Береги свою любовь! Маленькие секреты большой любви

Мне показалось странным, что никто из взрослых не вышел поприветствовать меня и не заинтересовался моим приездом. Подозрительно наблюдая за детворой, я огляделся в поисках людей. По поведению детей я сделал вывод, что появление машины должно было быть в этом месте большой редкостью, и тем более странным казалось отсутствие взрослых жителей. Осмотревшись по сторонам, чтобы увидеть, где они могли быть, я разглядел среди деревьев группу людей и услышал ритмичный звук барабанов там-там. Обрадованный, я взял ведро и направился туда, чтобы посмотреть, что происходит, и попросить воды для двигателя моей машины.

Приблизившись, я увидел небольшую возвышенность, где на траве, покрытой старой циновкой, лежал мертвый абориген. Рядом с ним был лук со стрелами и другое оружие, которое он использовал при жизни. Мужчины были раскрашены в разные цвета и носили странную пеструю одежду, как на карнавале. Они танцевали, прыгая вокруг трупа, периодически поднимая вверх оружие и сопровождая все это боевыми криками. Женщины, стоявшие или сидевшие на земле, наблюдали за похоронным танцем и в определенные моменты присоединяли свои голоса к крикам мужчин. Некоторые из них держали на руках детей. Рядом с мертвецом ползал на коленях совсем маленький ребенок, который с трудом пытался взобраться на, видимо, своего отца, удивленный тем, что впервые тот не обращал на него никакого внимания и не хотел с ним играть. Своей маленькой ручонкой он старался дотянуться до его лица, чтобы снять два больших зеленых листа, которыми были накрыты глаза покойника.

Никто из взрослых не обращал внимания на ребенка, все были заняты увлекательным спектаклем. Понаблюдав некоторое время за похоронным ритуалом, который мне больше напоминал какой-то праздник, я покинул место. «Дикари. Что с них взять? Сколько времени и работы потребуется для того, чтобы превратить их в настоящих христиан», — с грустью и некоторым превосходством подумал я и направился к бедному домику неподалеку, возле которого увидел какого-то человека.

Это был худой старик, который снимал дверь вместе с рамой из своего дома. Приблизившись, я поприветствовал его и попросил воды для машины. Мужчина ответил на мое приветствие и продолжил заниматься своей дверью, как будто для него не было ничего более важного. Освободив раму, он отделил от нее дверь, затем топором начал осторожно разделять доски, из которых она была сделана. Удивленный тем, что этот мужчина занимался такой прозаической работой в то время, когда другие плясали и кричали вокруг усопшего, я спросил его, почему он не был вместе со всеми, а ломал эту дверь, которая могла бы хорошо служить ему еще много лет.

Абориген остановил свою работу и посмотрел на меня долгим взглядом, как бы желая лучше понять, о чем я его спрашивал. Затем, медленно подыскивая слова, объяснил мне, показывая рукой туда, где отпевали покойника, что умер человек, и он разбирал свою дверь, чтобы сделать для этого человека гроб, потому что у других жителей такой двери не было. Вслед за тем, вспомнив о моей просьбе и, вероятно, не желая, чтобы я дальше отвлекал его своими вопросами, он вошел в почти пустой дом и вышел оттуда с ведром воды. Затем махнул мне на прощанье рукой и, как ни в чем не бывало, продолжил свою работу.

«Дикари?.. Они?..» — спросил я сам себя, молча и со стыдом наблюдая некоторое время за работой мужчины. Да этот абориген больше христианин, чем я сам! В то время как я был обеспокоен мыслями о потере моих удобств и о трудностях, которые меня ожидают, этот бедный старик, не задумываясь, отрывал от себя единственное, что у него было, — дверь от собственного дома. Он отдавал это другому человеку, не переживая о том, что умерший уже никогда не сможет даже поблагодарить его за этот благородный поступок.

Я вернулся к своей машине, которая была во власти веселой ребятни, залил воду в радиатор, убедился, что все детали еще были на своих местах, и продолжил свой путь, оставив сзади тучу красной пыли и толпу босоногой детворы с бронзовой кожей, которая не хотела, чтобы я забирал их новую игрушку.

