Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

Стоя у кормового весла, которое держал Бьерн Пегий, я сам смотрел, как проплывают мимо бесконечные берега реки.

Я не знаю, кто первый назвал эти края Гардарикой – страной городов. Даже старый Бьерн, исходивший вдоль и поперек водные пути Мидгарда, про это не знал. Давно назвали, а почему – непонятно. Конечно, среди многих лесных племен, обитающих здесь, было принято огораживать каждую деревеньку бревенчатым частоколом, в опасение зверей и набегов соседей. Племена, роды, как они их называли, – тут постоянно враждовали друг с другом и разоряли чужие угодья. Если плыть только по рекам, не выходя на берег, то любая захудалая деревня, спрятанная за массивным забором со сторожевой вышкой, с воды покажется гардом. Может, отсюда и появилось название. Наверно, тот, кто первый доплыл до этих краев, был не слишком смелым, чтобы выходить на берег и смотреть вблизи, думал я.

У нас, в земле фиордов, городов мало. Дети Одина, привыкшие к морским просторам, не любят вони и тесноты крепостей, не боятся чужих набегов настолько, чтобы прятаться от них за стенами. Здесь города встречались чаще, но все-таки реже, чем на юге или на западе. Там города большие, высокие, их строят больше из камня, чем из дерева, и людей в них поселяется больше. Хотя здешние города по-своему богатые и обильные на добычу. Ценные меха, дорогая резная кость, хорошее железо, звонкое серебро и золото, янтарный мед – все это в изобилии есть в лесной Гардарике, знал я. Морской народ найдет чем здесь поживиться. Впрочем, я думаю, забрось сынов Одина в голые каменные горы или песок пустыни, они и там отыщут себе добычу и начнут делить ее по обычаям викинга…

Лесные города Гардарики окружали высокие стены из неохватных бревен, с широкими площадками для лучников и пращников. Стены защищали земляные валы и рвы с проточной водой, а над стенами возвышались массивные сторожевые башни, откуда была видна вся округа. Такие деревянные города-крепости легко было защищать малым количеством воинов от большого числа нападающих. Их строили здешние ярлы – князья на их языке. Они собирали вокруг себя дружины, куда приглашали воинов не только из своих родов, а всех, кому яростная ратная работа милее паленых пашен и вонючих хлевов. Набрав дружины, князья отправлялись покорять окрестные племена и заставляли платить себе дань и выкупы. На этом одни богатели, а другие теряли головы с плеч.

Потом князьям приходилось защищать свои земли и данников от чужаков. Но чаще от набегов соседей.

Впрочем, я знаю, лесные гарды богатели не только данью и войнами. Князья, стоя вдоль рек, брали с гостей проходную плату и торговали часто и обильно. Многие селили у себя искусных в умении ремесленников, но не рабов, каких привозили из викингов наши воины, а вольных людей. Когда один князь брал гард другого, он переселял мастеров к себе, но все равно не превращал их в рабов. Они оставались вольными и работали так, что изделия искусников из Гардарики с удовольствием покупали на далеких базарах. Наверно, в этом был смысл: давно замечено, что кольчуга, сплетенная вольными кузнецами, лучше держит нападение железа, клинок больше гнется и меньше ломается. Так что здешние князья были не такими глупыми, как казались с виду, постоянно выхватывая друг у друга одни и те же куски и не видя перед собой просторный Мидгард, где можно взять сразу все мечом и щитом.

Да, люди из здешних племен были хорошими бойцами, мужчины – крепкими и плечистыми, а женщины – грудастыми и приятными с виду, тут надо отдать им должное. Но они позволяли князьям собирать с них дань в обмен на защиту и покровительство. Выходит, духом они были не так сильны, как казалось. Настоящие воины, с мечом в руке поклоняющиеся яростной сече, предпочли бы лучше отдать жизнь в бою, чем одну серебряную монету в кошель врага. Именно это отличает воинов от пахарей – готовность умереть не только ради победы, но и за достойное, красивое поражение, учил меня давным-давно старый Бьерн. Узнав жизнь, я согласился с ним.

