Агентурная кличка – Лунь (сборник)

– Прими мои самые искренние соболезнования. Теперь мы с тобой оба сироты.

– Спасибо… Я ездила во Фридлянд на похороны. Пожила неделю в этом милом городке. И ты знаешь, там жить намного легче, чем в Берлине. И с продуктами лучше. И городок ни разу не бомбили. У нас же тут просто кошмар! Ты, наверное, уже видел, что стало с домом Главацки: ночью бомба угодила им прямо в крышу! Погибли все, кроме той-терьера. Я решила переехать во Фридлянд. Сдать этот дом и жить там. Как ты на это смотришь?

Лунь едва не поперхнулся от радости: Мария предлагала наилучший выход из его поднадзорного положения! Фридлянд! Старинный городок, что в полусотне километрах от Кёнигсберга. Он бывал там несколько раз проездом. Высоченная кирха и вокруг средневековые островерхие домики, как на картинках к сказкам братьев Гримм. Конечно, там не так просто затеряться, как в большом городе, но если все хорошо продумать… Главное, чтобы уехать во Фридлянд скрытно, так, чтобы никто из друзей и соседей Марии этого не узнал.

– По-моему, в этом есть резон, – сказал он как можно спокойнее. – А где мы там сможем жить?

– Прямо на мельнице! У папы на втором этаже две жилых комнаты и кухня. А на первом этаже живет его механик, дядя Пауль. Ему под семьдесят и он совершенно одинок. Я знала его еще девчонкой – добрейшей души человек! Он там и яблоневый сад разбил, и за могилой отца присматривает.

– Ну, что ж, дорогая Мария, это твоя земля и твои стены. Они тебе помогут. Хорошая идея. Давай переедем туда. Но это надо сделать так, чтобы никто не знал, что мы едем именно во Фридлянд. Понимаешь почему?

– Почему?

– Меня сейчас отпустили в бессрочный отпуск. Но в любой день снова смогут призвать. Я свое уже отслужил. И нужно…

– Понимаю тебя прекрасно! Что для этого нужно сделать?

– У тебя же в Вене живет брат. Давай всем скажем, что мы едем в Вену. И пусть меня ищут там! Если я им на что-то еще годен…

– Я скажу об этом только Марте и соседям слева, они будут следить за домом.

– Замечательно! – улыбнулся Лунь. – Если ты скажешь Марте, то о нашем отъезде в Вену будет знать весь Фронау, а то и пол-Берлина!

– А те, кто станет здесь жить? Им же надо будет держать с нами связь.

– Скажи им, что мы сами будем им звонить. Если что-то срочное, пусть сообщат соседям. Деньги пусть переводят на твой счет в шпаркассе.

– Хорошо. Мы возьмем только самое необходимое. У папы там есть все, что нужно для жизни. И даже целый подвал с домашними консервами.

«Самого необходимого» набралось три больших чемодана и один рюкзак.

– Ну, я же не смогу со своей спиной тащить такие тяжести! – протестовал Лунь. После тщательной ревизии вещей чемоданов стало два. Но зато прибавилась коробка с кустиками комнатных лимонов.

– Я понесу рюкзак и коробку, – распределяла Мария. – А чемоданы мы поставим на тележку, и ты ее покатишь.

На том и порешили.

Ночной таксист привез их на Лихтенфельдский вокзал, откуда отправлялись поезда на Вену. А утром, проверив, нет ли за ними хвоста, Лунь с Марией наняли еще одно авто и переехали на Нордбанхоф. С большим трудом взяли два билета до Кёнигсберга. Пассажирские поезда на четвертый год войны ходили крайне редко и необязательно. Больше всего Лунь боялся встретить на кенигсбергском вокзале кого-либо из старых знакомых. На всякий случай он замотал щеку платком, изображая флюс и дикую зубную боль. Впрочем, на вокзале они не задержались. Единственный автобус, который ходил на Фридлянд, отправлялся через десять минут, и они успели втиснуть в его багажник свои чемоданы и коробку с лимонами.

Появление в городке новых людей не стало ни для кого сенсацией: дочь мельника приехала в дом покойного отца вместе с новым мужем – только и всего. К тому же не им первым пришла в голову спасительная мысль переселиться из крупного центра в глухомань, почти не знавшую англо-американских бомбежек. Старый мельничный механик дядя Пауль, с седыми баками, с выцветшими голубыми глазами под кустистыми бровями, в своем неизменном темно-синем комбинезоне встретил их, как долгожданных родных людей. По-быстрому нажарил картошки с луком, извлек из старых запасов бутылку кальвадоса, а после обеда отвел их на кладбище, где рядом с камнем, под которым покоилась мать Марии, стоял старый жернов с именем мельника Манфреда Анке.

