Оценить:
 Рейтинг: 0

Иван III

Год написания книги
2024
Теги
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 >>
На страницу:
10 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Между тем войска Василия II совместно с тверскими воеводами Борисом Захарьичем и Семеном подступили к Угличу. Одна из главных баз Шемяки должна была быть уничтожена. Вероятно, у Слепого были и свои личные счеты с городом, в котором он провел полгода в качестве узника.

Понимая, что пощады им не будет, угличане целую неделю защищались с отчаянием обреченных. Летопись сообщает, что при штурме Углича сложил голову один из самых преданных сторонников Василия Темного – бывший нижегородский воевода Юшко Драница. Однако превосходство осаждавших было подавляющим. У Слепого имелись даже пушки, которые прислал ему для штурма Углича вернувшийся в Тверь князь Борис Александрович (21, 493). Этим «нарядом» командовал знаменитый тверской мастер Микула Кречетников. «Таков беяше той мастер, но яко и среди немец не обрести такова» (12, 320). Во время осады к войску Василия II присоединился наконец и отряд Василия Ярославича Серпуховского, пришедший из Литвы. Не выдержав сокрушительного обстрела деревянного города из орудий, Углич пал. Это случилось, вероятно, незадолго до праздника святителей Афанасия и Кирилла Александрийских (18 января).

После взятия Углича тверские пушкари распрощались с Василием Темным. Их ожидал новый поход – на Ржев. После тяжелой трехнедельной осады и этот оплот Дмитрия Шемяки был сокрушен. Князь Борис Александрович, лично руководивший ржевским походом, вступил в покоренный город «о великом заговений», то есть около 19 февраля 1447 года. 17 февраля Церковь праздновала память великомученика Феодора Тирона. Вероятно, в ознаменование взятия Ржева князь Борис той же весной «церковь поставил святаго Феодора» (21, 493). Одновременно он предпринял большие работы по усилению тверской крепости. Расположенный под ее стенами, на островке в устье речки Тьмаки, Федоровский монастырь был перенесен на новое место, а сам островок превращен в своего рода княжеский замок, окруженный со всех сторон водой. Вероятно, этот замок должен был стать надежным прибежищем князя в случае пожара или внезапного захвата Твери каким-нибудь супостатом. Московские события 1446 года заставляли князя Бориса учитывать и такую возможность. Он понимал, что отныне имеет лихого Галичанина своим злейшим врагом и может в любое время подвергнуться его внезапному набегу. (Такой набег, но не на Тверь, а на Кашин Дмитрий Шемяка действительно совершил в сентябре 1452 года.)

Уход тверской артиллерии существенно ослабил силы Василия Темного. Однако война продолжалась. С Василием остались тверские воеводы Борис Захарьич и Семен. Они вернулись в Тверь только «на Федоровой неделе» – с 20 по 26 февраля 1447 года (12, 326). От Углича князь Василий двинулся к Ярославлю. Город открыл ему свои ворота. В Ярославле к Слепому явились и припозднившиеся где-то татарские «царевичи» Кайсым и Ягуп.

Дмитрий Шемяка не стал долго задерживаться в Галиче. По-видимому, он ожидал, что Василий II вот-вот явится сюда со своим многочисленным войском. Из Галича Шемяка поехал на север, в Чухлому, где находилась в ссылке мать Василия, Софья Витовтовна. Прихватив с собой старую княгиню (которой было уже не менее 70 лет!), Шемяка из Чухломы «побеже на Каргополе» (20, 73). Оттуда, из Каргополя, уже было рукой подать до заонежских владений Великого Новгорода. На Волхове Галичанин мог переждать тяжелые времена, а в случае ухудшения ситуации – уйти во Псков или же в Литву. Там неизменно с охотой принимали всех врагов правившего в Москве великого князя.

Но если для Шемяки главная задача состояла в том, чтобы пробраться окольными путями в Новгород, то москвичи, напротив, должны были приложить все силы, чтобы не упустить беглеца. Понимая это, Галичанин ожидал, что воеводы Василия II попытаются перехватить его где-нибудь в районе Вологды. Такой вариант его вполне устраивал: в лучшем случае он надеялся внезапным ударом разгромить московскую заставу (как это сделал в 1435 году его старший брат Василий Косой), а в худшем – откупиться от преследователей, выдав им в обмен на свободный проезд княгиню Софью.