* * *

Потом мы подошли к гарду Юричу. Лесной князь Добруж встретил нас со своей ратью. Будем биться, конунг, сказал он. Или, хочешь, иди ко мне на службу со своей дружиной.

Биться я не хотел. Не сейчас. Воины мои устали, многие страдали от ран, драконы морей были поломаны и побиты ветрами и волнами. Будем служить, а ты, князь, заплатишь нам много, сказал я ему, посоветовавшись с ярлами и хольдами. Соглашайся, конунг, отдохнем и дальше пойдем, в теплые богатые страны, посоветовали мне бывалые хольды. А не то – возьмем у лесного князя его добро! Много добра запас князь, собирая дань с окрестных племен, подсказали мне старшие ратники. Большая слава будет тому, кто возьмет добычу из его закромов.

Мы долго рядились, наконец ударили по рукам с князем. Он обещал платить серебром. А я поклялся верно служить ему со своей дружиной. Но поклялся я легкой клятвой, на хлебе и пиве. Железа не обнажил и крови своей не пролил, скрепляя ее. Легкую клятву и нарушить легко. Боги подскажут, когда это будет выгодно сделать…

Хитрый князь, а не заметил моей уловки. Велел нам поставить стан в земле поличей.

Отдохнем, перезимуем, решили все ратники. А потом отправимся дальше, где города богатые, а люди слабые, не умеющие держать меч в руке.

Все знают, там привыкли прятаться за спины наемных воинов. И там поклоняются странному богу Исуу, которого сами же и казнили. Теперь кланяются ему. Может, надеются, что он не станет карать их за измену? Я думаю, зря надеются. Не помилует. Боги злопамятны. Их руки достают дальше, чем у людей, а память их много длиннее человеческих жизней. А еще я думаю, что ослабли они, потому что бог Исуу их не защищает. Если сам бог позволяет себя казнить, как он может научить свой народ держать меч? Слабый, трусливый бог, слабые, трусливые люди. С таким богом они готовы подчиняться каждому, готовы легко отдать свою жизнь и добро всем, у кого есть сила их взять…

Дикие лесные поличи, даже не дающие друг другу прозвищ, чтоб различать людей не только по именам, сначала тоже боялись нас. А потом зарезали Бьерна Пегого. Ингвар Одно Ухо и Висбур Жердь нашли на берегу его тело. Принесли мне черную весть.

Всеразрушающая ярость берсерка пришла ко мне сама собой. Но я справился с ней, спрятал ее от других, как и положено конунгу. Затаил для грядущих свершений. Морской конунг – не простой воин и даже не просто ярл, ведущий своего деревянного коня и людей на его спине. Морской конунг ведет всю дружину. Ясная голова должна быть у конунга. Так учил меня когда-то сам Бьерн.

* * *

Бьерн Пегий, чья борода поседела в походах, служил еще моему отцу, Рорику Гордому, конунгу, ярлу и великому воину. Когда отец кончил свои дни в Мидгарде, насаженный подлыми куршами на деревянный кол, как свинья на вертел, Пегий стал служить мне. И хотя я – конунг, прославленный скальдами, чье имя наводит ужас на врагов во всех землях, я днем и ночью был готов выслушать его советы. Именно он всегда стоял у рулевого весла моего быстрого, как стрела, драккара «Птица моря». Он умел находить водную дорогу по звездам, знал очертания берегов и приметы перемены ветров, мог раскинуть руны, заглядывая в грядущее. Он много знал и умел. Хугин, ворон мудрости Одина, коснулся его своим крылом.

Бьерн, старый воин, всегда был мне как старший брат, сколько я себя помню. Когда я малым ребенком ковылял на нетвердых ногах по земляному полу отцовского дома, он первый вложил мне в руку деревянный меч. Научил, как держать его, как правильно ставить ноги, как принимать на меч удары противников и уклоняться от них. Потом он вложил мне второй меч в другую руку, объяснил, что воин с двумя мечами вдвое опаснее для врага. Я, помню, совсем еще несмышленыш, набрасывался на него с двумя мечами, как взрослый боец. Никак не мог уразуметь, почему я, даже с двумя мечами, не могу одолеть его голые руки. Все время оказываюсь опрокинутым на пол.

