Что делать?

– Так и ушла.

– И он ничего?

– И он ничего. Да ты не тому дивись, что ушла, а ты тому дивись: оделась, пошла; он говорит: погоди; оделся, тогда говорит: войди. Ты про это говори: какое это заведенье?

– А вот что, Петровна: это секта такая, значит; потому что есть всякие секты.

– Оно похоже на то. Смотри, что верно твое слово.

Другой разговор.

– Данилыч, а ведь я ее спросила про ихнее заведенье. Вы, говорю, не рассердитесь, что я вас спрошу: вы какой веры будете? – Обыкновенно какой, русской, говорит. – А супружник ваш? – Тоже, говорит, русской. – А секты никакой не изволите содержать? – Никакой, говорит: а вам почему так вздумалось? – Да вот почему, сударыня, барыней ли, барышней ли, не знаю, как вас назвать: вы с муженьком-то живете ли? – засмеялась; живем, говорит.

– Засмеялась?

– Засмеялась: живем, говорит. Так отчего же у вас заведенье такое, что вы неодетая не видите его, точно вы с ним не живете? – Да это, говорит, для того, что зачем же растрепанной показываться? а секты тут никакой нет. – Так что же такое? говорю. – А для того, говорит, что так-то любви больше, и размолвок нет.

– А это точно, Петровна, что на правду похоже. Значит, всегда в своем виде.

– Да она еще какое слово сказала: ежели, говорит, я не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то я больше люблю, значит, к нему-то и вовсе не приходится не умывшись на глаза лезть.

– А и это на правду похоже, Петровна: отчего же на чужих-то жен зарятся? Оттого, что их в наряде видят, а свою в безобразии. Так в Писании говорится, в притчах Соломоних. Премудрейший царь был.

II

Хорошо шла жизнь Лопуховых. Вера Павловна была всегда весела. Но однажды, – это было месяцев через пять после свадьбы, – Дмитрий Сергеич, возвратившись с урока, нашел жену в каком-то особенном настроении духа: в ее глазах сияла и гордость, и радость. Тут Дмитрий Сергеич припомнил, что уже несколько дней можно было замечать в ней признаки приятной тревоги, улыбающегося раздумья, нежной гордости.

– Друг мой, у тебя есть какое-то веселье: что же ты не поделишься со мною?

– Кажется, есть, мой милый, но погоди еще немного: скажу тебе тогда, когда это будет верно. Надобно подождать еще несколько дней. А это будет мне большая радость. Да и ты будешь рад, я знаю; и Кирсанову, и Мерцаловым понравится.

– Но что же такое?

– А ты забыл, мой миленький, наш уговор: не расспрашивать? Скажу, когда будет верно.

Прошло еще с неделю.

– Мой миленький, стану рассказывать тебе свою радость. Только ты мне посоветуй, ты ведь все это знаешь. Видишь, мне уж давно хотелось что-нибудь делать. Я и придумала, что надо завести швейную; ведь это хорошо?

– Ну, мой друг, у нас был уговор, чтоб я не целовал твоих рук, да ведь то говорилось вообще, а на такой случай уговора не было. Давайте руку, Вера Павловна.

– После, мой миленький, когда удастся сделать.

– Когда удастся сделать, тогда и не мне дашь целовать руку, тогда и Кирсанов, и Алексей Петрович, и все поцелуют. А теперь пока я один. И намерение стоит этого.

– Насилие? Я закричу.

– А кричи.

– Миленький мой, я застыжусь и не скажу ничего. Будто уж это такая важность!

– А вот какая важность, мой друг: мы все говорим и ничего не делаем. А ты позже нас всех стала думать об этом – и раньше всех решилась приняться за дело.

Верочка припала головою к груди мужа, спряталась:

– Милый мой, ты захвалил меня.

Муж поцеловал ее голову:

– Умная головка.

– Миленький мой, перестань. Вот тебе и сказать нельзя; видишь, какой ты.

– Перестану: говори, моя добрая.

– Не смей так называть.

– Ну, злая.

– Ах, какой ты! Все мешаешь. Ты слушай, сиди смирно. Ведь тут, мне кажется, главное то, чтобы с самого начала, когда выбираешь немногих, делать осмотрительно, чтобы это были в самом деле люди честные, хорошие, не легкомысленные, не шаткие, настойчивые и вместе мягкие, чтобы от них не выходило пустых ссор и чтобы они умели выбирать других, – так?

– Так, мой друг.

– Теперь я нашла трех таких девушек. Ах, сколько я искала! Ведь я, мой миленький, уж месяца три заходила в магазины, знакомилась – и нашла. Такие славные девушки. Я с ними хорошо познакомилась.

– И надобно, чтоб они были хорошие мастерицы своего дела; ведь нужно, чтобы дело шло собственным достоинством, ведь все должно быть основано на торговом расчете.

– Ах, еще бы нет, это разумеется.

– Так что ж еще? О чем со мной советоваться?

– Да подробности, мой миленький.

– Рассказывай подробности; да, верно, ты сама все обдумала и сумеешь приспособиться к обстоятельствам. Ты знаешь, тут важнее всего принцип, да характер, да уменье. Подробности определяются сами собою, по особенным условиям каждой обстановки.

– Знаю, но все-таки, когда ты скажешь, что это так, я буду больше уверена.

Они толковали долго. Лопухов не нашел ничего поправить в плане жены; но для нее самой план ее развился и прояснился оттого, что она рассказывала его.

На другой день Лопухов отнес в контору «Полицейских ведомостей» объявление, что «Вера Павловна Лопухова принимает заказы на шитье дамских платьев, белья» и т. д. «по сходным ценам» и проч.

В то же утро Вера Павловна отправилась к Жюли. Нынешней моей фамилии она не знает, – скажите, что «m-lle Розальская».

– Дитя мое, вы без вуаля, открыто, ко мне, и говорите свою фамилию слуге, но это безумство, вы губите себя, мое дитя!

– Да ведь я же теперь замужем и могу быть везде и делать, что хочу.

– Но ваш муж – он узнает.