Снова трясясь в машине под палящим солнцем и подсчитывая камни, о которые я спотыкался в жизни на своем религиозном пути, я с благодарностью и стыдом вспоминал свою сегодняшнюю первую встречу с «дикими» туземцами и новый урок, полученный от них.

Ливень

Томми не спеша шел по улице, насвистывая какую-то мелодию и тихонько напевая. Он с заинтересованностью вертел головой во все стороны, надеясь случайно увидеть какого-нибудь школьного друга, такого же свободного и беззаботного, как и он, чтобы сделать свою прогулку в библиотеку более веселой.

Внезапно, несмотря на солнце в небе, раздались громкие раскаты грома. Это был первая гроза только начинавшегося лета. Солнце сразу же исчезло, скрывшись за грозовым облаком, и разразился сильный ливень с большими теплыми каплями. Люди, которые спокойно шли по улице и попали под неожиданный дождь, теперь бежали, прикрывая голову газетой, книгой или папкой не разбирая пути, к ближайшим зданиям, чтобы найти там какое-нибудь укрытие. Через несколько минут тротуары и улица опустели.

Томми тоже мгновенно очутился в подъезде большого здания. На самом деле он успел бы добежать до библиотеки, которая уже была недалеко, но он совсем не спешил и не хотел, чтобы книги, которые он должен был вернуть, промокли. В этом подъезде уже прятались от проливного дождя около десяти пешеходов. Все были радостны и взволнованы этим первым летним дождем, который предвещал скорую жару. Некоторые с удивлением осматривали себя, разыскивая драгоценные капли дождя, которые старались побыстрее впитаться в ткань одежды, чтобы люди не стряхнули их на пол. Обнаружив на своей одежде эти блестящие капли, кое-кто начинал демонстративно стряхивать их с таким серьезным и гордым выражением на лице, как будто хотел показать присутствующим, что именно на него был обрушен этот дар небес.

Каждый следующий человек, добежав до здания, старался устроиться у самого входа, чтобы видеть улицу, и тем самым мешал иногда заходить в здание другим людям, которые жили там или тоже искали убежище. Когда кто-то дерзкий быстро забегал в подъезд, те, кто уже стоял там, в любом случае вынуждены были подвинуться или уступить свое пространство. Кое-кто делал это с внешним тактом, но со скрытым неудовольствием внутри. Что касается Томми, он быстро сориентировался и занял самое стратегическое место, прижавшись вплотную к раме настежь распахнутой входной двери, откуда он мог с удовольствием наблюдать за всем происходящим внутри подъезда и на улице, никому не мешая.

Через несколько минут в подъезде стало шумно. В ожидании окончания дождя люди, как старые добрые знакомые, начали говорить обо всем: о неожиданном дожде, о первом летнем громе, после которого, по их мнению, должна была наступить настоящая жара, и о других пустяках. Некоторые, не обращаясь к какому-либо конкретному человеку, объясняли, почему они покинули дом без накидки или зонта. Все были воодушевлены и, казалось, полностью забыли, куда они шли, какие вопросы должны были решить и какие важные проблемы были отложены из-за этого дождливого сюрприза. Все говорили очень громко, много смеялись и были рады, что им была предоставлена возможность неожиданного и веселого перерыва.

Маленький мальчик лет трех, которого молодая женщина держала за руку, пытался вытащить свою мать на улицу, чтобы поймать в ладонь, в которой у него уже было печенье, струю воды, падающую откуда-то сверху. Как только мать поворачивалась, чтобы поговорить с кем-либо, он изо всех сил пытался вытянуть ногу за порог и сильно ударить ей по луже воды, которая уже приближалась к двери, как будто также желая спрятаться внутри. Наконец, очередная его попытка увенчалась успехом, и он забрызгал мать грязной водой. Она, пытаясь наказать ребенка незаметно для людей, с фальшивой дипломатической улыбкой грубо дернула мальчика за руку, чуть не оторвав ее. Затем вынула платочек из своей элегантной сумочки и вытерла свои забрызганные ноги.

