Ночная смена. Крепость живых

А вот гордыне предаваться не надо, как это у меня всегда выходит: только начнешь красоваться, так обязательно опозоришься – и тут нога у меня, такого героического и бравого, неудачно встает на ступеньку, соскальзывает, и я чуть не втыкаюсь носом и обрезом в бетон площадки, судорожно оттрепыхавшись руками и ногами. Хлеб веером разлетается из пакета по лестнице. Ай, молодца! Еще хорошо, что палец держал не на спусковом крючке, а то еще бы помпезнее вышло.

И ведь знаю за собой это: как токо начинаю бельмондовствовать, так черт те что выходит. И давно уже – начиная с шестого класса, когда захотел покрасоваться в автобусе перед тремя симпатичными девчонками и потому на своей остановке не вылез, а выпрыгнул, как молодой гепард. Ну, и воткнулся гепард темечком в притолоку двери, а дальше уже вылетел ногами вперед. Устоять, правда, устоял ценой нелепых телодвижений, только там лужища была по щиколотку. Вот я в нее и шлепнулся. С брызгами. Прежде чем двери закрылись, я еще и обернуться успел. Девчонок этих аж скрючило от смеха. Так и уехали. Именно тогда я и понял, что это такое – героичная кинематографичность в реальности. В жизни-то дублей не бывает, потому не выеживайся, дорогой друг.

С присловьем: «Пока не набежали…» Саша шустро начинает собирать буханки.

Не совсем понимая, уточняю: «Кто? Соседи?»

– Не, микробы! Если упавшую еду быстро поднять с пола, то микробы набежать не успевают!

Понятно, шутка такая…

Дарья Ивановна тут же начинает бурную деятельность: варит яйца в луковой шелухе, достав угрожающих размеров кастрюли, рубит хлеб на аккуратные ломтики и вроде как успевает все одновременно. Ловко это у нее выходит. Глядя на женскую работу, вспоминаю, что перед сном желательно разобраться с мужской. Выгребаю в комнате все свои боезапасы, включая и те, что к «Хауде».

– У тебя сколько патронов к «Гаубице»? – спрашиваю у Сан Саныча – младшего.

– Пять. Крупная дробь. 12 калибр. «Магнум».

– А у меня к «Приблуде» – 22 россыпью, да в магазинах 5, да один стреляный. А 12 калибра – гильз дюжина. Знаешь, мы вообще-то могли бы сейчас тебе боезапас пополнить. Токо вот дроби нет, а эта – как маковые зерна. Я ее думал на крыс из «Хауды», но пока не до того.

– Дробь мы сейчас сделаем, – отзывается Саша, вставляя в неполный магазин тускло-желтый латунный патрон.

– Это как – лить расплавленный свинец с лоджии? – вроде как таким макаром, как я слыхал, дробь и делают – и пока капелька летит с высоты специальной дроболитейной башни, то остывает – получается круглый шарик. Токо вот не знаю, как они разные размеры дроби делают.

– Не, это хлопотно – проще лить свинец в холодную воду. Ну, не вполне ровно выходит, капля такая получается, но нам тут не по тарелкам стрелять придется, а с малых дистанций, так что сгодится. Свинец у нас есть – папантий мне раньше из него солдатиков делал, так что есть запас.

– А пулелейки у вас нет?

– Зачем? Не на лося же ружье покупалось, для самообороны. А для самообороны хоть ты оловянный припой кусками наруби – еще и лучше будет. Жужжать, например, грозно. Да и порвет нехудо, если попадешь. Разумеется, все это профанация – тут любой охотник в лицо рассмеется, потому как неграмотно это, средневеково, ну да мы люди простые, нам сгодится.

Попросив Дарью Ивановну покинуть пока кухню, разворачиваем производство. Саша притаскивает старый фанерный посылочный ящик – там свалено в кучу самое разнообразное добро: обожженная жестяная банка с прикипевшими кусочками серого шлака, куски свинцовой оплетки кабеля, прутья оловянного припоя для паяния, какие-то тускло-серые слитки, и в коробочке что-то странное. Приглядевшись, понимаю, что это бракованные солдатики – безголовые рыцари в латах, одноногие французские гренадеры и безрукие английские стрелки… Прямо Андерсен, только бумажной балерины не хватает.

Саша ставит банку на огонь, кидает туда по каким-то своим соображениям различные куски и кусищи. Открываю форточку – не стоит нам свинцом дышать. Жарища! В двух кастрюлях кипят яйца, в духовке сухари пекутся. А тут еще и Саша свинец варит. По его распоряжению наливаю в кастрюльку воду. Тонкой струйкой Саша начинает лить свинец – металл, попадая в воду, шипит, как-то странно курлюкает, а на дно оседает горка одинаковых серебристых веретенец. Первый раз такое вижу. Саша примеряется, то поднимая банку выше, то опуская ниже – ага, вот вместо веретенец пошли капельки – такие же блестящие, аккуратненькие. Вот еще бы чуть-чуть – и будут совершенно круглые, без хвостиков.

