Викинги. Скальд

Впрочем, думал он не только об этом…

Тихо подошел старый Якоб-Скальд, сел рядом, тоже уставился на багровеющие угли, такие живые среди окружающей тьмы. Рорик вопросительно глянул на него. Старый воин успокаивающе покивал, мол, все в порядке, все тихо.

После ярких углей ночная тьма за спиной казалась еще непрогляднее. Монотонно плескались воды чужой реки, глухо перешептывались деревья в незнакомой чаще, где-то вдалеке негромко ухала ночная птица. Пустынно, спокойно, но в этом безлюдье чужой земли все-таки было что-то настораживающее, казалось молодому ярлу. Или – казалось?

– Не спится? – спросил скальд.

– Думаю, – коротко ответил Рорик.

– Молодым рано думать ночами. Молодым надо спать, – неторопливо рассудил Якоб. – Молодым надо много спать. Сначала – много есть и пить, потом – много спать. Бесконечные думы в ночной тишине – это удел стариков, у которых за плечами куда больше, чем впереди… Может, у тебя болят зубы?

Рорик снова покосился на него – не посмеивается ли над ним старый? Впрочем, у него не поймешь. Из-за давнего шрама, стянувшего лицо, его выражение всегда насмешливое. Разве что по глазам.

– Зубы у меня не болят, – ответил Рорик. – Тут другое…

Он замолчал.

Якоб-Скальд терпеливо ждал продолжения.

Когда-то был побратимом отца, знаменитого Рагнара Однорукого, Победителя Великана. Ходил с ним в викинги, держал кормило на его драккаре. Потом, после смерти отца, с честью исполнил долг побратима – стал дядькой-наставником для него и младшего брата Альва Ловкого. До седьмого пота гонял их в воинских упражнениях, учил ратным и морским премудростям, рассказывал о богах-ассах, о далеких, диковинных странах и разных народах, о подвигах морских конунгов и знаменитых бойцов побережья.

Рорик и Альв теперь выросли, но дядька – это как родная кровь, это навсегда. Рорик по-прежнему почитал Якоба как второго отца, уважая его острый ум и рассудительность долгой жизни. Альв… Тот, похоже, по-другому относился к наставнику. Последнее время Рорик часто отмечал у брата пренебрежительные нотки при упоминании Якоба. Впрочем, тот о многом теперь говорил со скрытым пренебрежением.

Да, как-то незаметно все изменилось. Вроде бы вот только, еще вчера, они, мальчишки, взбегали на горы с тяжелыми камнями в руках или боролись по грудь в воде, понукаемые добродушным ворчанием дядьки. Готовили дух и тело к будущим испытаниям, дышали одним дыханием, взахлеб мечтали о будущих ратных подвигах. А теперь – уже взрослые. Он, Рорик, вступил на дорогу викинга, худо ли, хорошо ли, но повел за собой корабли и воинов. Альв все еще медлил, словно выжидал чего-то. Все время оставался дома, отговариваясь неотложными хлопотами. Вот и в этом набеге его не было рядом.

Честно говоря, Рорика тревожил брат.

Он знал, воины его дружины давно уже поговаривают, что младший ярл больше любит торговать, чем сражаться. Наступать горлом из-за двух-трех лишних монет – тут он действительно Ловкий. Нет, его не обвиняли в трусости, хвала Одину Победителю и Тору Громометателю, в роду владетелей Ранг-фиорда трусов никогда не было! Но ярл Альв явно предпочитал присматривать за большим хозяйством Ранг-фиорда, чем ходить в далекие викинги. Это заметили. «Конечно, брату не мешало бы поменьше думать о наживе и побольше – о доблести!» – мысленно соглашался Рорик. Но до сих пор не придумал, как сказать брату, чтобы тот не обиделся. Все-таки младший брат, любимый брат. И слишком обидчивый…

* * *

– Ты знаешь, Якоб, и все знают, что мой отец был знаменитым конунгом, водил в набеги не только свою дружину, – начал Рорик, – остальные ярлы побережья с охотой шли под его рукой со своими ратниками. Мой дед, Рорик Гордый, тоже был морским конунгом, тоже водил за собой много воинов и кораблей…

– Да, это так.