Те, кто заметил ее способ воспитания малыша, сделали вид, что ничего не произошло, однако добрая улыбка в поддержку мальчика скользнула по их лицам. Какое-то время мальчик оставался спокойным, затем, озорно посмотрев на дядюшек и тетушек словно спрашивая, на чьей они стороне. Решив вопрос в свою пользу, он нагнулся и принялся спокойно размачивать свое твердое печенье в луже.

Томми посмотрел на улицу и увидел, как неизвестно откуда появившаяся девушка спешила к подъезду здания, где он стоял. Она была примерно того же возраста, что и он, но ее неприступный вид, который любили напускать на себя девчонки, делал ее серьезнее и старше. Дойдя до образовавшейся перед подъездом большой лужи, и, несмотря на то, что ее обувь была мокрой, незнакомка, не боясь поскользнуться и упасть в грязную воду с удивительной ловкостью и грацией начала перепрыгивать с одного лежащего в луже камня на другой.

В одной руке она держала плетеную сумку с буханкой хлеба, влажная корка которого уже начала набухать пузырьками, а другая рука помогала ей удерживать равновесие при прыжках. Люди, стоявшие в подъезде, с любопытством следили за ее акробатическими трюками, будто ожидая, что она обязательно шлепнется в лужу. Многие в душе завидовали ее возрасту, юношеской беззаботности и радовались своему преимуществу сухого человека перед промокшей девушкой.

Томми с первого взгляда определил, что она не учится в его школе. В этом он был уверен, потому что знал почти всех девчонок своей школы, так как часто около нее прогуливался, чтобы разглядеть всех более или менее симпатичных и милых девушек. Как только Томми ее увидел, все для него показалось очень важным и необычным. Он с необъяснимым интересом следил за каждым ее движением и со страхом думал, что она может найти убежище в другом подъезде по соседству или вдруг просто внезапно исчезнуть, как и появилась. C изяществом бабочки она порхала над лужей, слегка касаясь ногами камней, выглядывающих из воды.

К счастью для Томми, лужа была напротив подъезда, где он находился, и камни направляли ее прямо к нему. Одолев лужу, она заскочила под козырек подъезда и остановилась прямо перед Томми, который в последний момент почти втиснулся в стену, чтобы уступить ей место рядом. Теперь, если еще хотя бы один человек вошел в подъезд, они, несомненно, соприкоснулись бы друг с другом.

Радуясь своей предусмотрительности, Томми несколько секунд оставался спокойным, чтобы не отпугнуть это чудо со стройными ногами и большими зелеными глазами. Затем он начал робко рассматривать ее. Увидев, что она не обращает на него никакого внимания, он осмелел и стал уверенно смотреть прямо на нее, давая волю своему богатому воображению…

В своих мыслях он поправил мокрый локон, прилипший к ее лбу, заглянул в ее зеленые глаза, которые как будто его не видели, а затем — также мысленно — осмелился и поцеловал ее в красивые губы, которые, казалось, могли лопнуть от одного лишь невинного к ним прикосновения. Именно в этот момент его свободных фантазий ее губы вдруг испуганно дрогнули, и Томми быстро отвел взгляд, опасаясь, что она догадалась о его самых тайных и греховных мыслях.

Немного успокоившись и решив, что она со своими мыслями должна быть далеко от него, он начал осматривать ее длинные ресницы, которые, словно почувствовав его дерзкий взгляд, стали моргать чаще. На одной реснице задержалась небольшая капелька воды, и ему казалось, что она беспокоит юную леди, хотя, возможно, та даже не осознавала этого. Томми захотелось убрать каплю, сильно дунув на ресницы, и это желание настолько захватило его, что он даже улыбнулся, представляя, как он ни с того ни сего дует в глаза красивой незнакомой девушке, и что люди могут о нем подумать…

Чтобы не засмеяться без какой-то видимой причины для людей, он вспомнил, что у девушки все еще были неизведанные им места. Он начал осматривать ее шею, плечи; посмотрел немного ниже и… почувствовал, как будто кто-то бросил на него что-то горящее. Он чуть не упал от удивления и жара, который ударил в его голову, и задержал дыхание. Ему случайно удалось увидеть ее секрет!..