Конечно, потом в доме появился другой учитель, из тех, у кого язык в два раза длиннее, чем руки. Фроди Длинный Язык, так и звали его. Отец пригласил его из северных фиордов, как учителя, знаменитого своими познаниями во всем. Фроди наставлял меня в рунах, в знании просторов Мидгарда и древних легенд, рассказывающих о жизни богов и походах героев. Среди богатых свеонских ярлов не принято было жалеть звонкого серебра и жирного мяса с ядреным пивом, чтобы научить детей всему, что нужно знать будущим владетелям мира. Не только тело закаляется изнурительными ратными упражнениями, ум тоже должен познать работу…

Но Бьерн все равно оставался дядькой. Он учил меня главному, учил жизни. Пусть он не все знал о хитрых науках, зато о жизни – больше, чем кто-нибудь.

Именно Пегий, когда я еще подрос, начал всерьез натаскивать меня в благородном воинском искусстве. Я до сих пор вспоминаю порой, как первый раз встал у стены сарая, а он начал бросать в меня камни, от которых я должен был уворачиваться. Больно жалили эти камни, запущенные его крепкой рукой, пока я не научился видеть их на лету и уклоняться. Я помню, как проклинал его хриплые понукания, взбегая на горы с гранитным валуном в руках. Или как ползал по скалам с тяжелым мешком за плечами, когда, казалось, грудь разорвется от напряжения, а собственное дыхание слышится в ушах раскатами колесницы Тора, старшего сына Одина, зачатого Все-отцом со своей дочерью Ерд-землей. В огненную колесницу Тора всегда впряжены два козла – Скрипящий Зубами и Скрежещущий Зубами, и, когда колесница летит по небу, от их зубов рождается гром…

Да, Бьерн учил меня всему, что положено воину. Я днями стоял в неподвижности, держа перед собой на вытянутой, каменеющей руке сползающую, как змея, палку: готовил руку для тяжести боевого лука. Сражался с одним соперником и сразу со многими на деревянном оружии. Сражался голыми руками против оружия. Боролся, стоя по грудь в морской воде, что придает движениям воина особую легкость и быстроту. Вращал пращу, метал копья и легкие дротики в провинившихся рабов, привязанных в наказание к деревянным мишеням. А Пегий, стоя рядом, объяснял мне, куда надо попасть, чтобы легко ранить, или покалечить, или убить совсем. Наставлял меня, как собственного любимого сына. Давным-давно трое его сыновей ушли в викинг на землю франков и не вернулись оттуда. С тех пор он часто говорил о том, как встретится с сыновьями за столом Одина…

Когда я окреп и начал в борьбе валить всех соперников и побеждать их затупленным мечом, именно Бьерн поведал мне о тайном искусстве «медвежьих шкур», как по-другому называли неуязвимых берсерков, что владели искусством вызывать в себе всесокрушающую боевую ярость.

Когда-то в давние времена боги уговорили страшного волка Фенрира, сына коварного Локи и великанши Ангрбоды, посаженного на цепь самим Одином, испытать прочность волшебных пут Глейпнир. Поклялись после испытания отпустить волка на волю. Согласился Фенрир, однако, хитрый, потребовал, чтобы в качестве залога кто-нибудь из богов вложил ему в пасть свою руку. Только бесстрашный Тюр согласился, хотя и догадывался, что клятва чудищу будет нарушена, окажись путы достаточной крепости. Так и вышло. Боги не отпустили волка. А Тюр, лишившись правой руки, стал левшой, но зато научился владеть ею так, что превзошел всех богов в воинских упражнениях.

Это все знают, конечно. Наши дети с малолетства учатся жизни, слушая рассказы о доблести. Но мало кто знает – чтобы выдержать страшные зубы волка и не показать своей слабости перед другими богами, придумал Тюр особую подготовку для воинов, делающую их по собственному хотению бесчувственными к телесной боли и утраивающую силу. Именно он стал первым берсерком.

