Я – Ясон. Книга 5

Спросила: не тот ли это писатель Василий Романов, которого наградили какой-то литературной премией за рассказ «Записки аргонавта».

Стараясь выглядеть как можно скромнее, Романов согласно кивнул: тот.

– Только не за рассказ, а за стихи, – уточнил он. – И не наградили, а наградят… Сегодня днем.

– Ну, конечно же! – девушка всплеснула руками. – Как же я вас сразу не узнала! Про вас же столько в новостях говорили! И потом еще передачу по телевизору показывали!

Польщенный словами девушки, Романов опустил глаза. Не зная, чем заполнить возникшую паузу, встал с дивана и предложил ей переодеться в платье бывшей жены.

Девушку звали Медея. Лет ей было двадцать пять-двадцать шесть. Высокая, около ста семидесяти сантиметров, смуглая грузинка с длинными черными волосами, она производила впечатление крайне неуверенного в себе человека, для которого возникновение одной проблемы вело к появлению ряда других. Романов поговорил с ней буквально пять минут и выяснил: во-первых, она не помнит, с какой целью пришла к нему, хотя, скорее всего, притворяется, что не помнит, и, во-вторых, даже если она действительно не помнит с какой целью пришла к нему, то признаваться в этом не станет – постыдиться. Так, объясняя свое столь необычное появление в столь неурочный час, Медея сослалась на некие обстоятельства, вынудившие искать приюта в первой попавшейся квартире, и на какую-то медицинскую тайну, разглашать которую в силу различных обстоятельств ей бы не хотелось.

Что это за обстоятельства и что за тайны, из-за которых девушка разгуливала по городу босиком в одной ночной рубашке, Романов выяснять не стал – ему было достаточно того, что она сказала и сказала, скорее всего, неправду. Зато он с удивлением узнал о том, что Медея заблудилась. Адреса своего дома она не помнила (помнила лишь то, что ее семья проживала в каком-то пригородном поселке), и о том, как доехать до этого поселка, не имела ни малейшего представления. Ни один из известных ей телефонов: домашний, отцовский, сестринский не отвечал, в чем Романов не преминул убедиться лично, что же касается телефона брата Георгия, то ему она не звонила в прошлом и не собиралась звонить в будущем.

Тогда Романов попросил Медею вспомнить имена знакомых людей, к кому при случае можно было бы обратиться за помощью.

Медея в ответ виновато развела руками и сказала, что долгое время жила за границей и обзавестись новыми знакомыми не успела.

– Тогда, быть может, вы вспомните старых?

Медея и тут не могла ничем помочь себе. Из города, по ее словам, она уехала двенадцать лет назад, и никого, кроме уже не работающей у них прислуги: Нино Жвания – дальней родственницы жены отца, тети Нюры, говорят, уже умершей, а также садовника дяди Миши и сторожа Толика, не помнит.

От этих слов у Романова окончательно испортилось настроение. В кратковременное умопомрачение девушки он по-прежнему не верил, и что с ней делать дальше не знал.

Подумал: «А не выгнать ли ее от греха подальше?»

Словно угадав его мысли, Медея сказала, что ей было всего четырнадцать лет, когда отец после смерти мамы отправил ее в Швейцарию.

– Я здесь, как в гостях, никого не знаю, ни с кем не знакома! Если со мной вдруг что-то случится, мне даже помочь будет некому… Я вот еще погощу чуть-чуть и снова улечу отсюда!

Представив, как полночная звезда, чиркнувшая по краю неба, чиркнет через денек другой в обратную сторону, Романов усмехнулся.

«Нет, – подумал он, – надо гнать ее от себя пока не поздно!»

Но то ли было уже поздно, то ли, наоборот, еще рано, но выгонять Медею Романов не стал. Мало того, решив разобраться в том, почему ему, человеку, воспитанному в духе любви к ближнему, пришла в голову мысль выставить за порог потерявшуюся в городе девушку, внезапно понял, что не прочь познакомиться с ней – поговорить, привыкнуть к ее необычной и оттого притягательной внешности – носу с горбинкой, узким глазам, внешний уголок которых вздернут чуть вверх, губам, постоянно сжатым так, словно кто-то ее незаслуженно обидел и, если повезет, завязать отношения.

Решив так далеко не загадывать, Романов встал с кресла. Сказал, что попросит товарища, работающего в полиции, заняться ее проблемами. После чего посмотрел на часы и, извинившись, уточнил: попросит заняться ее проблемами вечером, поскольку буквально через три часа состоится вручение ему литературной премии имени Дашкевича.