Легкое платье, которое было на ней, полностью промокло, и под ним были видны два нежных и небольших возвышения молодой упругой груди, еще не нуждавшейся в женских аксессуарах, по которым большинство девчонок в его классе сходили с ума, стараясь выглядеть более взрослыми. Два маленьких темных соска, застывших от контакта с прохладным мокрым платьем, облегающим ее тело, были довольно заметны и волшебным образом, как магнитом, притягивали взгляд широко раскрытых от удивления глаз Томми.

Томми сразу вспомнил разные разговоры о девушках и женщинах вообще со своими старшими школьными приятелями. Они говорили о любви и сексе, как уже опытные мужчины, делая некоторые двусмысленные намеки и произнося только им понятные фразы, которые каждый истолковывал и понимал по-своему.

«Моя девушка», как Томми уже называл прекрасную незнакомку, наблюдала, как в луже образовались пузырьки воздуха, которые взрывались через несколько секунд, уступая место новым пузырькам. Она, вероятно, даже не заметила необычайного открытия Томми или вообще его присутствия так близко к ней. Он посмотрел на людей, которые теперь молчали, так как волнение, вызванное первыми каплями дождя, уже прошло. Их лица снова стали серьезными, и никто уже не хотел искренне разговаривать с посторонними людьми, как они это делали всего несколько минут назад. Каждый думал о чем-то своем, и всем как будто было немного жаль терять эти приятные моменты радости и общего доверия.

Теперь все с нетерпением ждали момента, чтобы как можно быстрее разойтись, решить свои дела и снова спрятаться в раковине своего одиночества и недоверия к другим. Один мужчина читал совершенно мокрую газету, другой смотрел на небольшое пятно на стене перед ним, словно соревнуясь, кто кого загипнотизирует. Только неутомимый малыш, держась двумя руками за юбку матери, сильно колотил ногой по стене.

«Кажется, никто ничего не заметил», — с облегчением вздохнул Томми, размышляя о раскрытой тайне. Это было странно, но разговоры с друзьями о девушках теперь вызвали у него чувства, противоречащие тем, что он испытывал раньше. Он уже смотрел на «свою девушку» совсем по-другому, а не так, как в начале. Можно сказать, что даже не смотрел на нее, только иногда украдкой бросал мимолетный взгляд на ее милое лицо, чтобы хорошо его запомнить, а затем сразу же отводил взгляд, чтобы не опустить его ниже. Он словно охранял увиденное от возможных бесцеремонных взглядов других людей и был готов, сам не зная как именно, защищать то, что увидел случайно, и саму девушку от любого непристойного жеста, взгляда или слова.

В его душе впервые зарождалось какое-то прекрасное чувство, которое было еще хрупким и маленьким, но своей огромной силой оно наполняло его сердце, которое расширялось, чтобы вместить его первую любовь…

В груди Томми разгорался огонь, который вызывал в нем безумное желание закричать что-нибудь с необъяснимой радостью. Время от времени он смотрел на девушку и желал, чтобы дождь никогда не кончался, чтобы он мог быть рядом с ней часами или целый век, готовый заботиться о ней и защищать ее от всего, чего он даже не представлял. Чтобы почувствовать полное счастье, Томми хотелось совсем немногого: чтобы она заметила, что он рядом с ней и готов защитить ее. Он боялся, что «это» — то, что он увидел — мог увидеть другой человек, и что вульгарный взгляд мог коснуться такой невинной и беззащитной красоты.

Эта неожиданная встреча потрясла и разрушила все принципы, приобретенные им в отношении девочек с помощью его «знающих» друзей. Теперь он понял, что они на самом деле никогда не чувствовали того, о чем так много говорили. Томми ощутил, что почти в мгновение он стал более взрослым, чем некоторые его одноклассники, и что в его душе с этого момента начала играть прекрасная мелодия, неслышимая для других.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Люди оживились, подъезд снова наполнился говором, затем все исчезли, сразу вспомнив свои неотложные дела. Девушка вышла, посмотрела на небо с удивлением и радостью, словно не веря в то, что дождь закончился, затем обернулась, будто желая увидеть того, кто был рядом с ней. Ее открытый невинный взгляд встретился с взглядом Томми, которым тот умолял девушку: «Пожалуйста, не уходи!..» Глаза незнакомки расширились от удивления, увидев слегка глупое и умоляющее выражение лица Томми. Ее лицо осветилось дружеской улыбкой, она приветливо помахала ему рукой, прощаясь, и продолжила свой путь.

