Русский художник В.В. Верещагин
Николай Николаевич Брешко-Брешковский
«Трудно найти другого русского художника, имя которого пользовалось бы такой широкой европейской известностью, как имя Василия Васильевича Верещагина, творца батальных и этнографических картин. Популярность художника объясняется не столько его техникой или поразительным реализмом, сколько своеобразным пониманием сюжетов, задач творчества, и особенно содержанием его произведений. Изображая войну, Верещагин поставил главной задачей «рассмотреть войну в ее различных видах и передать ее правдиво». Вследствие чего война на его картинах является не парадной, не прикрашенной, как у других баталистов, a такой, как она есть на самом деле, где «лишь 10 % победы и 90 % страшных увечий, холода, голода, жестокости, отчаянья и смерти в самых ужасных и поразительных ее проявлениях». Все ужасы войны переданы знаменитым художником с поразительным искусством и заставляют зрителей переживать те тяжелые настроения, которые испытывали ее участники…»
Николай Брешко-Брешковский
Русский художник В.В. Верещагин
I.
Трудно найти другого русского художника, имя которого пользовалось бы такой широкой европейской известностью, как имя Василия Васильевича Верещагина, творца батальных и этнографических картин. Популярность художника объясняется не столько его техникой или поразительным реализмом, сколько своеобразным пониманием сюжетов, задач творчества, и особенно содержанием его произведений. Изображая войну, Верещагин поставил главной задачей «рассмотреть войну в ее различных видах и передать ее правдиво». Вследствие чего война на его картинах является не парадной, не прикрашенной, как у других баталистов, a такой, как она есть на самом деле, где «лишь 10 % победы и 90 % страшных увечий, холода, голода, жестокости, отчаянья и смерти в самых ужасных и поразительных ее проявлениях». Все ужасы войны переданы знаменитым художником с поразительным искусством и заставляют зрителей переживать те тяжелые настроения, которые испытывали ее участники…
Его тенденция – протест против войны и ее жестокостей.
Василий Васильевич Верещагин родился в 1842 г. в г. Черепце Новгородской губернии в семье уездного предводителя дворянства и провел детство в ее патриархальной обстановке. Рано обнаружилось в нем художественное дарование, но родители не обратили должного внимания на способности своего сына.
Мальчик-Верещагин на восьмом году был определен в Александровский корпус, откуда в 1853 году его перевели в Морской корпус. Уже в училище созрела у будущего художника решимость посвятить себя искусству и с 1858 года он посещает школу общества поощрения художеств. Окончив корпус, Верещагин всего месяц пробыл на службе и, не без противодействия со стороны родителей, поступил в Академию художеств, где числился с 1861–1865 г. Он работал под руководством А.Т. Маркова и А.Е. Бейдемана. В 1862 году Верещагин был удостоен малой серебряной медали за эскиз: «Избиение Улиссом женихов Пенелопы, а за повторенную им в больших размерах композицию на тот же сюжет получил похвалу Академии».
Но уже в академии сказалась оригинальность и самобытность таланта Василия Васильевича. Не по душе ему были традиции старой академии. Молодой художник не мог помириться с ложноклассической манерой преподавания и упорно отказывался копировать знаменитых мастеров. Впоследствии он сжег свою академическую композицию; «чтобы никогда не возвращаться к этой чепухе».
Не кончив Академии, Верещагин отправился в Париж, где работал в «Ecole des beaux arts» под руководством Жерома. Возвратившись на родину, он некоторое время был преподавателем рисования в одном из женских учебных заведений Тифлиса. С Кавказа Василий Васильевич привез много рисунков типов и сцен, которые впоследствии были им помещены в журналах «Le Tour de Monde» и «Всемирный Путешественник». Некоторые из них были на Академической выставке 1867 года. В 1864 году Верещагин был на Дунае и опять посетил Кавказ. По возвращении в Петербург он просил Академию выдать ему свидетельство в том, что он награжден серебряною медалью и путешествовал по Кавказу и Закавказью с художественною целью, – что и было исполнено. В 1866 году была впервые выставлена в Парижском салоне одна из картин Верещагина.