Однако Василий II не стал распылять свои силы в рискованной погоне за Дмитрием Шемякой, который хорошо ориентировался в бескрайних северных лесах и был способен на внезапные контратаки. Вместо погони князь Василий отправил из Ярославля к Галичанину своего боярина Василия Федоровича Кутузова с посланием. Тот нашел Шемяку уже в Каргополе. Содержание великокняжеского послания сводилось к просьбе освободить из плена княгиню Софью. Летописец сохранил исполненные ядовитой насмешки слова послания: «Брате князь Дмитрей Юрьевич! Коя тебе честь или хвала, что держишь у себе матерь мою в полону, а свою тетку? Чем сим хочешь мне мститися? А яз уже на своем столе, на великом княжении…» (20, 73).

Отправив гонца к Шемяке, Василий II недолго пробыл в Ярославле. Ему хотелось поскорее вернуться домой, в Москву. В пятницу, 17 февраля 1447 года, он вновь вступил под гулкие своды Успенского собора московского Кремля. Ровно год назад, в ночь с 16 на 17 февраля 1446 года, князь Василий был ослеплен на московском дворе Шемяки. Прошел год – и вот он вновь воссел на свой поруганный трон. В этом совпадении дат современники должны были увидеть волю Провидения. Сам Всевышний правил Василию путь к престолу…

Эти минуты торжества делили с Василием и его подраставшие сыновья – 7-летний Иван и 6-летний Юрий. А в обшитой соболем колыбели улыбался каким-то своим младенческим мыслям полугодовалый Андрей…

Заканчивалась «сырная неделя» – Масленица. Приближалось «великое заговенье». Покаянные обряды Прощеного воскресенья давали Василию отличную возможность публично примириться с московской знатью, простить боярам их измены и самому повиниться в грехах недавнего прошлого. Традиционные масленичные пиры стали достойным завершением всей успешной военной кампании против Галичанина. С началом Великого поста войско было распущено, и жизнь в Москве стала входить в обычную колею.

Некоторое время спустя на Боровицкий холм пришла радостная весть. Дмитрий Шемяка, поразмыслив, решил отпустить княгиню Софью. Вероятно, он искал путей к примирению с Василием II. Отпустив княгиню в Москву, Шемяка дал ей в провожатые отряд под началом своего боярина Михаила Сабурова.

Великий князь поехал навстречу своей престарелой матери. Они пребывали в разлуке уже более года. Встреча произошла в Троицком монастыре.

Вероятно, именно тогда в обители на смену игумену Досифею, который был, по-видимому, связан с Галичанином, пришел Мартиниан Белозерский. Из жития Мартиниана известно также, что Василий Темный назначил его своим исповедником – «духовным отцом». Настоятель маленького Ферапонтова монастыря, затерянного в лесах Белозерья, Мартиниан стал известен великому князю во время его кирилловского богомолья. Вместе с кирилловским игуменом Трифоном он помог Василию снять невидимые оковы «крестоцелования» и благословил его на борьбу с Шемякой.

Из Троицы княгиня Софья направилась не в Москву, а в Переяславль. Очевидно, она любила этот город, где не раз переживала трудные времена. Доставивший Софью боярин Михаил Сабуров не поехал назад к Шемяке, а остался служить Василию II.

После тревожных событий 1446 и начала 1447 года наступило затишье. Однако Василий Темный не терял времени даром. В 1447–1448 годах он вел сложную дипломатическую игру, целью которой была политическая изоляция Дмитрия Шемяки. Щедрыми пожалованиями новых владений и льгот была достигнута лояльность удельных князей. В понедельник 19 июня 1447 года Василий II подписал договор со своим кузеном князем Михаилом Андреевичем Верейско-Белозерским. Тот клялся: «И быти ми, господине, с тобою с великим князем везде заодин» (6, 127). Такое же обещание содержится и в договоре Василия II с князем Василием Ярославичем Серпуховским (6, 132), заключенном одновременно с первым. На Ильин день, 20 июля 1447 года, был заключен московско-рязанский договор. Князь Иван Федорович Рязанский также клялся быть верным «младшим братом» Василия Темного (6, 143).