Томми вышел из своего укрытия, пересек лужу, повторяя прыжки девушки с одного камня на другой. Затем, задумавшись на мгновение, поставил ногу на последний камень, на который она только что наступила, и начал расшатывать его понемногу ногой до тех пор, пока не вытащил его из лужи полностью. После этого спрятал камень под кустом, чтобы сохранить его там как очень личное и важное воспоминание, не желая, чтобы до этого камня дотронулась чья-либо другая нога, кроме ее и его самого…

Затем, задумчивый и опечаленный, он медленно двинулся дальше, чтобы решить свои дела, которые после этого дождя и незабываемой встречи стали для него маленькими и незначительными. Он думал о неожиданном ливне, который так быстро перевернул его жизнь, и тщательно охранял в своей душе, как бесценное сокровище, нежную память о неизвестной зеленоглазой девушке и надежду на возможную встречу…

«Я обязательно найду ее!» — радостно решил Томми.

Любовь, распахнутая в вечность

Этим воскресным утром я проснулся, когда еще только начинало светать. Это был мой первый день в городе, где я родился, провел свое детство и потом уехал, даже не представляя, что пройдет много лет, прежде чем снова смогу сюда вернуться. В номере новой гостиницы было немного душно, и ощущался какой-то специфический запах нового строения. Поняв, что не смогу больше заснуть, я взял мою трость, с которой редко расставался в последние годы, и тихонько покинул гостиницу, еще спящую сладким предутренним сном. Выйдя на улицу, я медленно направился к старому городскому парку, расположенному недалеко, чтобы там дождаться восхода солнца и увидеть места, которые с детства бережно хранились в моей памяти.

В этом большом, пустынном и словно дремлющем в полумраке парке, под кронами старых деревьев я впервые глубоко осознал течение времени и свой возраст… Темный, таинственный и мудрый парк, казалось, хранил еще в своей многолетней памяти мой звонкий детский голос. Мне вспомнилось, как я маленьким приходил сюда с матерью на прогулку и, переполненный радостью и чувством свободы, бегал по траве среди огромных деревьев, которых считал своими друзьями. Сейчас мне казалось, что старый парк также ждал все эти годы встречи со мной, желая открыть мне какую-то тайну, помочь понять что-то, постоянно беспокоившее меня, но ускользавшее от моего внимания.

Я побродил немного в надеже увидеть что-либо знакомое моей памяти, но все настолько изменилось и стало неузнаваемым, что я загрустил еще больше. Сбросив с влажной от утренней росы скамейки несколько желтых осенних листьев, я сел на нее и стал наблюдать, как постепенно парк начинал наполняться светом. Сначала появились первые робкие лучи проснувшегося солнца. Еще храня утреннюю прохладу, они скользили с вершин деревьев вниз, проникали сквозь листву крон и, опускаясь все ниже и ниже к земле, растворяли утренний туман, запутавшийся в низких кустах. Затем, как будто подчиняясь движениям палочки невидимого дирижера, зазвенел веселый хор птиц, приветствующих восход солнца.

Я был настолько зачарован борьбой между дневным светом и полумраком ночи, что не сразу услышал медленные и тяжелые шаги, которые должны были принадлежать старому и уставшему человеку. Повернувшись, я увидел старушку, которая не торопясь двигалась по аллее парка в мою сторону, легонько толкая перед собой детскую коляску со сладко спящим младенцем. Добрые глаза старушки внимательно вглядывались в дорогу, по которой она шла, стараясь объехать каждый камешек, чтобы не потревожить сон ребенка. По ее шагам, таким размеренным и осторожным, можно было понять, что ее старым ногам даже это движение давалось нелегко.