– А если встать на табуретку?

– Пробовали раньше – хвостики у капель все равно остаются. Ладно, проба получилась, не забыл еще. Теперь расплавим еще раз – и будет у нас эрзац-дробь. Или недокартечь.

Следующий сеанс дает пару пригоршней свинцовых блестящих капель. Сливаем воду, и литейщик ставит кастрюлю на плиту – тут такая жарища, что оставшаяся вода испарится быстро. Мы пока лезем в Инет – смотреть навески пороха и свинца для «магнума» 12 калибра и «стандарта» 20. Саша тут же распечатывает. Весов в доме нет, придется пользоваться хозяйственными, которыми раньше Дарья Ивановна взвешивала всякие ингредиенты для кулинарных изысков. Пока сохнет свинец, развешиваем 12 одинаковых кучек пороха побольше и одну – отдельно – поменьше.

Вставляем в гильзы капсюли. Приходится немного повозиться со стреляной гильзой – никакого специального инструмента для переснаряжания у Сан Санычей нету, но голь на выдумки хитра, и капсюль успешно выбиваем, использовав молоток, плоскогубцы и обычный гвоздь. Дальше рассыпаем порох по гильзам. Встает вопрос – чем запыживать? Ну, тут классика – конечно, газетой. Саша притаскивает какую-то «из бесплатных» – с физиономией Шуфутинского на первой полосе. Подмигивает:

– Это подобрано для особо разрушительного воздействия! Сакральный смысл! Куски самой толстой звезды нашей эстрады рвут насмерть! Как тысячи астероидов!

Это да. Зверев, наверное, не так страшен в виде пыжей. Или там другие, менее весомые звезды… Считая в килограммах если. Со свинцом приходится повозиться, капли не очень удобны для укладки. Потом корячимся с тем, чтоб из патрона все не высыпалось, запыживаем, заминаем края гильзы, но получается коряво. Некоторое время думаем, а не заклеить ли гильзы сверху, но обходимся воском. Попутно Саша просит маму сшить из чего-то попрочнее самопальный патронташ – чтоб повесить на «гаубицу». Еще достает из оружейного жестяного ящика «пиротехнический сигнал охотника» и коробку с мортирками – ракетами. В принципе, это государственно сделанная ручка-стрелялка. В 90-е годы это оружие британских шпиенов времен Второй мировой было популярно у наших бандюганов, токо делалось не под ракету, а под мелкашечный патрон. Зачем эта штука может пригодиться – неясно, но не бросать же.

Дарья Ивановна говорит, что постелила нам, и потому нам стоит баиньки. Звоню Валентине. У нее работа в полном разгаре. Считает, что забирать ее можно будет часов в 11. Ага, приехали – забрали, пустяк делов… Андрей получает эту информацию и вроде как радуется: раньше 11 они готовы не будут, а так – милое дело. Спрашивает, пригодилось ли купленное. Напоминаю про собаку. Судя по всему, он мрачнеет – я-то не собашник, забыл совсем, что утром питомцы своих хозяев вытащат на улицу. А там их уже будут поджидать… Ну, хорошо, если левретка-зомби. А дог? Мастифф? Сейчас куча придурков напокупала самых страшных собакевичей – кто из соображений престижа, кто по скорбности главы. И каковы будут эти зомбАки, если живые-то они страшны как смертный грех?

Утро второго дня Беды

Договариваемся с Сашей, что утречком он собаководов дополнительно предупредит. И валимся спать. Белье свежее, обалденно пахнет – чувствую, что я еще не раз вспомню, как спал в эту ночь по-царски. Ну, может и не по-царски, но по-человечески… И проваливаюсь. Снов нет, но будят словно тут же – а нет, уже светает. И хотя дрыхать охота – усталость как рукой сняло. Дарья Ивановна встревожена: под окнами зверски лупцуют нижнего соседа. Ну-ка. Что там? А там десяток черноголовых орлов лупят такого же черноголового. С толком, с расстановкой, не суетясь. Явно получая удовольствие.

– Это Поганов – снизу, – замечает Саша – Раньше с отцом приятельствовал. Потом смертельно обиделся – папантий его поддел изрядно. Оганов – Погановым его папантий стал позже звать, после ссоры – очень любил плакаться, как ему с семьей тут тяжело на чужбине и как он ностальгирует по своей родной деревне, которая в самом сердце гор, и как тут тяжело живется и какие тут холодные люди, и тыры, и пыры.

