Когда умолкнут пчелы

Алиса, покраснев до корней рыжих волос, последовала примеру. Она сложила всё рядом, стараясь не встречаться взглядом с ним, и тут же села ближе к огню, поджав ноги и прикрывшись руками.

Они сидели напротив, по разные стороны костра, и ни один из них не произнёс лишнего слова. Это было не время для стеснения – только для тепла и выживания.

Огонь потрескивал, медленно выгоняя сырость из одежды. Их дыхание смешивалось с дымом, а на стенах лачуги плясали длинные, ломкие тени.

Коул бросил взгляд на её вещи – вода буквально стекала с них, капая на пол. Он знал: ещё немного, и одежда станет пригодной, но придётся терпеть холод.

– Потерпи, – тихо сказал он, больше для того, чтобы разогнать тягостную тишину.

Алиса лишь кивнула и ещё плотнее прижалась к огню.

Огонь жадно пожирал сухие щепки, отбрасывая оранжевые отблески на голые стены и их тела. Вещи шипели от влаги, пар поднимался вверх тонкими струйками. В лачуге стояла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием угля и гулким стуком ветра снаружи.

Алиса, кутаясь руками, впервые заговорила:

– Я… всё ещё не верю, что мы выбрались.

Коул пожал плечами, глядя в огонь:

– Повезло. В другой раз могло быть иначе.

– Нет, – она покачала головой. – Это не только удача. Если бы не ты… – её голос стал тише. – Я бы осталась там.

Он на секунду перевёл взгляд на неё. Алиса сидела напротив, глаза блестели от огня и усталости. Она не отвела взгляда, и в этом было что-то большее, чем благодарность – отчаянная искренность.

– В таких местах никому нельзя доверять, – наконец сказал Коул. – Но… ты нашла выход. Не я.

Она слабо улыбнулась:

– Может быть. Но если бы не ты, у меня бы не было даже шанса его найти.

Он снова опустил глаза на пламя. Слова застряли в горле, но он промолчал.

Некоторое время они сидели молча. Потом Алиса нарушила паузу:

– Расскажи о себе. Ты ведь не из трущоб, да? У тебя… другой взгляд.

Коул чуть заметно усмехнулся, горько:

– Я из этого же города. Просто давно научился смотреть иначе. Иначе бы уже не сидел здесь.

– А семья? – осторожно спросила она.

Он замолчал, будто взвешивал, стоит ли отвечать. Потом коротко бросил:

– Отец был учёным. Пропал. Мать умерла при родах. Воспитывала тётя… пока не погибла. С тех пор – сам по себе.

Алиса отвела взгляд, и на лице её мелькнула тень.

– У меня была мама, – тихо сказала она. – Она… держалась как могла. Парикмахером была, до всего этого. Волосы мне всегда заплетала по-особенному. Месяц назад её не стало.

Она сглотнула, будто боялась сорваться.

– А амбар, где мы жили… забрали. Я осталась одна.

Огонь треснул, сорвав с них паузу.

– Знаешь, – тихо произнёс Коул, – ты сильнее, чем думаешь.

Она подняла на него глаза.

– Думаешь?

– Ты справилась там, с сектантами. Нашла выход, когда выхода не было. Я знаю многих, кто бы просто опустил руки.

Алиса чуть улыбнулась, слабо, но искренне:

– Я не сильная. Просто… не хотела умирать.

– Иногда этого достаточно, – сказал Коул.

Они замолчали. Вещи уже начали подсыхать, но ни один не торопился их надеть. Огонь согревал, а редкая тишина за стенами лачуги казалась почти безопасной.

– Уже можно надеть, – сказала она, и в её голосе звучало облегчение.

Коул молча кивнул, откинул с жерди свою куртку и штаны. Одежда оставалась чуть влажной, но после холода и сырости казалась почти тёплой. Они оба быстро оделись, стараясь не растягивать момент.

Когда ткань закрыла тело, на душе стало спокойнее. Как будто вместе с одеждой вернулось ощущение привычного – пусть и ненадёжного, но всё же укрытия.

– Пожалуй, хватит на сегодня, – пробормотал Коул, поправляя на огне сучья. – Завтра уйдём отсюда пораньше.

Алиса кивнула. Она расстелила на полу свой плащ, свернув его в подобие подстилки. Села, подтянула колени к груди и посмотрела на Коула.

– Ты останешься на часах?

– Нет, – ответил он. – Здесь тихо. Слишком сыро, чтобы кто-то бродил рядом. Отдохнём.

Она улеглась на бок, подперев голову рукой. В огне ещё играли языки пламени, и их свет мягко скользил по её лице.

– Спасибо, – тихо сказала Алиса. – За всё.

Коул лишь кивнул. Он устроился ближе к двери, положив рядом нож. Накрылся плащом и закрыл глаза.

За стенами лачуги выл ветер, качались деревья, и казалось, что сама ночь готова в любую минуту обрушиться внутрь. Но огонь ещё горел, а рядом дышал другой человек – и это делало тьму немного менее враждебной.

Вскоре Алиса уснула. Коул долго слушал её ровное дыхание, и только потом позволил себе провалиться в короткий, тревожный сон.

«Что делает человека человеком?»

Я часто задаю себе этот вопрос. Особенно теперь, когда каждый новый день похож на проверку: сколько внутри нас ещё осталось человеческого?

В мире, где хлеб выпекают из костей, а вода стоит дороже крови, слова о добре звучат как издевка. Но всё же… есть что-то, что удерживает нас от окончательного падения. Что-то, что заставляет различать «можно» и «нельзя».

Может быть, человека делает человеком способность сказать «нет» даже тогда, когда вокруг все говорят «да». Не есть мясо тех, кто вчера был живым, даже если пустота в животе выворачивает наизнанку. Не предавать, даже когда предательство сулит спасение.

Я думаю о Коуле. Он странный. Будто идёт по краю, где легко оступиться и потерять остатки души. Он не открывается, почти не делится мыслями, и кажется, что ему всё равно. Но я замечаю: он не всё равно. Он выбирает. В каждом его движении – осторожность, но и какая-то твёрдость. Будто он держит невидимую грань, которую не готов переступить.

Иногда я думаю: может быть, человек и есть эта грань? Тонкая, зыбкая, но именно она отделяет нас от того, чем мы можем стать. От чудовищ, которых здесь и так слишком много.

Я не знаю, кто он на самом деле – Коул. Но мне интересно наблюдать. Интересно искать в его поступках ответ на мой вопрос.

Что делает человека человеком? Может быть, сам выбор – остаться им.