Ясон в Иолке (Из рассказа «Записки Аргонавта»)

Так устроена жизнь. Многое из того, что еще вчера казалось необыкновенно важным, сегодня, с высоты прожитых лет, представляется пустым и никчемным, как то далекое путешествие к берегам Колхиды на «Арго», в полуденной тени которого я как раз прилег отдохнуть. Мог ли я тогда, в дни своей бурной молодости, подумать о том, что любовь богов непостоянна, как непостоянны ветра в горах Пелиона, а золотое руно, скрытое Ээтом в священной роще Ареса, сделает меня несчастным? Нет. Но именно так всё, увы, и произошло. Боги, до этого благоволившие мне, как до этого не благоволили никому из смертных, отвернулись, едва потрепанный бурями «Арго» возвратился в гавань Иолка, и больше ничем не напоминали о себе. Быть может, позавидовали они славе моей столь громкой, что докатилась она до вершины Олимпа, а может, посчитали, что сделали для меня – героя Ясона – все, что могли…

Тиран Пелий – сын владыки моря Посейдона – отнял у моего отца и своего сводного брата – царя Эсона – город Иолк и отказался приносить жертвы богам. Не всем, конечно, но тем, кому ничего не досталось, это не понравилось. Кто-то из них надоумил отца спрятать меня – новорожденного младенца, которому по праву принадлежала власть в Иолке, подальше от глаз тирана, и через двадцать лет, явить ему в наказание за жадность и непомерную гордыню.

За те двадцать лет, что провел у мудрейшего из кентавров Хирона, я – Ясон – обучился многому: сражению на мечах, стрельбе из лука, кулачному бою, а главное, пониманию того, что жизнь в пещере – не та жизнь, которой я – сын и внук царей Фессалии – достоин. И потому, как только истек срок моего ученичества, накинул я на плечи шкуру леопарда, взял два острых копья и, тепло попрощавшись с Хироном, возвратился в Иолк, незаконно захваченным моим дядей тираном Пелием.

– Мы с тобой одного рода и не должны проливать кровь друг друга, – выставив вперед босую ногу, строго сказал ему при встрече. – По этой причине я – Ясон – предлагаю оставить себе богатства, что отнял ты у моего несчастного отца – и добровольно вернуть власть над Иолком, принадлежащую мне по законному праву родства.

Увидев меня, преисполненного праведного гнева, а, также услышав мои резкие, но справедливые слова, тиран испугался.

– Хорошо, я согласен, – прошептал он, не поднимая глаз от стыда и страха. – Но с одним условием: за это должен ты будешь умилостивить подземных богов. Тень умершего в далекой Колхиде брата моего Фрикса молит нас отправиться туда и завладеть золотым руном. Да и в Дельфах стреловержец Аполлон повелевал мне тоже самое… Только вот беда – стар я, боюсь, не осилю столь великий подвиг. Ты же молод и, как погляжу, полон силы – соверши его, докажи, что достоин стать царем.

Много лет прошло со времени того разговора. И все эти лета я спрашивал себя: «Надо ли мне было соглашаться на предложение тирана Пелия» И каждый раз отвечал себе: как я мог не согласиться, если весь мир, затаив дыхание, замер в предвкушении подвигов, которые я – Ясон – совершу на зависть потомкам.

А что же тиран Пелий? Не знаю. Дрожащий от страха старик стал мне после этого разговора неинтересен – победы не над таким жалким противником жаждала моя душа. Она жаждала другого – подвигов, опасных приключений, громких побед и великой нескончаемой славы.

От мысли добыть золотое руно, находящегося за пределами ойкумены, а с ним и великую славу, закружилась голова не у меня одного. Десятки юношей-героев со всех концов Эллады вызвались помочь мне.

Вот их имена: сыновья Зевса – Геракл и Кастор с Полидевком; Акаст, Теламон – отец Аякса, гордость Афин – Тесей и друг его – Пирифой, Мелеагр с Аталантой из Калидона, кормчий Тифий, прорицатель Мопс, братья Идас и Линкей, Бут, Полифем, Евриал, Девкалеон, Авгей, Еврит, Эфалид, Анкей, Нестор, Адмет, Евфем, Пелей, Аргос, Периклимен, Идмон, Кеней, Армений, Филоктет, Менетий, Талай, Эвфем, Ификл, Лаэрт, Корон, Пеант, Аскалаф, Эхион, Оилей, Клитий, Автолик, Ифит, Амфидамант, любимец Геракла – Гилас и певец Орфей.

(Возможно, двух последних не совсем правильно причислять к героям, и уж совсем неправильно к юношам, но без них долгое путешествие для многих из нас – юношей и героев – стало бы в тягость.)

