Хранящие в сердце тьму,
Полную чашу отравы
Преподнесли ему.*
Сказали ему: „Проклятый,
Пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!» (автор известен)
Бес в шеломе произнёс:
– Надо же, помнишь… – чем себя безусловно выдал.
Он (как конкретный человек) – не мог бы знать поэзии молодого Джугашвили. Что ведомо бесам, ведомо только Богу.
– А зачем ты мне зачитал свой приказ?
Тогда Верховный в точности привёл неизвестные ему слова великого поэта Юнны Мориц (о которой он тоже не мог знать – а ведь она прокомментировала выложенный мною в соцсети текст приказа): «Всё повторяется в зеркале Истории, в тех же ритмах, с теми же интонациями.»
Ремарка: Сталин мог бы и не знать такого поэта, но Юнна Мориц – небезызвестная Богу; Верховный сейчас – десница Создателя.
Привёл – не бесу, но – и самому себе, и – небесам: получилось – молча.
Призраки сгрудились у постели Верховного. Внешне – их было совсем немного; внутренне – было их видимо-невидимо: и вот здесь они (как у Волги когда-то) – проиграли! Сталин был уверен в невидимом.
Сталин – посмотрел. Казалось, бесы (физически) наваливались на него. А он (метафизически) был готов пройти меж них.
А они были готовы лишь усиливать навал.
– И здесь ты прав, – сказал бес в шеломе. – Раз в сто лет мир наш сатанизма собирается и идёт уничтожать ваш III Рим. История эта повторяется и повторяется: как раз сейчас, например.
Бес (всею костью своей) ухмыльнулся:
– Стало быть, ты не-до-победил нас; но ты и вовсе не можешь победить: вот такое орудие против тебя у меня есть. Неопровержимый довод против самого твоего бытия. Мне всего лишь следует убедить тебя, что тебя вовсе нет, что ты – даже не кровавая и героическая нелепица, заступившая путь самой Неизбежности: превращению человечества в сборище гомункулов той или иной оскоплённой культуры; что на самом-то деле тебя вовсе не было! Даже и не могло быть. Это такая «культура отмены», знаешь ли.
Здесь бес (всею костью своей) сделал гримаску, спохватившись: много изречённых слов. Побеждать надо правдой.
Разве что Верховный – грузин, отождествивший себя со Святой Русью; так не пора ли (по фарисейски) побить его камнями?
Сталин молчал.
Спасение человечества русскими
Не постигнуть смыслами узкими.
Только вёсла пообломаешь,
Проходя между альф с омегами.
Человечек, ты сам знаешь,
Как не просто тебя спасти,
А чтоб стал ты себе по росту.
Мне тогда с тобой по пути (когда – не о вчерашнем снеге).
И тогда я, словно кузнечик,
Перепрыгну в старую гамму.
Снова наши альфу с омегой проиграю как до-ре-си.
Человечность опять признаю сохранённою на Руси.
А потом перейду к Московии.
И закончу своей Империей,
Царством Божьим СССР!
Только-только мы осознали, что доподлинное потеряли.
Привожу себя как пример -
Что спасаем душою русской!
Как бы не был я оглушаем хороводом моих потерь.
Но – прозрения (не)изрекаемые и традиции (не)нарушаемые.
А ревнуя за человечество – это как перед женщиной дверь
Придержать, пропустив вперёд.
Так из мёртвой жизни в живую
Всяк в иголье ушко пройдёт.
Сталин молчал. Слова были бес-смысленны: любой смысл можно переврать, если нет точки отсчёта: только Дело. С большой буквицы. Которому предшествует Слово. Тоже с большой буквицы.
На этом молчании эпизод запугивания бесами Иосифа Джугашвили (Сталина – чудесного грузина) можно считать оконченным: бесам некуда было отступать, но и Сталину отступать было – как под Сталинградом: за Волгой земли не было, только небо.
Стало быть (обладая послезнанием) – Сталин начинал побеждать. Это было как добавление необходимого (души) к достаточному (телу): как во День Со-творения: вдунул душу живую.