Художник-реалист, Верещагин стремится изображать действительность, но не такую, которую пишут все художники. Его влекут страны и люди, неведомые еще искусству… Начинаются скитанья Верещагина, причем он не останавливается ни пред какими трудностями и опасностями. Горячо любя искусство, он смело идет навстречу смерти. В Туркестане принимает участие в Самаркандской битве, в русско-турецкой войне под градом пуль изучает падение бомбы в воду, на Гималаях солнце жжет его спину, тогда как пальцы от холода едва держат палитру… На войне он никогда не остается только равнодушным зрителем…
В 1867 году мы видим художника в Туркестане, прикомандированным к генерал-губернатору Кауфману и после Самаркандской битвы георгиевским кавалером. После Туркестанского похода Верещагин едет в Париж и Мюнхен, где из-под его кисти выходит серия туркестанских картин, которая была в 1873 году выставлена в Лондоне. Особенным успехом среди публики пользовались «После удачи», «После неудачи», «Опиумоеды» и «Бача со своими поклонниками», уничтоженные автором.
Через год и Петербург увидел эту коллекцию, которая имела успех. Но картины «Окружили – преследуют», «Забытый» и «Вошли» навлекли на автора обвинения в излишней тенденциозности и были сняты с выставки и уничтожены Верещагиным.
К 1874 году относится полный разрыв Василия Васильевича с Академией. Академия возвела его в звание профессора. Художник отказался и был исключен Советом Академии из числа ее членов.
Результатом двух лет (1874–1876), проведенных Верещагиным в Индии, явилась индийская серия в 32 картины, написанные им в Париже. Между тем началась русско-турецкая война и Верещагин – на Дунае. По-прежнему он не только зритель, но и участник боя. Состоит при Скобелеве и Гурко, получает рану на миноноске Скрыдлова, присутствует при Плевненской битве, а во время набега на Адрианополь даже исполняет должность начальника штаба. Мало того, – он объездил почти всю Болгарию и привез в Париж огромное количество этюдов, послуживших материалом для 13 картин его болгарской серии. Эта коллекция вместе с индийской была выставлена в главнейших городах Европы, а в 1883 году – в Москве и Петербурге.
Но неутомимому художнику все казалось мало. Его душа искала новых впечатлений, и он предпринимает поездку в Палестину и Сирию, результатом которой были выставленные в Вене, Берлине, Лейпциге и Нью-Йорке картины на сюжеты из Нового Завета. В них Верещагин окончательно порвал с традициями религиозной живописи. Его трактовка новозаветных сюжетов в духе толкований Ренана вызвала большие толки и подняла целую бурю в населении католической Вены.
После 1884 года. Верещагин совершил поездку по северу России, но его этюды остались необработанными, потому что внимание художника привлек 1812 год, и из-под его кисти вышел цикл Наполеоновских картин.
Как художник-реалист, Верещагин хорошо передала то, с чем он соприкасался в действительности. Поэтому его палестинский и наполеоновский циклы слабее картин азиатского востока и войны, ибо в первых ему приходилось иметь дело с исторической, а не настоящей действительностью и многое дополнять воображением.
Большинство картин Верещагина находится в Третьяковской галерее и у частных лиц в России и за границей.
Василий Васильевич владел не только кистью, но и пером. Его взгляды на искусство выражены им в статьях «О реализме» (журнал «Художник», «О прогрессе в искусстве», где он является горячим защитником реалистического направления в живописи и врагом всякой тенденциозности. В своих каталогах к выставкам Верещагин объясняет, дополняет, и толкует свои произведения.
Кроме того, его перу принадлежат путешествия и воспоминания: «Заметки, очерки и воспоминания», «На воне в Азии и Европе», «Детство и отрочество», «Очерк путешествия по Гималаям», роман «Художник» и др.
II.
Погиб Василий Васильевич Верещагин!
Погиб единственный русский «баталист Божиею милостью» если можно так выразиться.
Верещагин вдруг и резко порвал с царившей у нас до него «баталической школой». Когда он выставил свою кошмарную серию туркестанских картин и этюдов, где зафиксировал беспощадной кистью своей войну со всеми ее ужасами – повалившая густыми толпами публика увидела, что слащавым парадным баталиям Коцебу и Виллевальда пришел конец…
Увидела, что война не красивый смотр, где, лихо подбоченясь, гарцуют изящные ординарцы Виллевальда, и где для приличия, точно уснувшие, разметались в грациозных позах убитые. Словно герои гипсовых классов – «умирающие галлы» и гладиаторы!