Отношения Василия II с Дмитрием Шемякой были определены в договоре, заключенном летом 1447 года. (Текст его не сохранился, однако суть ясна из других источников. Шемяка признавал кузена «старшим братом» и клялся не затевать против него какого-либо зла.) Тем же летом, 11 июня, была составлена «перемирная грамота» между Дмитрием Шемякой и Иваном Можайским, с одной стороны, и Василием Серпуховским и Михаилом Верейским – с другой. Князья заявляли о прекращении войны. Условия мира затрагивали интересы не только этих четверых, но и пятого – великого князя Василия II. Василий Серпуховской и Михаил Верейский выступали как представители его интересов. Галичанин и Иван Можайский обещали вернуть Василию II похищенные ими из великокняжеской казны ценности и документы. Дмитрий Шемяка признавал утрату Углича и Ржева. Оба мятежника оговаривали невозможность своего приезда в Москву, «доколе будет у нас в земле отец наш, митрополит» (6, 141). Только под гарантии безопасности, данные митрополитом, они готовы были явиться в Москву для личной встречи с Василием II. Однако рязанский епископ Иона, считавшийся наиболее достойным кандидатом, все еще не был возведен на митрополичью кафедру. Эта ситуация требовала какого-то решения. Но серьезность вопроса заставляла Василия II действовать очень осторожно и взвешивать каждый шаг. На престоле святителя Петра ему нужен был верный человек…

Осенью 1447 года сын и наследник Улу-Мухаммеда «царь казанский Мамутек» отправил своих татар в набег на Владимир, Муром и другие русские города. Ходили слухи, что татар призвал на русские земли Дмитрий Шемяка. Для отпора грабителям из Москвы была послана рать. Кажется, эта скоротечная война с татарами завершилась без особых потерь. Однако она переполнила чашу терпения высшего духовенства, которое на сей раз решительно встало на сторону Василия Темного.

29 декабря 1447 года пять епископов (Ефрем Ростовский, Авраамий Суздальский, Иона Рязанский, Варлаам Коломенский, Питирим Пермский) обратились к Шемяке с грозным посланием, требовавшим полного подчинения великому князю. Они упрекали Галичанина в том, что, вопреки договору с Василием, он до сих пор не возвратил вывезенную им из Москвы великокняжескую казну и архив. Но главное – он по-прежнему интригует против Василия, ссылаясь с Великим Новгородом, удельными князьями и казанскими татарами. Уподобившись царю Ироду, он готовит новое кровопролитие. «И та християнская кровь вся на тобе же будет», – заключали иерархи (44, 115). В случае отказа немедленно подчиниться Василию и исполнить условия договора они грозили Шемяке отлучением от церкви.

Дата обнародования столь важного документа была избрана не случайно. В этот день Церковь вспоминала «святых младенцев, от царя Ирода избиенных»…

Неизвестно, какое впечатление произвело на Шемяку обращение епископов. Однако для Василия Темного это был хороший козырь. Теперь он имел моральное право взяться за оружие. Прогнав татар и оставив во Владимире для дозора своего сына Ивана с боярами (первое появление Ивана на политической сцене!), Василий II использовал собранное войско против Дмитрия Шемяки (31, 269). Зимой 1447/48 года московская рать во главе с самим великим князем двинулась на Галич. Остановившись в Костроме, Слепой начал переговоры с Шемякой.

(Именно к этому моменту московской усобицы относится примечательное своей непосредственностью замечание новгородского летописца: «И стояху (Василий и Шемяка. – Н.Б.) против себе о реце о Волге, а новгородци не въступишася ни по одном; а земли Русьской останок истратиша межи собою бранячися…» (23, 190).)

Жизнь научила Василия не торопиться и побеждать врагов постепенно, шаг за шагом вытесняя их из круга. Вот и теперь он удовольствовался тем, что Галичанин под самыми страшными клятвами обязался «не хотети… ни коего лиха князю великому, и его детем, и всему великому княжению его и отчине его» (19, 121). Едва ли великий князь поверил в искренность и твердость обещаний Шемяки. Однако важная промежуточная цель была достигнута: отныне их роли поменялись, и в случае нового столкновения роль презренного клятвопреступника явно выпадала Галичанину.