Сегодня, по прошествии стольких лет, невозможно даже представить, насколько я был горд оттого, что принимал у себя в Иолке тех, чьи имена гремели по всей Элладе! И только чувство облегчения, написанное на лицах сородичей в момент прощания с ними, заставляло умерить восторг и задаться вопросом, кто они, мои спутники – герои, в веках прославившие свои имена, или люди, от имен которых еще много веков будут содрогаться сородичи.

Впрочем, чего мне – Ясону – было опасаться, думал я, если сами боги оказывали мне всемерную поддержку? Афина Паллада вделала в корму пятидесятивесельного корабля, построенного мастером Аргом и названного в его честь «Арго», кусок дуба из священной рощи оракула Зевса, Гера пожелала удачи, а стреловержец Аполлон предсказал ее. Я, конечно, решил, что мне – Ясону – опасаться нечего, и с мыслями о грядущей славе, принялся спокойно готовиться к дальнему походу.

***

У Председателя законодательного собрания области Виктора Дашкевича – высокого плотного человека шестидесяти лет, одетого в светлый костюм под цвет аккуратно уложенных седых волос, с самого утра болела печень. Не в силах усидеть на месте, он встал с кресла и подошел к журнальному столику, на котором стояла бутылка нарзана. Наливая в стакан воду, почувствовал, как с правой стороны тела боль горячей волной поднялась наверх, отвоевывая ранее замороженное болеутоляющими препаратами пространство, и медленно разлилась во рту густой горечью.

Сделав глоток, попросил своего помощника – Андрея Астраханцева доложить о том, как проходят испытание эликсира.

Не услышав в ответ ничего утешительного, еще раз вспомнил сказанные накануне слова Балахнина – советника Председателя правления принадлежащего ему банка «Нордик» – о том, что Андрей – сын его старого товарища Николая Астраханцева, вновь замечен в компании людей губернатора Ревы.

– Давайте закругляйтесь с испытаниями, – сказал Астраханцеву раздраженным голосом. – Даю еще четыре недели. К двадцать третьему августа все должно быть готово.

И тут Дашкевич понял, что его раздражало все эти дни.

Несвоевременность!

Узнал бы он о своей болезни на полгода раньше, когда в операции был хоть какой-то смысл, или, наоборот, на полгода позже, после того, как губернатор с позором будет изгнан в отставку, возможно, сейчас бы дышалось легче. А так…

Вспомнив о губернаторе, Дашкевич вернулся к столу. Взял папку с документами и принялся неторопливо перелистывать ее. Номера счетов в зарубежных банках, фамилии получателей, сплошь принадлежащие людям из администрации губернатора, схемы, по которым они выводили деньги из областного бюджета, даже при беглом осмотре выглядели весьма впечатляюще. А если приплюсовать к ним всё то, что он скрупулезно собирал со дня инаугурации, да придать этому богатству соответствующую огранку в виде хорошо продуманного информационного сопровождения, можно не сомневаться – импичмент Реве практически гарантирован.

В боку снова закололо, и боль снова распространилась по всему телу.

Дашкевич поймал себе на мысли о том, что много дней думает об импичменте, как о средстве против смерти. Свалит губернатора – выживет назло врачам, нет…

«Нет, нет, выживу! – принялся убеждать себя. – Ведь не напрасно же я потратил семьдесят миллионов рублей на доработку эликсира, сто тысяч священникам на молитвы и пятьдесят литераторам на премию! Неужто этих денег не хватит для того, чтобы донести до Всевышнего хотя бы одно доброе слово обо мне, грешном…»

Размышления Дашкевича прервал помощник, напомнивший о том, что с минуты на минуту в зале пресс-центра должна начаться церемония вручения литературной премии его имени.

Тяжело вздохнув, Дашкевич осмотрелся по сторонам – не забыл ли чего? – взял со стола очки и в сопровождении Астраханцева вышел из кабинета.

Когда Виктор Дашкевич появился в зале пресс-центра, собравшиеся там депутаты с помощниками, работники аппарата, журналисты, шепотом обсуждали появившийся слух о том, что на внеочередном заседании законодательного собрания области будет обнародован компромат на губернатора Реву. Так это или нет, толком никто не знал, но то, что такой компромат существует, то, что он не мог не существовать, судя по тому, с каким неприкрытым азартом крупные чиновники области лоббировали интересы крупного бизнеса, средние – среднего, маленькие – маленького, сомнений не вызывало.

Поздоровавшись с присутствующими, Дашкевич сел в центре президиума. Заместитель председателя областного отделения Союза писателей, напротив, встал при его появлении и, сделав важное лицо, трижды ударил шариковой ручкой по графину с водой. Подождал, когда собравшиеся утихнут, и произнес первые слова приветственной речи:

– Друзья! Сегодня у нас, литераторов, торжественный день…