Совсем другую войну, свою, Верещагинскую и вместе правдивую, реальную показал Василий Васильевич родине, Европе, показал всему свету…
В течение четырех десятилетий он систематически внушал отвращение и будил негодование к жестокой и кровавой человеческой бойне, именуемой войною.
Он воевал с нею. Щитом ему служила палитра. Шпагами – кисти. Убедительно и неотразимо умел Верещагин владеть своим оружием.
Недаром австрийское правительство «попросило» однажды Василия Васильевича снять с выставки картины, мотивируя свою просьбу тем, что «верещагинские документы» ослабляют воинственный дух австрийской армии.
Там же какой-то доброволец-фанатик облил две картины Верещагина серной кислотой, изуродовав их, что и требовалось доказать…
* * *
Вспомните хорошенько все виденные вещи погибшего баталиста. Их много, сотни, пожалуй, тысячи. И нигде, решительно нигде, за исключением разве «Бородина», вы не найдете момента сражения, боя. Всюду – либо до, либо после. Причины этому двоякие.
Во-первых – тенденциозные. Не отвлекаясь «движением», зритель глубже проникается сознанием закулисной неприглядности войны, ее изнанки. Во-вторых, причины чисто технические. Верещагин – ученик Жерома, знаменитого компоновщика. Жером своими батальными композициями первый сказал европейской школе:
– Не художественно и не убедительно будет, если вы изобразите момент какого-нибудь стремительного, бурного движения. На картине – занесенный над чьей-нибудь головой меч производит комическое впечатление. Молниеносное мгновение кажется в рисунке вечностью.
В самом деле, гораздо сильнее концентрируется настроение, когда мастер умно скомпонует момент многоговорящего затишья.
Посредственный иллюстратор Ян Стыка «размалевал» арену римского цирка, где хищные звери поедом едят христианских мучеников – кому ногу оторвали, кому руку, кому голову, кого сообща потрошат и терзают. И в результате – что-то жалкое, лубочное, и краем крыльев не задевающее ваших нервов.
Теперь взгляните у Жерома… Кучка обезумевших от ужаса христиан сбилась у стены… А к ней медленно, зловеще, фиксируя своим кошачьим желтым взглядом ее – приближается великолепный тигр… Мгновение – и он сделает гигантский скачек прямо на это обреченное на гибель человеческое мясо… Вы видите, что эта картина, и даже суховато написанная, – но у вас невольно захватывает дух…
Таков и Реньо со своими деспотами фараонами, таков и ученик Жерома – Верещагин.
* * *
Два года назад, в Париже я говорил о Верещагине с Жеромом. У Жерома сохранились о Василии Васильевиче хорошие воспоминания. Считает его очень талантливым и… слегка чудаком… «Un home bizarre» – заметил Жером, улыбаясь тонкими губами выразительного, умного рта.
В парижских ателье укоренились традиции. Старшие ученики подвергают новичков различным искусам. Один из главных – заставить раздеться, после чего «мэтры» мажут голое тело новичка красками, татуируют его, не оставляя, как говорится, живого места. Если испытуемый сопротивляется – его раздевают насильно.
Очутился в мастерской Жерома и Верещагин. Его окружили и попросили раздеться. Василий Васильевич побледнел. «Мэтры» настаивали. Верещагин отступил на шаг, вынул из кармана револьвер и спокойно, ледяным тоном заметил:
– Первому, кто меня коснется – размозжу голову.
Вся студия мгновенно затихла. У видывавших виды «мэтров» вдруг опустились руки…
Верещагина оставили в покое.
Чрезвычайно характерный мазок для всего величавого верещагинского портрета. В одной «истории с револьвером» сказалась гордая, самолюбивая натура громадной силы воли и неустрашимости…
Жером ставил Верещагину на некоторый минус любовь к рекламе. Но, право, покойный художник не был уж таким ярым рекламистом, как почему-то сложилось мнение и нас, и за границей.
* * *