Потом щедрый Тюр подарил свое знание избранным воинам, строго-настрого приказав хранить его в тайне от остальных. Секреты берсерков до сих пор не пишутся на дощах и не высекаются на камнях, объяснил Пегий. Передаются только из уст в уста самым храбрым и сильным. Так повелел Тюр, покровитель воинского умения. Ибо все, что начертано, могут прочесть и наши враги.

Уводя меня в горы, подальше от лишних глаз, Бьерн учил меня, как дышать с промежутками, раскачиваясь телом в лад с неслышными барабанами, как копить в животе туман белой ярости, как закутываться им, словно плащом. И я, забыв себя, становился истинным берсерком, голыми руками обрубал сучья с деревьев и ловил летящие в меня стрелы. Бьерн показывал мне, как правильно остывать, рассеивать белую ярость, возвращаясь назад. Приводил в пример многих отважных воинов, что ушли в ярость и не вернулись, растеряв в белом тумане остатки разума. Разбойничали потом в одиночку на проезжих дорогах, как бешеные волки, изгнанные из стаи, а соплеменники боялись их и устраивали на них многолюдные облавы. Выходит, тяжел для человека подарок бога – медвежья шкура, ох как тяжел! Не каждый воин в состоянии справиться с такой ношей…

Помню, когда я с отцовскими воинами и двумя морскими конями ушел в свой первый викинг тощим подростком, Бьерн тоже был рядом. Прикрывал меня своим широким щитом, держался плечом к плечу в сече, давал мудрый совет, когда нужно было принимать решения конунга.

Да, много водных дорог прошли мы со старым Бьерном, много славных подвигов совершили, без счета взяли богатой добычи. А теперь его зарезали, как телка перед холодами, долговолосые лесные люди. Горе им!

Мы дружно проводили побратима Бьерна в Валгаллу, пиршественный зал во дворце самого Одина, Бога Богов, в котором пять сотен и еще сорок дверей, а каждая из дверей такая огромная, что в нее в ряд могут войти восемь сотен воинов.

Это еще не была тризна по Пегому. Мы пили пиво и сурицу, провожая его. Но это тоже еще не тризна.

Что пиво – вода для вечернего успокоения, помогающая пропихнуть в брюхо жирную пищу. Героев в Асгард провожают кровью! Все мои воины кидали в стену полные чаши, стучали мечами по щитам и рвались проводить Бьерна, как следует. Я разрешил своим воинам напоить мечи кровью, чтобы дорога к Богу Рати была для Бьерна гладкой, как коровье масло…

* * *

Той же ночью я, Рагнар Большая Секира, взял с собой сотню воинов, и мы выступили в поход.

Эти дикие поличи жили селениями вдоль реки и глубже в лес. Я решил крепко наказать одно селение и выставить их головы на кольях вала, чтоб остальным впредь неповадно было. Пусть боятся нас, только страхом можно держать непокорных в повиновении, кто этого не знает?

Ближнего к крепости селения мы достигли перед рассветом. Стараясь не шуметь, приблизились к бревенчатому частоколу с подветренной стороны, чтоб не учуяли раньше времени лохматые, похожие на волков собаки. Кроме собак, больше стражи не было. Они спали в своих домах, они были беспечными, эти поличи.

Чтобы было виднее, я приказал поджечь крайние избы. Сухая солома на крышах вспыхнула быстро, глупые поличи не засыпали свои дома землей от огня. От соломы загорелось дерево, и стало совсем светло.

Больше не нужно было держать тишину. Мы напали, криками распаляя себя на бой.

Они просыпались. Лаяли собаки, задыхаясь хрипом после ударов мечей и копий, блеял и мычал скот, голосили люди. Но все звуки перекрывали боевые кличи отважных воинов, призывающих богов полюбоваться славными их деяниями. От их голосов, привыкших перекрикивать морские ветры, кровь врага всегда леденела в жилах.

