Всё начиналось в юности

– Можно и не спиваться, все от тебя самого зависит. А вопрос с Чечней можно решить мирно. Для них изоляция от России – гибель. Куда они с общей упряжки денутся?!

– Вот и надо перебить у них всех, кто воду мутит. А то будем воевать с ними весь двадцать первый век.

– Тогда получается: надо перебить и тех, кто мутит воду у нас! Ведь жили же пятьдесят лет без конфликтов. А как пришла к власти всякая шушера, так война за войной! Только умирать-то на войне будут не они, а мы с тобой!

– О-о-о, Кузнец, да ты испугался! В штаны наклал! А корчил из себя Рембо!

– А-а-а! – махнул рукой Димка, – тебе самому надо морду расквасить…, чтобы поумнел.

На этом их перепалка заглохла. Они не разговаривали потом почти неделю.

Та часть мальчишек поколения "пепси", которая провела детство в достатке и воспринимала изобилие товаров и вседозволенность, именуемую "свободой", как нечто само собой разумеющееся, столкнувшись с войной, с ее несправедливостью, непредсказуемостью и жестокостью (обывателю все это кажется бардаком и неразберихой), вдруг начала переосмысливать жизнь. Переосмысление это напрямую зависело от количества интеллекта, заложенного в голове у каждого. Однако одно поняли практически все: реальная война была далека от той, что показывало телевидение и рисовало отформатированное пропагандой воображение. Опыт, приобретаемый ими во время стычек с противником, не шел ни в какое сравнение с опытом, приобретенным в мирной жизни.

Димка хорошо запомнил первое столкновение. Их колонну внезапно обстреляли из засады. Пять человек погибли сразу, не успев сделать в этой войне ни единого выстрела. Остальные спрыгнули с техники, попадали кто куда и принялись беспорядочно палить в сторону боевиков. Те отступили и скрылись, но ни одного убитого потом не нашли. Не было даже признаков того, что кто-то из нападавших был ранен.

Димка и сам не помнил, как расстрелял целый магазин. Вся приобретенная на стрельбище наука забылась в одну секунду. Тщательно целиться и стрелять короткими очередями он начал только после третьей или четвертой стычки.

А под обстрел саперы попадали часто. Войска медленно двигались к Грозному, и противник не только устраивал засады, но и минировал местность. В этот период рота старшего лейтенанта Марусева занималась разминированием дорог и проделыванием проходов в заграждениях. Саперы постоянно оказывались впереди основной колонны и становились добычей чеченских снайперов. В роте были уже и погибшие, и раненые.

Под Грозным задачи изменились. Саперный батальон подполковника Смирнова не попал в число подразделений, штурмовавших город. Роты батальона устанавливали заграждения перед позициями войск внешнего кольца и на стыках частей и подразделений.

Задача эта только на первый взгляд казалась простой. Саперы почти постоянно работали под обстрелом. Им приходилось часами ползать по остывшей земле, ковырять неподатливую землю, на холоде голыми руками устанавливать мины и взрыватели, растягивать колючую проволоку и заграждения МЗП (малозаметное препятствие из тонкой сталистой проволоки). Особенно болезненной была установка заграждений "Егоза" из специальной колючей проволоки, прозванной саперами "резункой". При малейшей неосторожности "резунка" впивалась в руки даже через толстые рукавицы. У всех, кто ее устанавливал, руки были в царапинах и порезах.

Работа перед передним краем под постоянным обстрелом изматывала. А после этого вместо отдыха приходилось оборудовать позиции. Саперы возводили командно-наблюдательные пункты, отрывали окопы для техники, строили укрытия и убежища, строили объекты тыла.

Батальон нес потери, оставшиеся в строю валились с ног. За неполный месяц саперная рота Марусева потеряла почти половину личного состава убитыми, ранеными, около десятка человек были госпитализированы с воспалением легких и другими болезнями.

И все же эти условия не шли в сравнение с теми, которые выпали на долю подразделений, воевавших в самом городе. Канонада там не прекращалась ни днем, ни ночью. Эту бойню не без основания называли "мясорубкой". Раненых и убитых из города везли постоянно. Так же регулярно в город направляли резервы. Штурм города затягивался, и войска внешнего кольца, закончив оборудование позиций, получили кратковременную передышку.

*

Марина Серова, как и многие москвичи, была далека от войны, пока в самой столице не принялись взлетать в воздух жилые дома. До этих взрывов обывателя мегаполиса война на Кавказе не интересовала. После взрывов ему стало неуютно и страшно. "Международный терроризм", которым его постоянно пугали, из далекого и мифического превратился в реальность, и общественное мнение дружно качнулось в сторону войны. Живущее мелкими личными интересами население быстро пришло к выводу, к которому его и подталкивали: пока в Чечне не будут добиты бандиты-террористы, спокойной жизни не жди.

