Через неделю такой жизни Лунь готов был выть от тоски. Правда, благодаря госпиталю Лунь обзавелся кое-каким имуществом. Сестра-кастелянша выдала ему две смены белья, полотенце и три куска мыла. В качестве зимней одежды его снабдили старой офицерской шинелью и такой же потрепанной фуражкой без кокарды. Шинель была как нельзя кстати. И Лунь пару раз совершал в ней вылазки в город. С первого же пенсиона он приобрел небольшой фибровый чемоданчик зеленого цвета и хорошую резную трость взамен той палки с резиновым наконечником, которую ему выдала в госпитале все та же сердобольная сестра-кастелянша. Трость была вырезана из канадского клена и украшена медным набалдашником в виде орлиной лапы, сжимающей бронзовое яйцо. Заканчивалась она кабаньим копытцем из позеленевшей меди. Вещь была очень удобной, и Лунь с удовольствием бродил с ней по улицам предместья. Довольно увесистая, трость могла при случае послужить и дубинкой. Санитары-соседи долго обсуждали необычную покупку, отпуская при этом идиотские шуточки.
Большим благом было то, что Лунь мог подлечивать свою спину прямо здесь же – на работе. Напротив рентген-кабинета была массажная комната, и ему, по разрешению главврача, почти ежедневно делали массаж спины и даже подводное вытяжение. Так что к Рождеству он почувствовал себя намного лучше, чем при выписке. Тем не менее душа рвалась на свободу, и каменные своды старинного монастырского лазарета давили все сильнее и сильнее.
Выходных в госпитале не было, но однажды Лунь отпросился у своей начальницы на полдня в город. Госпиталь был обесточен после мощной английской бомбежки и рентген-кабинет бездействовал. Фрау Анке нехотя отпустила своего лаборанта до утра.
За эти неполные сутки Лунь попытался изменить свою убогую жизнь. Он облачился в мундир, надел шинель, нахлобучил великоватую фуражку, взял трость и вышел на улицу, невзирая на мерзкий зимний дождь. Известно, что одни под дождем мокнут, а другие прогуливаются. Все дело в выборе. Но Лунь выбрал нечто иное: он шел в дождь перекраивать свою судьбу. Он решился… Решился на то, чтобы нанести визит вдове майора Вебера, женщине, которую сделал вдовой – к неведомой ему Марии Вебер. Там, в тишине и темноте рентген-лаборатории, он хорошо продумал свою новую легенду и все свои дальнейшие шаги. Поскольку в Берлине у него не было ни одной знакомой души, да и во всей Германии после Вейги тоже не было ни родных, ни друзей – он и направлял свои стопы на Химмельгассе, 9, где когда-то жил принесший ему боевую удачу мундир майор Вебера.
Небольшая вилла с двухоконной мансардочкой с трудом просматривалась сквозь стволы и ветви облетевшего сада. Лунь решительно нажал на кнопку звонка, но звонок, по всей вероятности, не работал – электричество после ночной бомбежки, отключили и здесь. Тогда он отыскал глазами механический звонок и повернул бронзовый ключ. Дверь с застекленным верхом приоткрылась и на полукруглом крыльце возникла женская фигура с наброшенным на плечи дождевиком. Хозяйка настороженно вглядывалась в пришельца и, распознав в нем военного, быстро пропорхнула по бетонной дорожке и открыла калитку.
– Фрау Вебер? – уточнил Лунь.
– Да, я, – ответила женщина, не сводя с него испытующе-тревожных глаз. Глаза были серо-голубыми и очень большими, возможно, из-за увеличительных стекол круглых очков, которые ничуть не портили ее миловидного лица, обрамленного каштановыми буклями.
– Я служил вместе с вашим мужем.
– Вы пришли сказать, что его больше нет?! – почти вскрикнула женщина. – Но я это знаю! Я поняла это еще до того, как пришло официальное извещение!
– Я пришел, чтобы передать его вещи и рассказать о его последнем дне.
– Проходите, проходите, пожалуйста! – заспешила хозяйка дома.
Лунь поставил трость в корзину для зонтов, снял шинель и фуражку.
– Я боюсь наследить… Этот мерзкий дождь.
– Ничего страшного. Это всего лишь вода… Вы, наверное, голодны?! Я только что приготовила любимое блюдо Вальтера. Как будто знала, что вы сейчас придете. Все женщины, они как кошки, знают все наперед, – тараторила Мария, стараясь скрыть свое замешательство. – А вот как раз и кошка! Знакомьтесь – Мице.