– Ты знаешь, дядька, я могу сражаться не хуже их, могу биться с утра и до вечера двумя мечами, у меня хватает дыхания бежать или грести сутками напролет, я могу потягаться в перетягивании каната с самим Агни Сильным, а это мало кто может… Но чего я добился? Великан Виндлони, Хозяин Морозов, уже увел на север семнадцатую зиму моей жизни, а где моя слава? Где песни скальдов, сложенные о моих походах, где богатая добыча, при виде которой остальные ярлы начинаю жевать собственные бороды от зависти?

– Да, чтобы были песни, нужны подвиги. Чтобы взять большую добычу, нужно разорять богатые гарды, – подтвердил Якоб.

– Вот именно! Нужно! А с какими силами идти на приступ к крепостным стенам? С тремя драккарами и полутора сотнями воинов? Ты знаешь, весной ярлы побережья, объединяясь для очередного набега, выбрали морским конунгом не меня, а Энунда Большое Ухо. За ним пошли.

– Энунд – старый и опытный воин. Он прошел много водных дорог, и до сих пор жив, здоров и удачлив. Дружина Большого Уха никогда не возвращается без богатой добычи.

– Слишком неторопливый!

– Неторопливый? – удивился скальд. – Нет, я бы не сказал. Осторожный – да. Он знает, что осторожность не мешает человеку быть храбрым, когда дело доходит до звона мечей.

– Пусть так! Опытный и осторожный! – фыркнул Рорик. – Может, ты в силах точно определить, где кончается осторожность и начинается трусость? Я не хочу сказать плохого про ярла Энунда, но я слышал, он даже заплатил за проход по Иленю мимо гарда Юрича конунгу Харальду. Заплатил, понимаешь? Хотя, испокон веков было так, что водные дороги Мидгарда принадлежат всякому, кто имеет смелость по ним ходить!

– Так вот, что тебя тревожит, вот почему ты не спишь ночами… – насмешливо протянул Якоб-Скальд. – Тревожишься, не обеднел ли Энунд, заплатив за проход по Иленю Харальду Резвому! – старик еще больше сморщил лицо, радуясь удачной шутке.

Рорик мгновенно вспыхнул от гнева, выпрямился еще больше, хотя, казалось, и так сидел прямо. Раздувая ноздри, с шумом вдохнул и выдохнул воздух, сразу напомнив старому Якобу своего деда, которого не зря когда-то прозвали Гордым.

Свирепые курши, дикие жители приморских лесов восточного побережья, насадили Гордого на длинный кол, смазанный салом, в отместку за свои сожженные села. Храбрый был воин, так и умер с выпрямленной спиной…

Рорик злился не долго. Снова покосился на дядьку, примирительно покрутил головой.

Старик знал, что его воспитанник умеет успокаиваться так же быстро, как вспыхивать. Рассудительность в крови у владетелей Ранг-фиорда. Второй его воспитаник, Альв, просто образец рассудительности, вот у кого бы ее убавить…

– А ты бы не заплатил? – спросил старик. – У Харальда Резвого сильная дружина, он собирает богатую дань с окрестных земель. Он сам решает, пропустить через свои земли других ярлов или пусть ищут обходные дороги. Все честно – или плати, или иди в обход. Ты же знаешь, так делает не только Харальд, испокон веку ведется, что каждый ярл – хозяин в своих владениях. Многие владетели земель богатеют от проходных пошлин…

– Я бы – не заплатил! – отрезал Рорик. – Помнишь, ты сам мне рассказывал, как Харальд убил моего отца Рагнара, с которым они вместе захватили гард Юрич и сел вместо него на княжий стол.

– Это был честный бой на равном оружии, где выигрыш победителя – владение Юричем, – сказал скальд. – Твой отец Рагнар, пируя сейчас в Асгарде за столом Одина, наверняка не сказал ни разу, что Харальд нечестно убил его и против договоренности стал владетелем лесного гарда.

– Я не о том! – отмахнулся Рорик. – У меня нет зла против Харальда, хотя я, конечно, при случае убью его. Но почему он собирает пошлину за проход не только с купцов? Почему воины, идущие набегом на южные земли, тоже обязаны платить ему пошлину? С каких это пор ратников приравняли к купцам?

– С тех пор, как это стали его земли. А главное – с тех пор, как у него скопилось достаточно сил, чтобы защитить их от любого вторжения, – спокойно ответил старик.

Они замолчали, глядя на угли. Но ярл знал, что разговор не закончен. Не будь Якоб Якобом, если не добавит что-нибудь нравоучительное. Дядька – такой. Впрочем, на его мудрость можно было положиться, старый скальд многое знал о жизни.