Поличи спросонья выскакивали из домов, метались, как зайцы перед загоном охотников. Мы рубили их в честь друга Бьерна, много рубили. Мужчины пытались сопротивляться, хватали колья, доставали мечи и копья. Пытались сражаться. Они были не трусливые. Но нас было больше, и мы – сильнее. Мы резали всех подряд, и зрелых, и старых, и малых, как режут без разбора скот перед днями пиршеств. Тех, кому удавалось выбежать за круг села, мои воины догоняли стрелами, соревнуясь друг с другом в меткости.

Я видел, один из поличей, лохматый и яростный, как медведь, хорошо сражался. Длинной жердиной сбил на землю сразу двух воинов. Но он не захотел умереть в бою, побежал в лес, перемахнув через ограду. Домар-скальд, мальчишка еще, радующийся, как игривый щенок, своему первому викингу, пустил стрелу. Та проткнула поличу плечо. Поторопился скальд. Я тоже снял с плеча лук, пустил стрелу, попал в спину. Полич упал от удара. Потом поднялся, поковылял дальше в лес. Пусть бежит, с такой раной долго не бегают, сказал я Домару. Тот засмеялся, блестя глазами и зубами, хмелея от битвы, как от вина. Я кивнул ему. Из таких щенков вырастают настоящие боевые собаки, он правильно начал жизнь!

Весело было! Заходя в избы и клети, мы находили много пива и сладкой сурицы. Тут же пили, вышибая у бочек дно. Побратим Пегий наверняка радовался, оглядываясь на нас со своей дороги. Он любил хмельные пиры, мог лить в себя, как в сухой колодец.

Я не торопясь срубил в очередь двух поличей, что выскакивали против меня с кольями и мечами. Они были сонные, растерянные, и кидались с хриплыми криками, как собаки, без разума и обманных вывертов. Их было легко рубить, у них не было ни щитов, ни доспехов. Моя Фьери вдоволь напилась крови, поминая Бьерна.

Весело было! Малых детей мои воины подкидывали вверх и ловили на копья. Соревновались в ловкости. Тут надо уметь правильно поставить копье, иначе древко может треснуть под тяжестью визжащего тела. Также, показывая ловкость мечей, делали поличам красных орлов. Двумя ударами рассекали вдоль спину, чтобы легкие вывалились наружу, повиснув, как крылья. Лети, если хочешь!

Дюги Свирепый первый сделал орла трясущемуся от трусости поличу Ловко получилось, ничего не могу сказать против. Тот побежал было, выпучив глаза и расправив красные крылья, пока не упал. Смешно смотреть! Харальд Монета тоже сделал орла, а Висбур Жердь дрогнул мечом. Получился у него из мужика не орел, а ворона с одним крылом. Все смеялись над Жердью. Висбур, осердясь, добил полича, отвалив ему голову одним ударом.

Конечно, женщин-поличанок мои воины сначала не убивали. Сдирали с них длинные рубахи и брали прямо на месте. Женщины, взятые боем, всех приятнее. Воины похвалялись друг перед другом своей мужской удалью, тех, кто понравились, дарили потом остальным. Дальше – тоже рубили. Я приказал никого не оставлять в живых. Будет старому Бьерну хорошая память.

Они громко кричали и пытались кусаться, эти женщины, совсем дикие были. Ингвар Одно Ухо, потрясая мечом, хвастался, что взял пятерых подряд. Дюги Свирепый тут же заявил, что взял семерых. Мертвые не считаются, выкрикнул ему в лицо Одно Ухо, разгоряченный набегом. Они чуть не сцепились, Дюги уже начал грызть зубами край щита, вызывая в себе безрассудную ярость берсерков. Но я прикрикнул на них, пообещал снести разом обе горячие головы и кинуть их студиться в реку.

Унялись. Оба – отважные воины, но слишком ревностные к чужой славе, как хозяйки бус к похвале другим девам.

Не теряя головы, как следует конунгу, я наблюдал, чтобы не было откуда-нибудь угрозы. Нет, все было спокойно вокруг села. Помощь к поличам не приходила. Я же говорю, беспечный народ.