Раннюю Пасху 1448 года (24 марта) Василий Темный встречал в Ростове. Кажется, он любил этот город, с его древними святынями и малиновым перезвоном колоколов, гостеприимным владычным двором и бескрайним, как море, сонным озером. Владыка Ефрем дал великому князю сразу два пира подряд: один в воскресенье, на Пасху, а другой – на следующий день, в честь праздника Благовещения. После этого князь Василий с войском двинулся назад, в Москву. Через пять дней, «в неделю Фомину» (19, 121), он уже въезжал в Белокаменную.

Лето и осень 1448 года прошли мирно. Впрочем, для войны время было малопригодное: на Северо-Восточную Русь накатила волна эпидемии и эпизоотии. «А на лето бысть мор на кони и на всяку животину, и на люди был, да не мног» (19, 121). Осень принесла новые тревоги: 1 сентября «пал снег» (21, 494).

Вероятно, именно летний «мор» и стал причиной (или поводом?) смерти Василия Косого, томившегося в московской тюрьме с 1436 года. После захвата Москвы Дмитрием Шемякой в феврале 1446 года Василий Косой, конечно, был освобожден, но, скорее всего, оставлен в Москве под присмотром. Внезапный захват Москвы силами Василия Темного 25 декабря 1446 года вновь превратил князя Василия в узника. Летописи предельно кратко сообщают о его кончине: «Того же лета преставися князь Василей Юрьевич слепой и положен бысть в церкви Архангела Михаила на площади» (27, 261).

Смерть уравнивала победителей и побежденных. И сколько бы ни враждовали потомки Дмитрия Донского при жизни, после кончины они мирно ложились бок о бок в семейной усыпальнице – построенном еще Иваном Калитой белокаменном Архангельском соборе…

Печальная судьба старшего брата могла бы послужить предупреждением для Дмитрия Шемяки. Однако он был не из тех, кто умеет учиться на чужих неудачах. И не о таких ли, как он, искателях приключений сказано было мудрым царем Соломоном: «Может ли кто взять себе огонь в пазуху, чтобы не прогорело платье его? Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих?» (Притч. 6: 27).

В конце 1448 года Василий II созвал наконец съезд епископов, главной темой которого было соборное поставление нареченного митрополита Ионы на кафедру. Оригинальность этого замысла состояла в том, что со времен Крещения Руси глава церкви утверждался константинопольским патриархом. Только после этого он становился полноправным первоиерархом. Избрание митрополита собором русских епископов не противоречило церковным канонам, однако нарушало древнюю традицию и, в сущности, означало разрыв с патриархатом. Флорентийская уния 1439 года и история с митрополитом Исидором сильно уронили авторитет Константинополя в глазах московских «ревнителей православия». Однако иерархи понимали и другое. Утратив связь с константинопольским патриархом, они не только отступали от «заветов мудрой старины», но и оставались один на один с московской великокняжеской властью, тяжелую руку которой дал почувствовать еще Дмитрий Донской. Все это заставляло иерархов весьма осторожно относиться к идее автокефалии (то есть «самоглавия», организационной самостоятельности) Русской Церкви.

В декабре 1448 года в Москве собрались владыки, возглавлявшие крупнейшие епархии, – Ефрем Ростовский, Авраамий Суздальский, Варлаам Коломенский, Питирим Пермский. Ровно год назад они выступили с обличением Дмитрия Шемяки. Теперь им предстояло новое ответственное дело: избрать на митрополию намеченного великим князем на эту роль рязанского владыку Иону. Новгородский архиепископ Евфимий и тверской владыка Илья лично не явились, но прислали грамоты с согласием на избрание Ионы. В воскресенье 15 декабря 1448 года состоялась официальная церемония избрания Ионы первым русским автокефальным митрополитом.

[Святитель Иона до конца своих дней вынужден был доказывать сомневающимся законность своего возвышения. В завещании он говорит об автокефалии: «И сие убо створи сын нашь великый князь не кычением (кичливостью. – Н.Б.), ни дръзостию, но и поучение (попечение. – Н.Б.) имеа о православной же христианьстей вере и своего спасения ища» (46, 651). Однако многие – и в их числе высоко чтимый московской знатью игумен Пафнутий Боровский – отказывались признать законность принятия Ионой митрополичьего сана. Иона вынужден был искать управы на Пафнутия у самого великого князя Василия II (39, 191).]