Но вот война была объявлена. Взрывы в городах России прекратились и гремели теперь только в мятежной Ичкерии. Московское общество быстро успокоилось. Молодому премьер-министру, пообещавшему добить бандитов, поверили не только военные.

Теперь пришел черед потерять покой близким и родственникам тех, кто воевал. Марина была в их числе. Она узнала, что Димка в Чечне, и тревога в ее душе получила постоянную прописку. Эта тревога побуждала к действию. Девушка хотела найти поддержку, сочувствие со стороны других людей, а видела лишь безразличие и холод.

Шла война, убивали людей. Убивали мальчишек ее поколения, а огромный мегаполис смотрел на эту войну безучастно и равнодушно. Люди занимались обыденными текущими делами, среди которых преобладало главное: как получить деньги, и побольше… и побольше…

Ее тревога искала выход и находила его в неприязни к окружающему миру. Война послужила для нее толчком к переосмыслению жизни.

У нее появилось чувство отвращения к телевидению за постоянное вранье и нескончаемые развлекательные телешоу в тяжелый для страны час. За то, что новости о военных действиях были лишь способом привлечь людей к телеящику, средством для поднятия рейтинга телепередач.

Она возненавидела телерекламу, без конца рекламировавшую нахлынувшую на страну беду. Только бедой этой была не война на Кавказе, а пресловутые перхоть и кариес.

Девушка отказывалась понимать сверстников-студентов за их полнейшее равнодушие ко всему, что происходило вне Москвы. Однокурсники были заняты только собой, о войне говорили мельком, невзначай, как будто событие это происходило на другом конце планеты, в далеком никому не известном племени. А ведь это учащиеся не какого-то кулинарного техникума. Это будущие профессионалы, которым предстояло отстаивать интересы страны, интересы своей Родины.

Неприятной для Марины стала и сама Москва. Девушка уже знала: в столице крутятся основные деньги. Эти деньги не расходовались, как ранее, на нужды всего общества. Они оседали в карманах небольшой кучки сверхбогатых граждан. Но кое-какие "крошки" перепадали и элитному жителю столицы. И эти "крошки" были намного жирнее тех, что доставались людям на периферии.

В погоне за "легкими" деньгами в Москву, как когда-то в Клондайк, устремились миллионы людей. Столица становилась чужой. Она напоминала большую интернациональную гостиницу. Москвичи попросту растворялись в массе вновь прибывших.

И всей этой публике было наплевать на тех мальчишек, которые воевали за ее интересы. Тех, кто не был виноват в развязывании войны, но честно выполнял свой долг и присягу. Эти ребята жили настоящей мужской жизнью, полной лишений и опасностей. Они совершали реальные дела и подвиги, сражались и умирали, как настоящие мужчины.

Их смерть даже близко нельзя сравнить со смертью какого-нибудь бандюгана из солнцевской группировки, скурившего свою жизнь наркомана или спившегося от полного отсутствия воли маменькиного сыночка.

И ее Димка был там, среди этих парней. Маринка заочно уважала этих ребят, любила и жалела их всех. И все же больше всего страшилась мысли, что потеряет на этой войне своего любимого и единственного.

*

Начальник инженерных войск Северокавказского военного округа генерал-майор Красин летел в Ханкалу и гадал: зачем так срочно его вызвал командующий?

Больше месяца он со своими войсками претворял в жизнь идею, согласно которой граница Чечни с Грузией должна быть закрыта так, "чтобы мышь не проскочила". Именно через эту границу и с Запада и с Востока поступала боевикам помощь от сил, заинтересованных в разжигании конфликта на Кавказе. Задача – прикрыть наглухо границу, конечно, архиважная, но выполнимая ли? Сказать, "чтобы мышь не проскочила", легко. Попробуй сделать это на практике. На огромном по протяженности участке, в горах, где активно действуют отряды Хаттаба. Поэтому дело продвигалось туго. Во всяком случае, хуже, чем в группировке, штурмующей Грозный. Там все понятно. Противник окружен, лишен помощи из вне, и его капитуляция – дело времени. И вдруг внезапный приказ: передать руководство инженерными войсками, действующими в горах, заместителю, а самому прибыть в штаб.

Красин давно привык к тому, что его всегда посылали на самые трудные и ответственные участки. Кто тянет воз, на того больше и грузят. Командующий доверял ему, был уверен в нем и знал, что генерал выполнит самую трудную, для любого другого непосильную задачу. А Красин как человек честный и добросовестный стремился оправдать это доверие. Однако сейчас ему было не совсем понятно, почему его оторвали от выполнения задания, поставленного самим Исполняющим Обязанности Президента. Не иначе, как произошло что-то неординарное.