В прихожую, крадучись, вошло черное гибкое кошачье существо. Не кошка, а именно существо: оно посмотрело Луню в глаза и сразу же поняло, кто пришел в их дом. Маленькая черная колдунья с огромными зеленовато-желтыми фарами-глазами мгновенно просканировало гостя, и Лунь сразу же признал в ней коллегу – разведчицу. По счастью, всю считанную информацию кошка затаила в себе и, пройдясь боком по ногам хозяйки, быстро исчезла под лестницей. Деревянная резная лестница вела на мансарду. Мария проводила гостя в столовую и принесла с кухни фаянсовую супницу, под крышкой которой оказалась восхитительного вида и аромата капуста, тушенная с морковью, шпинатом и черносливом.
– Вальтер обожал мою капусту и называл ее «Королевой Фронау».
– Да, он часто вспоминал о вашей капусте и говорил, что никто в Берлине не умеет ее так готовить, как вы.
– Как он погиб? Вы знаете? Вы видели? – горестно вопрошала Мария.
Лунь был готов к этим вопросам. Он опустил голову.
– Мы попали в засаду недалеко от Кобрина… Это случилось на вторую неделю войны. Нашу машину обстреляли в лесу русские. Шофер был убит сразу. Мы с Вальтером и еще одним офицером укрылись в придорожных кустах. Потом мы попытались уйти в лес подальше от дороги. Они нас заметили, но не стали преследовать. Пустили вслед несколько автоматных очередей. Одна из пуль попала Вальтеру в голову. Я остался с ним, чтобы его прикрыть. Я думал, что он ранен. Наш третий товарищ убежал далеко вперед. Я его потом так и не нашел. Видимо, он сообщил, что мы оба пропали без вести.
– Он умер сразу? Он не мучился?
– Практически сразу. Не мучился… У нас была с ним договоренность: если убьют меня, то он поможет моей жене. Если убьют его – то я не оставлю его вдову без помощи. Но получилось так, что моя жена погибла еще раньше, чем Вальтер. В первый же день войны на Восточном фронте. После бомбардировки Мемеля…
Здесь Лунь был очень искренен. В его голосе зазвучали неподдельные нотки скрытого плача. Он подавил их усилием воли.
– Я вам сочувствую, – тихо вздохнула Мария. – Я знаю, что такое терять любимого человека.
– Я должен передать вам письмо, которое он хранил на своей груди и его часы.
Мария рассеянно пробежала глазами по строчкам уже изрядно потертого письма и сняла затуманившиеся очки.
– Я писала это письмо за этим самым столом… – она убежала в комнаты, но вскоре вернулась. – Простите меня! Я чуть не оставила вас без ужина. У меня есть наше любимое с ним вино. Оно не дождалось его возвращения. Вы не будете против?
– Разумеется, нет! Помянем Вальтера. Валгалла приняла его душу…
Тушеная капуста была и в самом деле сказочно вкусна. Вейга тоже готовила нечто подобное, только добавляла туда копченую свинину с тмином.
– Вы знаете, мы ведь были с Вальтером однофамильцами. Я тоже – Вебер. Нас часто путали и спрашивали, не братья ли мы? И я всегда говорил, в шутку, конечно, что Вальтер мой кузен. Ну, и он тоже разыгрывал любопытствующих.
Лунь весь вечер рассказывал подробности из их военной жизни, пока Мария не предложила ему остаться на ночлег.
– Я постелю вам в кабинете Вальтера. А завтра утром напою вас кофе. Я ухожу на работу к девяти. А вам на службу когда?
– Я уже не служу. Работаю в госпитале. Но очень бы хотел найти что-нибудь получше.
– Я поспрашиваю у своих коллег. Может быть, найдется что-нибудь подходящее.
