными рукавами. Рюкзак он, как и я, бросил на асфальт, сел на него и практически уткнулся лицом в коленки. Как будто его коленки были самым интересным местом на школьном дворе.