Жалко, что Всеотец-Один, наделяя избранных медом поэзии, все-таки обнес Якоба, оставил ему разве что малую каплю. Рорик давно понял эту тайную боль наставника – быть причастным, но не уметь самому. Его единственный знаменитый стих – «Песня о Рагнаре, Победителе Великана», по совести говоря, вспоминали только из-за красочного, небывалого описания клыкастого великана. Да, поскупился Один – Якоб-скальд не был известен среди других певцов-скальдов своими песнями. Зато чужие фолки и драппы сохранял в своей смоляной голове, тронутой инеем прожитых лет, словно высеченные на камнях. Иногда, под настроение, долгими зимними вечерами у очага, он мог начать декламировать древние висы и закончить только к утру, так и не вычерпав память до дна.

Тоже ведь жажда славы! – усмехался про себя молодой ярл. Но – другой славы…

– Вождь – это не только тот, кто умеет сражаться лучше других, – вдруг заговорил Якоб. – Вождь – это тот, кто ведет за собой людей так, чтоб они не сомневались в победе. Чтоб всегда верили – если победы все-таки не случилось, значит, боги оказались неблагосклонны, а если победа достигнута – к ней привел вождь! Понимаешь, в чем разница? Победа – твоя, поражение – воля богов, вот во что должны верить твои ратники! Слава, ты говоришь… Слава придет сама… Людская молва быстро раздует до небес твои подвиги, если, конечно, ей в этом немного помочь… – старик задумчиво усмехнулся, как будто вспомнив что-то свое, давнее.

Рорик кивнул:

– Это я понимаю.

– Нет, не понимаешь! Твой дед понимал это и твой отец понимал! Поэтому они и были великими морскими конунгами! Энунд Большое Ухо заплатил Харальду, пожертвовал малым ради большого. Вождь всегда должен жертвовать чем-то. Пусть Харальд подавится его пошлиной, воистину, только боги знают, каким скупым может стать человек, когда его кровь к старости начинает остывать. Но Энунд вернется с добычей и славой, и как думаешь – кого ярлы выберут конунгом в следующую весну?

– Ты говоришь, как старая баба, что подсчитывает в конце зимы оскудевшие припасы!

Старик прав, конечно, во многом прав, понимал молодой ярл. Но такая нравоучительная правота только злит. Якоб, выходит, все понимает, а он, ярл и воин, остается этаким несмышленышем. «Да и скальд-то он совсем посредственный, способный только перепевать чужие песни, как бесплодная баба, что может нянчить только чужих детей!» – раздраженно подумал он.

Но все-таки хватило ума не сказать это вслух.

– Пусть так! – Якоб нарочито проигнорировал его гнев. – Ключница, подсчитывающая припасы на исходе зимы, знает, что холода могут затянуться, а ей нужно прокормить много голодных ртов. Так и вождь должен все считать! Конунг, который идет за славой, – все равно ведет своих людей к золоту. Впрочем, вам, молодым, это еще не понятно. Может, это и к лучшему… Рассудительные обустраивают этот мир сокровищницами и погребами, зато безумцы – расширяют его просторы! Так часто говорил твой дед Рорик Гордый… Не тревожься, сынок, твое время еще придет, я знаю. Ставлю свое золотое ожерелье с восьминогим Слейпниром, летающим конем Одина, против деревянных бус – ты еще будешь великим конунгом! Пусть только время добавит тебе спокойствия, а набеги – военного опыта. Дед Рорик и отец Рагнар, пируя с эйнхириями в чертогах Одина, еще поднимут за твои победы немало чар с хмельным молоком божественной козы Хейдрун.

Они опять замолчали. Сидели, слушали шорохи ночного леса и сонное бормотание ратников.

– А что ты будешь делать с этим мальчишкой? – вдруг спросил дядька. – Он, оказывается, сын Сельги, этой знаменитый колдуньи поличей. Выходит, волчонок не из простого рода.

Рорик удивился вопросу. Потеребил юношеский пушок бороды, помедлил:

– Я знаю, кто такая Сельга, слышал о ней. А мальчишка… Что с ним делать? Ты сам рассказывал, отец когда-то потерял руку из-за колдовства этой бабы. В дремучих северных землях, где сидят эти поличи, обитает много злобного колдовства… Думаю, Рагнар будет доволен в Асгарде, если сын колдуньи станет пасти свиней на склонах Ранг-фиорда и получать вместо пищи увесистые пинки. Пусть отец посмеется над этим за столом Одина.