Приблизившись к скамейке, стоявшей напротив, недалеко от меня, она остановила коляску, нашла небольшой камень и подложила его под колесо, чтобы коляска не могла поехать сама. Затем осторожно поправила одеяльце, которым был накрыт ребенок, и медленно опустилась на скамейку, как бы ощущая тяжесть своих прожитых лет, даже не обратив внимания на листья, покрывавшие скамейку.

В течение некоторого времени старушка сидела неподвижно и не переставая следила за ребенком, прилагая усилия, чтобы не заснуть. Однако глаза не подчинялись ей, и вскоре ее веки с легким дрожанием сомкнулись. Это был ее привычный уход из реального мира в ее собственный мир, где она снова могла видеть себя молодой, красивой и полной сил, в окружении дорогих ей людей. В этом мире она была хозяйкой и могла снова общаться со близкими людьми, с которыми не виделась уже целую вечность и перебирать в памяти давно прошедшие события. Каждое из них сейчас казалось ей особенно важным.

Эти воспоминания, отполированные временем и ее частым обращением к ним, были ее старыми друзьями, и она всегда чувствовала себя с ними легко и радостно. В предчувствии возможности вновь встретиться с ними, ее глаза закрывались сами, чтобы таким образом не допустить никого постороннего в ее священный и счастливый мир. Этот мир, сейчас такой далекий и желанный, хранил для нее все самое лучшее, что у нее оставалось и соединяло ее с прошлым, с ее радостями, печалями и несбывшимися надеждами…

Эта неожиданная встреча в парке города моего детства глубоко затронула мое сердце, разбудив в нем чувство необъяснимой грусти и вины за мой не в полной мере исполненный долг. Я смотрел на дремавшую старушку и думал о том, что она, вероятно, чувствовала себя очень одинокой и беззащитной в этом возрасте. Она напомнила мне мою старую мать, которая, вероятно, также со своими воспоминаниями, одинокая и почти забытая, с нетерпением и надеждой всегда ожидала меня в своем скромном полупустом доме.

От этой грустной мысли мне стало стыдно из-за моих не выполненных обещаний перед матерью. Часто мы, дети, вспоминаем или задумываемся об этом, когда уже нельзя ничего изменить. Слишком поздно мы понимаем, сколько работы, усилий и самопожертвования стоило матери наше детство. Сколько ночей она провела, не сомкнув глаз, оберегая наш сон и покой, щедро и бескорыстно даря нам любовь, нежность и тепло своей большой души. Она всегда была рядом и отдавала нам последний кусок хлеба, обманывая нас, наивных детей, что она не голодна.

Мать чувствовала боль наших падений, когда мы были маленькими, болела нашими болезнями, переживала вместе с нами все наши проблемы и поражения, помогала нам расти, учиться и без жалоб встречать сначала детские невзгоды и позже — более серьезные удары уже взрослой жизни, когда детство уже осталось далеко позади. Ее благородное и доброе сердце всегда принимало на себя все наши несчастья и беды, как свои собственные.

В постоянном беспокойстве о нас пролетели ее лучшие молодые годы. Постепенно ее лицо покрылось тонкой сетью морщин — этим самым точным календарем прожитых лет. Элегантная одежда, подаренная ей детьми, и модные во времена ее молодости туфли так и состарились вместе с ней почти не использованными, в постоянном ожидании свободного вечера или лучших времен. В течение долгих лет она продолжает бережно хранить эти подарки детей, как самые ценные реликвии пролетевших лет и напоминание об упущенных радостях.

Мысли и заботы о нас отвлекли ее внимание от своих собственных недугов и болезней, которые постепенно заминировали ее красивое тело и однажды, как хищники из засады, набросились на нее. Они искривили ее стройную фигуру, выбелили некогда черные волосы, высушили горькими слезами ее прекрасное лицо, покрыв его глубокими морщинами, и приглушили блеск глаз, таких живых и веселых в молодости.

Новый год уже давно перестал быть для нее праздником, полным радостного ожидания счастья или чего-либо нового, как это всегда бывает в молодости. Теперь для нее это просто смена календаря и погоды, которые могут принести ей лишь обострение многочисленных болезней, навсегда поселившихся в ее слабом теле.