Первое, что сделал Иона в новом качестве, – возвел ростовского архиепископа Ефрема в сан архиепископа. Летописец объясняет это тем, что некогда ростовский владыка Феодор, племянник преподобного Сергия, получил сан архиепископа от константинопольского патриарха. Теперь митрополит Иона дал тот же сан владыке Ефрему. Такое скоропалительное повышение слишком похоже на заранее условленную награду. Не этот ли Ефрем был руководителем «избирательной кампании» Ионы? Недаром же Василий II провел с ним два памятных дня в марте 1448 года на ростовском владычном дворе…

Вероятно, именно с этого времени, с церковного собора в декабре 1448 года, старший сын Василия Темного княжич Иван стал официально именоваться «великим князем» и был провозглашен соправителем своего слепого отца. Для утверждения столь серьезных новшеств было бы вполне уместно обратиться к авторитету церковного собора (83, 133).

Возведя Иону на митрополичий престол, Василий II вправе был ожидать от него полной лояльности. Новый митрополит не замедлил ее выразить. «По поставлении своем на митрополию Иона разослал окружную грамоту, обращенную к князьям, боярам, воеводам и всему “христоименитому людству” об изменах князя Дмитрия и отлучении, наложенном на него всем освященным собором, если он возобновит свои покушения на великого князя, “на христианское нестроение и кровь”» (132, 403).

Весна 1449 года была на редкость ранней. Весеннее тепло волновало кровь. Дмитрий Шемяка, не выносивший долгого безделья, решил отбить у Василия II свою давнюю опорную базу – Кострому. Отсюда в случае успеха он мог начать очередное наступление на Москву. Конечно, начиная эту войну, Шемяка нарушал обещания и клятвы, которые он дал Василию II при заключении мира в Костроме зимой 1447/48 года. Но, может быть, и его, как недавно Василия, освободил от страшных клятв какой-нибудь верноподданный игумен?

За два года перед тем, в начале 1447 года, Василий II одолел Шемяку при помощи тверского князя Бориса Александровича. На сей раз Слепой едва ли мог рассчитывать на поддержку тверичей. 25 марта 1449 года, в самый праздник Благовещения, Тверь стала жертвой ужасающего пожара. Тверская летопись так говорит о его последствиях: «…погоре град Тверь, и стена вся, и князя великого двор, и церкви и двори вси; а зажгли его Ростопчины дети, Иванко да Степуря. А зажгли его у Вользкых ворот пониже, на низ по Вълзе; а загорелся на раней зоре…» (21,494). Называя имена поджигателей, летописец не сообщает, в чьих интересах они действовали. Однако вполне вероятно, что к пожару Твери приложил руку Дмитрий Шемяка. Сведение счетов с помощью «красного петуха» было обычным явлением в ту эпоху. Сожжением Твери Шемяка отомстил князю Борису за измену – переход на сторону Василия и захват Ржева. Но еще важнее было то, что тверской пожар, а также тяжба Бориса Тверского с королем Казимиром IV, отнявшим у него Ржев, лишали великого князя главного союзника в той новой войне, которую готовился начать весной Галичанин.

На Пасху (13 апреля) князь Дмитрий подступил к Костроме, «преступив крестное целование и проклятые на себя грамоты» (20, 74). Однако взять город оказалось не просто: Василий II оставил там сильный гарнизон под началом своих испытанных приверженцев – князя Ивана Васильевича Стриги Оболенского и Федора Басенка. С ними были «многие дети боярьские, двор великого князя» (20, 74).

Выражение «двор великого князя» некоторые историки предлагают понимать так, что Василий Темный усиленно распространял среди своих сторонников служилое землевладение и формировал свой «двор» главным образом из «детей боярских» – дворян, владевших поместьями. Если это так, то следует признать, что уже первые дворяне сражались за своего государя весьма усердно. Им удалось продержаться в Костроме до подхода основных сил великого князя. Василий II не только сам появился под Костромой во главе большого войска, но и привел с собой митрополита Иону и епископов. Иерархи должны были публично уличить Шемяку в нарушении крестного целования.