Вот, мол, денег накопит, тогда уж… Ну, папантий ему сочувствовал. Машины рядом стояли, присматривали вроде как вместе: мы его как-то предупредили, что к его «Фольксвагену» кто-то лезет – оказалось, действительно попытка угона была. Ну, в общем – приятели, добрые соседи. А потом он возьми и ляпни (когда в очередной раз рассказывал про ностальгию по Родине и своей засунутой в самую жопу гор деревне, про то, какие тут холодные люди и как тут тяжело жить и про то, как мало у него денег), что вот хотел перебраться с бизнесом в Москву, ведь Питер – такая дыра, тут не развернешься, нечего тут делать нормальным людям. Да дорого четырехкомнатную покупать, а трехкомнатную – ему с женой тесно будет, они так жить не привыкли. Ну, тут папантий аж подпрыгнул и залепил: а почем в твоей деревне квартиры? А что? Да ничего, прете сюда, в тюрьму народов, словно вам тут медом намазано, и только все хаете, как вам тут худо. Чего дома-то не сидится, если тут дыра не для нормальных людей? Ну, тот и обиделся смертельно, здороваться перестал.

– Ладно, с ним понятно. Нам-то что делать? У них вон и милиционер в толпе-то – как раз соседушке вашему в физиономию с ноги пробил. Что они делят-то?

– Так это-то понятно: Оганов – армянин. А эти – азеры из общежития. У них тут настоящая махалля: и магазинчик свой, и кафе, и клиника по всем хворям частная.

Пока все было тихо – и они тихо сидели, а тут, видать, поняли, что могут развернуться.

– И все-таки – нам что делать? Кидаемся его выручать или как?»

– А мы своими стволами с парой сотен джигитов справимся?

– Сильно сомневаюсь. Тем более что у них и самих что-нибудь вполне огнестрельное найдется. Вон у мента какой-то автоматик болтается – «Кедр» что ли, или «Кипарис»?»

– Мальчики, там ведь человека убивают. Какой-никакой, а ведь человек. Семья у него.

– Боюсь, Дарья Ивановна, что мы тут ничего не сможем. Нам бы самим ноги унести. Мы, конечно, можем сейчас из двух стволов по ним влепить, кого – то свалим. А дальше что? Это кавказцы, оружия у них у самих хватает. Запрут нас тут в подъезде – и будет веселье. А, кроме того, уж извините, напомню: сейчас уже погибли тысячи очень хороших людей, и еще больше погибнет. Потому я теперь спасаю токо тех, кто меня бы кинулся спасать. Как говорят на флоте: «Следую своим курсом». И, между прочим, это не единственная группа, вон подальше – такие же. С автоматом я бы, может, еще и рыпнулся, а с берданками – несерьезно.

– О, а вон и третья – тоже те же. Вон, в промежутке видны.

– К слову сказать, прохожих что-то мало для этого времени.

– По радио было объявление, рекомендовали оставаться дома. Причину не объясняли. Мол, кто слушает наше радио – побудьте дома, послушайте наше радио…

– Не все же слушают это радио, что-то еще, наверное…

Видим, что редкие прохожие активно избегают общения с группками гостей города, обходя их стороной. Оганова оставили в покое, слабо шевелится. А нам надо отсюда выбираться. Выходить втроем почему-то не хочется – мы с Сашей уже как-то сработались, а вот как его мама себя поведет – неясно. Опять же что-то подсказывает, что подобру-поздорову уже не выберемся – тут кавказеры уже кровь почувствовали, теперь их остановить трудно. Подумав и посоветовавшись, принимаем такой план: Дарья Ивановна с «Хаудой» остается на лоджии. Если я подниму обе руки – она стреляет в белый свет как в копейку, а через секунду – еще раз. Это на случай, если южане к нам прицепятся, и я им втолкую, что они на прицеле и по моему сигналу напарник бабахнет. Мол, в помпе еще шесть патронов, так что вам всем весело придется. Если южане не полезут – то подгоняем машину с улицы к подъезду, заходим, забираем вещи и Дарью Ивановну и едем к поликлинике. Вещей до смешного мало – чемодан и сумка на колесиках.

Звонит телефон – это та женщина с первого этажа. Она в ужасе от того, что под ее окнами стоит пришедший непонятно откуда человек. Он в крови, выглядит странно, и собака брешет как заведенная. Собаку никак не удается угомонить, ей пора на прогулку, а там этот человек. Прикидываю, что это – не Оганов, окна выходят у женщины во двор, а Оганов сидит с другой стороны. Значит, кадавр.

Хозяйка пуделя волнуется. Просит помочь. Переигрывая план, спускаемся все на первый этаж.