В Ханкале его без всякой передышки пригласили в штаб федеральной группировки войск. Совещание проходило в узком кругу. Кроме командующего и начальника штаба присутствовали командующий Грозненской группировкой со своим начальником штаба и начальник разведки.

Командующий выслушал доклад Красина, пригласил всех к карте и сразу перешел к делу.

– Похоже, осада города принесла свои плоды. У боевиков кончаются боеприпасы, продовольствие, они измотаны боями. Но капитулировать и сдаваться не хотят. По данным нашей разведки готовятся идти на прорыв из города, чтобы уйти в горы на соединение с отрядами Хаттаба. Они активно ищут слабые места в нашей обороне. Если найдут – прорвутся. Поэтому наша задача: укрепить оборону так, чтобы ни один из них не ушел из города живым. Я утвердил план перегруппировки войск. На бумаге все бреши перекрыты, слабые участки усилены. Но это только на бумаге. Вам предстоит претворить этот план в жизнь.

Командующий сделал многозначительную паузу и остановил свой взгляд на начальнике инженерных войск.

– Особенно сложная задача, Красин, у вас. Я вызвал вас затем, чтобы вы лично организовали прикрытие участков обороны инженерными заграждениями. В этом вопросе опытнее вас у нас никого нет. В штабе составлен план заграждений. Вам предстоит провести рекогносцировку, уточнить этот план и организовать его выполнение. Особое внимание обратите на прикрытие минными полями стыков между частями и подразделениями и участков обороны, слабо прикрытых огневыми средствами. На все про все четверо суток… Вам понятна задача?

Красин с ответом чуть замешкался. Задачу командующий поставил, как всегда, в общем. Вопросов было много. Но задавать их все сейчас не имело смысла. Начальство не любит, когда задают слишком много вопросов, а еще чаще просто не знает, как на них отвечать. Потому придется уточнять самое главное.

– Задача понятна, товарищ командующий, но времени и сил для ее выполнения недостаточно.

– Другого времени, генерал, Басаев нам не предоставит! Боюсь, как бы они не начали исход раньше, чем мы ожидаем. А вот с силами и средствами поможем. На этот период разрешаю вам снять саперов со всех второстепенных участков. С подвозом средств инженерного вооружения вопрос решен. Необходимый транспорт начальник тыла уже выделил. Так что действуйте. Вопросы?

– Один вопрос, товарищ командующий. Какие возможные направления прорыва боевиков командование считает главными?

– Вот тут я вам четких рекомендаций дать не могу. У Басаева сто дорог, и все их надо закрыть. Но, в первую очередь, прикройте южное направление и западное. На восток и на север они вряд ли пойдут. Там степь, и их легко настигнет авиация. Повторяю, они, скорее всего, будут прорываться в горы. Так что, генерал, уточните с командующим Грозненской группировки все детали и приступайте к работе.

С этого момента краткая передышка в саперном батальоне подполковника Смирнова закончилась.

*

Димка сгорал от стыда. Ему было невыносимо разговаривать с сослуживцами, он не мог ни о чем думать и даже перестал нормально соображать. У него опустились руки, он потерял веру в себя. Паренек пришел к неутешительному для себя выводу: все черты, которые он пытался в себе воспитывать: сила воли, смелость, мужество – на деле оказались показухой и блефом. Потому что он элементарно струсил. Струсил в бою.

В этой короткой стычке погиб его сослуживец Паша Синицын и был тяжело ранен командир взвода лейтенант Тягунов.

Их рота устанавливала противопехотное минное поле на стыке двух мотострелковых полков. Взвод лейтенанта Тягунова ставил мины на левом склоне небольшого оврага, который, собственно, и разделял позиции соседних полков. Овраг требовалось хорошенько "закрыть". Он мог быть использован боевиками, потому как имел мертвые зоны. Зоны, которые с позиций мотострелков не простреливались.

Работа для саперов была привычной. Каждое отделение имело свою конкретную задачу. Димка с Пашей Синицыным и Колей Коноплевым устанавливали строго по схеме противопехотные осколочные и фугасные мины. Они заканчивали минировать очередной квадрат, когда их внезапно обстреляли. Огонь велся из двух автоматов с небольшого пригорка, расположенного на их склоне со стороны города.

Паша Синицын сразу споткнулся, выпрямился во весь рост и медленно повалился на спину. Димка увидел широко открытые изумленные глаза товарища, и его сознание пронзила мысль: "Пашку убили…, сейчас и меня!.." Он плюхнулся в какую-то неглубокую канаву и вжался в землю. Услышал, как вскрикнул Коля. Видимо, зацепило и его.