Не желая сражаться под стенами Костромы, где сидел московский гарнизон, Дмитрий Шемяка двинулся навстречу Слепому. У села Рудина, под Ярославлем, два войска встретились на широком поле. Казалось, вот-вот начнется кровопролитная битва. Однако дерзкому напору и воинскому счастью Шемяки Василий II и на этот раз противопоставил не только мощь своих объединенных сил, но также искусство тонкой интриги. Зная, что важной частью сил Галичанина является дружина Ивана Можайского (часто менявшего фронт и незадолго перед тем вновь взявшего сторону Шемяки), Василий привел под Кострому его младшего брата – князя Михаила Андреевича Верейского. Тот вступил в переговоры с братом и склонил его оставить Галичанина. Взамен великий князь обещал увеличить владения князя Ивана, прибавив к ним Бежецкий Верх. Узнав об измене своего союзника, Шемяка счел за лучшее заключить перемирие и вернуться в Галич.

Летом 1449 года Василий Темный вновь отправился из Москвы на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Вероятно, поездка была приурочена к 5 июля – дню обретения мощей преподобного Сергия. В отсутствие супруга (26 июля) княгиня Мария Ярославна родила ему шестого сына, нареченного Борисом (27, 261). Имя младенцу, как обычно, подсказал месяцеслов. 24 июля церковь вспоминала первых русских святых – князей-страстотерпцев Бориса и Глеба. В этот день, 24 июля 1015 года, князь Борис пал жертвой наемных убийц, подосланных его братом Святополком Окаянным. (Выбор имени для княжеского сына подчеркивал и те родственно-союзнические отношения, которые сложились у Василия Темного с князем Борисом Александровичем Тверским.)

Между тем на юго-восточные области Московской Руси вновь нагрянули татары. (Некоторые летописи относят этот набег к осени 1450 года.) Внезапность набега позволила им дойти до речки Пахры в ближнем Подмосковье. Спасло положение только вмешательство служивших Василию II татар под предводительством Кайсыма. Покинув свой лагерь под Звенигородом, они так же внезапно ударили на растерявшихся от такой неожиданности грабителей. «И с коими стретился (Кайсым. – Н.Б.), тех бил и полон отъимал; они же, видев то, бежаша назад» (20, 75).

Несмотря на атаку Кайсыма, татарам удалось увести множество пленных, среди которых оказалось даже несколько боярынь, проводивших лето в своих подмосковных вотчинах, в том числе княгиня Марья, жена князя Василия Ивановича Оболенского – любимого воеводы Василия II.

Хрупкий мир между Василием Темным и Дмитрием Шемякой продержался всего лишь до осени 1449 года. Поначалу Василий решил взять Галич стремительной атакой сравнительно небольшого отряда под началом князя Василия Ярославича Серпуховского. Однако доброхоты Шемяки успели заранее известить его об этом предприятии. Галичанин спешно вывез жену и сына Ивана в Новгород, а сам вернулся назад. Раздосадованный неудачей, Василий II с началом зимы предпринял большой поход на Галич. Когда московские войска подходили к Костроме, пришла весть о том, что Шемяка бежал из Галича к Вологде. Слепой приказал изменить направление и вместо Галича идти по реке Костроме, а затем вверх по Обноре на север, в сторону Вологды. Однако Галичанин словно издевался над москвичами. С полпути он повернул назад и возвратился в Галич. Тогда и князь Василий повернул войско назад, к Галичу. Обосновавшись в Ивановском монастыре у села Железный Борок на реке Костроме, великий князь велел своим воеводам идти вперед и взять Галич штурмом. Общее руководство осадой Слепой поручил князю Василию Ивановичу Оболенскому.

Взятие Галича было весьма трудной задачей. Крепость находилась над городом, на вершине холма, крутой склон которого спускался к Галичскому озеру. Два других склона обрывались глубокими оврагами. Последний, отлогий склон, обращенный к равнине, был укреплен валом и рвом. Здесь находился главный въезд в крепость. Мощная дерево-земляная твердыня была выстроена в Галиче еще во времена Юрия Звенигородского. Теперь в ней находился сильный гарнизон, командовал которым сам Дмитрий Шемяка.