Идем смотреть – да, под окном стоит мужик, совершенно обычный, сильно окровавленный. И ему здорово досталось. Новое дело. Мало нам десятка возбужденных азеров рядом с машиной, так еще и у дверей кадавр. Собашница просит забрать ее с сыном и собакой отсюда. Куда угодно, только бы отсюда. Сын, наоборот, явно дрейфит бежать из дому.

А, семь бед – один ответ. В засаду на лоджию сажаем Сашу и его маму – если азеры меня пропустят к машине без зацепок, вызываю по мобиле Сашу с ключами. Если вижу, что они меня собираются щупать за влажное вымя – бегом назад. Вот тут по ним семейство Сан Саныча и влупит с близкой дистанции сбоку. На лоджию горцы вспрыгнуть не сумеют, а я постараюсь добавить. И либо они приссут и побегут за подмогой, а мы успеем смотаться, либо… Даже думать об этом неохота. Собашница совершенно растерялась – до нее с трудом доходит, что хоть документы и ценности она должна забрать. Долговязый сын ее сгребает в какой-то чемодан диски, коробочки, вроде отсоединяет шнуры от своего компа – комп хороший, навороченный – самая ценная вещь в бедноватой, в общем-то, квартире…

Так. На всякий случай – время у нас еще есть. Минут двадцать. За это время Саша и его мама тренируются перезаряжать свое оружие, а я навостряюсь выхватывать свой обрез из-под полы. Через 20 минут, хоть и не научились, как следует, но все-таки куда лучше, чем было. На улице ничего не поменялось – кадавр в кустах стоит. Кавказцев не видно, но оживленные переговоры слышны на лоджии. Вдох-выдох. Надо двигаться. Неохота. Но ничего хорошего не выждешь. Хероватый из меня герой – никакого восторга перед дракой. Ни малейшего азарта. Хоть бы жители гор повели себя спокойно – разошлись бы как в море корабли. Ну, никак не хочется устраивать выход бронепоезда с запасных путей – у нас, в конце концов, общая история, интернационалистами все были опять же… И музея оккупации в Баку вроде нет еще…

На лестнице никого. Выкатываюсь из подъезда, Саша, прикрывавший мой выход, возвращается в засаду. А я придвигаюсь помалу к зомби. Он будет торчать, как старичок в бахилах, на одном месте, или двинется? Двинулся. Но медленно, как заржавевший. Так, у него на дороге низенькая оградка. Запнулся, упал уже на мою сторону. Э, а ведь его можно взять в компаньоны! Точно можно! Ну-ка, вставай, дорогой. Я подожду. Если кавказцы не освинели – я тебя сам упокою. А если они край не чуют – ты им будешь подарком от черствых жителей холодного северного города. Ага, встал, идет быстрее, но все равно, голубчик, – по сравнению с тобой я просто Гермес с крылышками! Так, двигаем, хорошо.

Навстречу попадается деваха. Этакая вся из себя: «Я Мисс Совершенство! Слышите, тупые свиньи!»; как раз такие переходят дорогу в любом месте, не глядя вправо-влево, ибо мир крутится вокруг их персон. То, что она дура еловая, подтверждает и голая поясница. Не, я не аскет, и летом мне такое даже нравится, но вот зимой – да и такой весной, когда холодрыга – щеголять голым пузом и задницей, открытой до копчика – признак ума невиданного. Потом ходят дуры тупые лечиться от бесплодия и цистита, сочувствия требуют. На нас с моим спутничком умершим деваха косится презрительно-брезгливо. Приходится притормозить, чтоб он не отвлекался. Но, видимо, от меня пахнет гуще или слаще, или просто я ближе, но на красотку мужичок не отвлекается, шкандыбает за мной следом.

Так, а вот сейчас я сверну направо за угол дома – и увижу кавказеров. А за ними – «Логанчик». Дистанция всего ничего – до кавказцев метров двадцать. Прохожу мимо нашей засадной лоджии. С виду все тихо, токо стекла чуток сдвинуты, давая две щели.

Оборачиваюсь – мертвяк тоже вышел и идет следом. До него метров восемь. Если жители гор будут спокойно трепаться друг с другом, то все в порядке… А они не треплются. Заметили и заинтересовались моей скромной персоной. И идут навстречу, расходясь грамотно в полукруг, охватывая и фланги. Ну да, сейчас возьмут в колечко, и «Оганов – дубль два». Разве что их теперь восемь – и мента с пукалкой нет. Это и хорошо, и плохо одновременно. У тех, кто сейчас идет ко мне – какие-то палки, вроде арматуры, у одного – бита. Улыбаются, уроды… Весело им… Все, пора бежать! Разворачиваюсь, дергаю хромым галопом обратно, обходя мертвого спутника вне зоны его досягаемости, и проскакиваю еще десяток метров. Кавказеры практически неровной шеренгой добегают до засады…