Они поднялись по скрипучей лестнице. Кабинет Вальтера находился на мансарде. Весь в книжных полках, с массивным письменным столом он походил на келью ученого мужа, нежели на обиталище строевого офицера. На видном месте стояло старинное – середины, должно быть, прошлого века – фортепиано берлинской фирмы «Frautwein», отделанное красным деревом и ореховым капом. Расстроенные пожелтевшие клавиши из слоновой кости покрыты пылью и сигарным пеплом…
– Вальтер очень ценил этот инструмент, – зажгла свечи в откидных подсвечниках Мария. – У него рояльное звучание… Но война добралось и до него. После того, как неподалеку упала бомба, струны от встряски ослабли…
В глаза бросился большой портрет хозяина кабинета, почему-то в средневековом одеянии. Но, вглядевшись, Лунь понял, что это вовсе не Вальтер Вебер, а разительно похожий на него портрет некоего Иеронима Гольцшуера работы великого нюрбержца Дюрера.
– Правда, они очень похожи? – улыбнулась Мария, заметив удивление гостя.
– Очень! Как одно лицо! – подтвердил Лунь.
– Вальтер потому и повесил эту репродукцию. Он всех разыгрывал, говорил, что это он сам за четыреста лет до своего рождения.
– Вполне возможно, что это его предок.
– Чего только ни бывает в этом мире… – согласилась Мария, застилая диванчик в углу кабинета. Над диванчиком висела еще одна картина, которая поразила Луня не меньшей первой. Это был «Остров мертвых»! Копия, конечно, но ведь именно такая висела и в его кенигсбергском кабинете.
– Ну, а этой картиной он сам себе судьбу напророчил, – горестно вздохнула Мария, взбивая подушку. – Я ему говорила – не надо вешать этот страх здесь. Но ему очень нравился Бёклин. И он оставил. Я теперь тут ничего не трогаю. Пусть все будет, как при нем. Мне все время кажется, что он еще вернется… Если будет холодно, накройтесь вот этой перинкой. Я ее в кресле оставлю.
Пожелав спокойной ночи, Мария ушла в соседнюю спальню. Лунь долго еще рассматривал корешки книг на полках, пытаясь проникнуть во внутренний мир убитого им человека. В основном это была классика германской литературы – Шиллер, Гете, Гауптман, Гауф… Стоял тут и томик запрещенного ныне в Германии Ремарка, и томик сказок братьев Гримм. Целая полка была посвящена работам Клаузевица и Мольтке. Энциклопедия «Британика», великолепно изданный Брем… Читать все это Вальтеру Веберу не перечитать, но понесла его нелегкая в белорусские леса! Лунь укоризненно покачал головой двойнику Вебера на портрете Дюрера и повесил мундир на спинку стула. «Как странно: мундир вернулся домой, а хозяин – нет… А может, в полночь явится и призрак хозяина?». Эта мысль не покидала Луня под настырное тиканье напольных часов. А уж когда они медленно и медно пробили двенадцать раз, тут ему и вовсе не по себе стало. Он пожалел, что остался на ночлег здесь, а не ушел ночевать в госпитальную казарму под храп припадочного Бремзе. Вдруг протяжно и звучно заскрипела дверь. Лунь дернулся и сел на своем ложе, тревожно вглядываясь в темень. Но это была кошка. Она вошла в кабинет и навела на Луня свои горящие желтым огнем фары. Она давно уже в отличие от хозяйки поняла, кто пришел в их дом. Лунь повел с ней немой разговор: «Да, я убил твоего хозяина! Я убил своего врага. И по древнему библейскому праву возьму и дом его, и жену его, и осла его. И тебя кошка тоже возьму!» Мице, кажется, все поняла, и ушла к хозяйке. А Лунь перевернулся на правый бок, подоткнул под ноющую спину перинку и уснул, не задумываясь больше о превратностях жизни.
* * *
Утро – серенькое зимнее утро – все вернуло в свое унылое русло. Надо поторапливаться в госпиталь. Лунь быстро оделся и спустился к завтраку. Мария подала кусочки тушеного вымени с отварным картофелем.
– Нормальное мясо сейчас не достанешь, – прокомментировала она свое блюдо. – Приходится довольствоваться субпродуктами. Даже ливер или печень купить – не так-то просто. Раньше бы и глядеть не стала на вымя или почки. А теперь – за милую душу!
– Да, блицкриг несколько затянулся, – осторожно заметил Лунь и тут же переключился на безопасную тему. – Когда-нибудь я приготовлю вам свои фирменные фрикадельки. У меня ведь еще и диплом повара.
– О, да вам цены нет! – улыбнулась Мария. – Мужчина, который умеет готовить, большая редкость. Может быть, вам подыскать место повара?
– Пока что мне нужна сидячая работа. Мне нельзя поднимать тяжести и работать согнувшись.