Войско князя Оболенского появилось под стенами Галича 27 января 1450 года. С большим трудом московские воины вскарабкались по обледенелым скатам холма вверх, к главным воротам крепости. Там их уже ждал Дмитрий Шемяка со своими полками. Галичанин понимал, что затяжная оборона переполненной людьми крепости не сулит ему ничего хорошего. На этом пути его подстерегали многие опасности: голод, болезни, измена собственных приближенных. Шемяку могла спасти только немедленная победа над уставшими с дороги и еще не освоившимися на местности москвичами. К этому же подталкивал князя и его неистовый бойцовский темперамент.

На другой день на поле перед крепостью произошло решающее сражение. Галичане как могли поддерживали своих воинов со стен. «И начаша прьвое съ города пушки пущати, и тюфяки, и пищали и самострелы, но ни во что же се бысть им» (19, 122). Князь Оболенский предусмотрительно поставил московские полки достаточно далеко от стен крепости, чтобы они не пострадали от галичской артиллерии. Все решалось на поле, в кровавой сумятице рукопашного боя, под серым январским небом…

«И бысть сеча зла и поможе Бог великому князю: многих избиша, а лучших всех изымаша руками, а сам князь (Дмитрий Шемяка. – Н.Б.) едва убежа, а пешую рать мало не всю избиша, а город затворился» (20, 75). Судьбу сражения решило не только численное превосходство московской рати, но также ее более высокая боевая выучка и лучшее вооружение. В то время как у «сермяжников»-галичан (над бедностью которых посмеивался еще митрополит Фотий, приезжавший в Галич на переговоры с князем Юрием Дмитриевичем в 1425 году) основной силой было кое-как вооруженное пешее ополчение, – москвичи действовали преимущественно в конном строю. В состав московской рати входили и служилые татары царевича Кайсыма, пугавшие непривычных к сражению с «погаными» галичан своими дикими воплями и невероятной ловкостью в седле.

Согласно свидетельству В. Н. Татищева, исход боя решила смелая атака московского воеводы князя Дмитрия Ряполовского. Во главе «двора» великого князя он в разгар битвы бросился в центр галицкого войска. Напор «дворян» был столь сильным, что армия Шемяки оказалась рассеченной на две части. Тогда князь Василий Иванович Оболенский во главе пешего полка надавил на левый фланг неприятеля, а татарская конница «царевича» Кайсыма – на правый. Галичане дрогнули. Их смятение усилилось, когда они поняли, что сам Дмитрий Шемяка бежал с поля боя. Москвичам оставалось только докончить дело беспощадным истреблением обратившихся в бегство воинов Шемяки (49, 268–269).

Остатки разбитого галицкого войска укрылись в крепости. Дмитрий Шемяка с небольшим отрядом, как призрак, растаял на лесных просторах Заволжья. Лишь два месяца спустя он вдруг объявился в Новгороде…

[Новгородская летопись сообщает, что Шемяка прибыл в Новгород «месяца априля в 2 день, в среду на Вербьной недели» (23, 192). Однако этот день пасхального цикла указывает не на 1450, а на 1449 год. В 1450 году среда Вербной недели приходилась на 25 марта – праздник Благовещения. Очевидно, летописец вычислил дату 2 апреля позднее, при очередной переработке текста, исходя из того, что данное известие с указанием только дня пасхального цикла содержалось в статье 6957 года. Таким образом, Шемяка торжественно въехал в Новгород, где его все еще многие считали законным великим князем, на праздник Благовещения – 25 марта 1450 года. Понимая, чем может обернуться для Новгорода дружба с мятежником, архиепископ Евфимий в том же году начал «покрипливати» (укреплять. – Н.Б.) новгородскую крепость – Детинец (23, 192).]

Василий Темный получил весть о битве под Галичем, вероятно, уже на другой день. Он велел отслужить благодарственный молебен в монастырском храме во имя Иоанна Предтечи. После этого Слепой приказал отвезти его в Галич. Засевшие в крепости горожане, узнав о прибытии великого князя, сдались. «Он же, град омирив, и наместники своя посажав по всей отчине той, и поиде к Москве» (20, 75).

<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 >>
На страницу:
10 из 15

Другие электронные книги автора Николай Сергеевич Борисов