Положили цветы и долго смотрели в небо, куда отправились души стариков Марии, и по которому летели на юг, отнюдь не журавли, а эскадры американских «летающих крепостей». По великому счастью, крохотный Фридлянд не представлял для них ни малейшего интереса.

День за днем Мария и Лунь обживали новое жилище. А главное, запасали дрова на надвигающуюся зиму и продовольствие, которое становилась большой редкостью в лавках Фридлянда, как и на единственном его рынке. Правда, в подвале старого дома отец Марии запас немало консервированных помидоров, патиссонов и яблочных компотов. Радовала глаз и большая бочка с засоленной капустой, но все же это была скорее приправа, чем серьезная еда. Стараниями дяди Пауля они приобрели несколько ящиков картошки и два мешка с пшеничной мукой. С этим уже можно было пускаться в голодную военную зиму, которая не сулила жителям Фридлянда, как и всей Восточной Пруссии, ничего хорошего. Лунь не знал истинного положения на фронтах, но по многим приметам глаз разведчика определял ситуацию в Кёнигсбергском крае как весьма угрожающую.

В один угрюмый день на мельницу нагрянула команда продовольственной службы во главе с интендантом в ранге майора. Он заявил, что отныне мельница будет выполнять только военные заказы, и реквизировал те запасы муки в двух мешках, которые раздобыл дядя Пауль. Вслед за мешками ушли на «нужды обороны фатерланда» и все овощные консервы с полок подвальчика. «Не хуже нашей продразверстки вымели!» – с горечью отметил про себя Лунь.

После Данцига, после того, что пришлось там пережить, седых прядей в шевелюре Луня заметно прибавилось. «Седой, как лунь!» – усмехнулся он своему отражению в зеркале во время очередного бритья. При самом снисходительном отношении к своей внешности Лунь не мог не признаться, что выглядит намного старше своих лет. Разведка ни здоровья, ни молодости не прибавляет. «Слава богу, что я еще вообще хожу по белу свету! – приободрил себя Лунь. – Живу по недосмотру абвера и гестапо. Возможно, и родного НКВД тоже. Но ведь живу!» Он хотел, чтобы Красная Армия побыстрее покончила с вермахтом, и в то же время опасался встречи с соотечественниками. Первым делом начнут трясти частный сектор. На его памяти свежо еще было раскулачивание лавочников да мельников. Придут – все повторится по старой схеме.

А пока Лунь предавался семейным радостям последних тихих дней. Радостей было немного: ловил карасей в мельничном пруду да ходил с Марией в лес за лисичками. По вечерам играл с дядей Паулем в скат. Иногда изучал книги по мукомольному делу. Читал Библию. Когда на душе совсем становилось худо, нежничал с женой в спальне, понимая, как бренны они оба и как эфемерны их последние ласки. По ночам под покровом темноты через городок проходили германские войска, совершая непонятные маневры. Ревели грузовики, лязгали танки, громыхали бронетранспортеры. Война придвигалась вплотную.

– Может быть, вернемся в Берлин? – спрашивала его Мария.

– Боюсь, там будет самый настоящий ад.

– Что же нам делать?

– Не метаться. Держаться за землю. Это самое надежное.

– Да поможет нам Господь! – вздыхала Мария. Ее лимонные деревца на подоконниках давали плоды. Лунь наскребал под жерновами пригоршни муки с отрубями, и Мария делала из них лепешки, добавляя в тесто лимоны. Сахара не было, получалось кисло, но полезно. Особенно, если удавалось достать немного свекольного эрзац-мармелада.

Куда-то исчезла Мице. Лунь подозревал, что ее поймали и съели. Но подозрениями с Марией не делился, она и так слишком глубоко переживала эту новую потерю.

Ближе к весне стала стягиваться петля голода. Недоедание и безвитаминная еда вроде ячменной каши или эрзац-мармелада, который еще можно было купить за большие деньги, делали свое дело. Первой свалилась Мария. По всем признакам ее одолел тиф. С большим трудом вдвоем с дядей Паулем они снесли ее в подвал, поскольку фронт приблизился к Фридлянду вплотную. По счастью, командование Кёнигсбергской группировки не собиралось делать из городка неприступную крепость, вермахт занял оборону на других рубежах, но артиллерия вела огонь через крыши домов, получая в ответ такие же перелетные залпы. Время от времени на улицах Фридлянда рвались шальные снаряды, а некоторые попадали в дома и находили свои жертвы там. Особенно страшно выли пролетающие реактивные снаряды советских «катюш». Обыватели попрятались по подвалам и погребам. Ясно было, что война проиграна, и побежденные ждали горя. Всеми овладела апатия и полное безразличие к своей судьбе. Кто мог, тот давно уже покинул городок, увозя нехитрый скарб на велосипедах, тележках и детских колясках. Но на таких колесах от войны не уедешь и война настигала беженцев на дорогах, в полях, на льду залива.

Глава шестая

«По дороге на Берлин вьется серый пух перин»

В одно прекрасное утро, когда канонада внезапно стихла – с трудом верилось, что навсегда – Лунь выбрался из мельничного подвала и осторожно обошел дом и пруд. По дороге, огибавшей мельничное водохранилище, двигались советские танки, а за ними колонны на невиданных грузовиках с длинными щучьими мордами. Лунь никогда не видел американских «студебеккеров», как не видел и новых тяжелых танков «ИС». Он испытал невольное чувство гордости за свою армию, которая получила такую серьезную технику. Но вместе с тем ему, увы, надлежало играть роль испуганного немецкого бюргера, и роль эта ему вполне удавалась.

Ближе к обеду он вышел на разведку в город. Если не считать разбитых окон да сорванной кое-где черепицы, Фридлянд почти не пострадал. Правда, дом аптекаря стоял без угла, обнажив рухнувшие полки с лекарствами, да посреди Ратушной площади зияла огромная воронка с россыпью вывороченной торцовой брусчатки, а в остальном все было как всегда. Витрины всех лавок были зашторены железными жалюзи. Но на площади возле кирхи что-то происходило: там толпился народ и пиликала гармошка, ровным столбом поднимался синеватый дымок. Возле дымящей полевой кухни, сидя на недорубленном березовом чурбаке, гармонист с сержантскими погонами на замызганном полушубке рьяно рвал меха видавшей виды саратовской гармошки. Залихватские переборы под молодецкое рявканье басов поддерживал жесткий прихлоп солдатских ладоней; и два удальца – один в подвернутой шинели, другой в стеганом ватнике, но оба в добротных сапогах, лихо отплясывали ведомый только им одним танец: нечто среднее между лезгинкой и «барыней». Редкие горожане, привлеченные запахом еды, посматривали на них с опаской и любопытством, держась, однако, поближе к дымящим и парящим кухням.

От этой нехитрой деревенской игры, от этой удалой солдатской пляски повеяло чем-то таким родным и забытым, что Лунь едва и сам не вышел в тесный круг своих былых соотечественников. Вдруг припомнилась Сморгонь и его рота, стрелки, которые тридцать лет тому назад точно так же отплясывали после отвода в тыл, радуясь отсрочке смертной судьбы.

Тем более что и погоны, которые Лунь видел на советских солдатах впервые, были почти такие же, как и у его нижних чинов…

Подъехала легковушка, из которой вылезли пожилой капитан с пристегнутой к портупее шашкой и моложавый круглолицый подполковник. Погоны на его серой шинели были тоже очень похожи на те, которые носили офицеры их 36-го Орловского полка в 1916 году: только чины назывались иначе. Нынешний капитан по-старому бы назывался штабс-капитаном, а у белесого круглолицего подполковника не хватало третьей звездочки для того, чтобы быть подполковником старой русской армии. И еще выскочил из машины старший лейтенант (по-старому – поручик) и стал фотографировать «лейкой», то подполковника на фоне истерзанной осколками и пулями ратуши, то немецких жителей, сиротливо жавшихся к кухням, то сами кухни, то пляшущих бойцов.

Судя по всему, капитан был комендантом города. Его сопровождали трое патрульных, соскочивших с сопровождавшего машину мотоцикла. Капитан обратился к немецкой толпе с просьбой:

– Граждане немцы! Сейчас состоится раздача горячей пищи населению вашего города. Просьба соблюдать порядок и встать к кухням в порядке живой очереди!

Он прокричал все это по-русски в надежде, что кто-то его поймет, но тщетно – его не понимали. Горожане как стояли, так и переминались с ноги на ногу. Комендант еще раз повторил свою тираду и обескураженно обвел взглядом толпу. Никто не пошевелился. И тогда Лунь подошел к коменданту и громко сообщил все, что требовалось по-немецки. Толпа тут же разбилась на две группы и выстроилась в два хвоста. Капитан благодарно взглянул на Луня и попросил:

– Скажите им, что с завтрашнего дня в ратуше начинает работу комендатура и они могут обращаться ко мне по всем вопросам.

Лунь перевел. Но немцы никак не прореагировали на это сообщение. Они ждали горячей еды.

– Вы по-русски говорите? – спросил комендант Луня.

– Ньемного говорью.

– Очень хорошо! Хоть кто-то знает здесь наш язык, – обрадовался капитан. – Подойдите к кухне без очереди и возьмите каши.

– У мьеня больной жена. Можно мне взять и для нее?

– Можно! Дай ему две порции! – крикнул капитан кашевару. – И мяска побольше!.. Как вас зовут гражданин?