Солнце любви

– Пока никому… Но возможно я писал о ВАС, предрекая встречу. Ведь каждый поэт немножечко пророк…

– Вы меня интригуете… Так сразу…

Удивительное это дело – подпись автора. Авторов книг сейчас хоть пруд пруди, хотя писателей нет совсем. Тем не менее, человеку, впервые встречающемуся с тем, чьё имя стоит на обложке книги, всегда интересно, удивительно, необычно.

Первые мимолётные встречи всё в той же школе, где ОНА учила детей музыке, ничего мне не дали. Я под разными предлогами задерживался там, чтобы как-то с НЕЙ поговорить, я придумывал множество предлогов, я даже

выступал перед учениками с беседами на поэтические темы – ведь многие из них мечтали стать композиторами. Я рассказывал ученикам, но говорил для НЕЁ. Я ловил ЕЁ внимательный взгляд, я ощущал неподдельный интерес к тому, что рассказывал.

Я много выступал и много видел слушателей, заинтересованных и безразличных, внимательных и невнимательных. ОНА умела слушать как-то по-особенному – всей душой. ОНА не спускала глаз с меня и словно повторяла в мыслях то, что я говорил. Иногда даже кивала головой в такт моим словам, и в этот момент, казалось, одними губами ОНА повторяет мои слова. ОНА сидела возле окна и смотрела на меня, а я, прохаживаясь по классу, нет-нет да поглядывал на НЕЁ украдкой. И всё более манило меня ЕЁ милое личика с улыбкой, которая иногда становилась озорной. Всё более притягивали кудряшки и собранные в пучок волосы с вплетённым в них зелёным бантиком.

Когда я смотрел на неё, как-то очень тепло становилось на сердце и хотелось говорить ещё ярче, рассказывать ещё интереснее – недаром под взглядом любимой женщины появляются у человека неведомые силы, проявляется особенное красноречие.

Но как же, как перенести наши встречи за пределы школы?

Удивительно, что я думал об этом словно о чём-то несбыточном. Казалось бы, чего проще – назначить свидание, да и всё. Но… это представлялось делом невероятно трудным, почти невозможным. Как переступить грань, которую прежде не раз переступал легко и просто? Сейчас всё представлялось не таким, как раньше. Просто казалось, что вот предложу сейчас встречу и разорву ту хрупкую ниточку, которая едва протянулась между нами. Глазами мы уже говорили друг другу много больше, чем решались сказать словами.

Я искал и думал, думал и искал.

Наконец, я даже пригласил весь ЕЁ класс на интересный литературный вечер. На том вечере впервые сел с нею рядом. Сидели молча, слушали, что говорили выступающие, а точнее, слушала ОНА – я ничего не слушал и не слышал. Близость ЕЁ волновала и будоражила меня, мысли путались.

Мы вышли на улицу, остановились у подъезда. ОНА сказала несколько слов школьникам и вдруг подошла ко мне и крепко взяла под руку…

…А потом я затевал разные встречи, чтобы только видеть ЕЁ. Мы проводили поэтические вечера, мы собирались, чтобы попеть песни, сочинённые моими друзьями и знакомыми.

И однажды ОНА, сильно смущаясь, взяла гитару и сказала, что хочет спеть песню на мои стихи, которые ЕЙ очень понравились…

И запела…

Заключительные слова были трогательны… ОНА пела, и по щеке катилась слеза… ОНА пела так, что у меня тоже защипало в глазах:

И гаснет на устах печальная молитва,

И слышит только Бог тоску в моих стихах!

Тогда же я пытался начать поэму о НЕЙ, но… что-то не получалось. Впрочем, так уж выходило, что всеми своими значительными (на мой взгляд) стихотворениями и поэмами о любви отмечены завершения моих романов. Получалось, что «выписавшись» по данной теме полностью, я как бы выплёскивал из себя чувство, как бы разряжался – всё, что было в сердце, уходило в бумагу, а дальше в реальном мире оставалась лишь пустота.

Мне не хотелось, чтобы это случилось теперь. Но я не знал, отчего так сильно тянет к чистому листу бумаги. Всё начиналось необычно. И необычность эта заставляла меня волноваться: нет, не тревожило, а именно волновало сердце. Постепенно мне удалось сузить круг участников наших встреч, но долго ещё не удавалось найти причину, чтобы встретиться с НЕЮ наедине.

Прошёл месяц, а мы ещё даже ни разу не поцеловались – так ведь нам-то уже не 15 лет… В зрелом возрасте всё происходит значительно быстрее, особенно когда тебе за сорок, а ей тридцать пять. ОНА была моложе на десяток лет.

Отличная разница – отличная для тех лет! Впрочем, дело даже не в этом. В НЕЙ сохранился девичий задор, сохранилось озорство, которое редко встречается в наш безумный век. Впрочем, мы были в значительной степени людьми иного времени, времени доперестроечного, когда ещё существовали иные естественные идеалы, когда существовали понятия о чести и достоинстве, когда всё измерялось не только не долларом, но даже и не рублём… Но уже тогда такие как ОНА женщины, были редкостью. Вот так как-то сразу я стал думать о НЕЙ, как о человеке со сложившимися нравственными нормами, с твёрдыми, устоявшимися нормами, с твёрдыми, устоявшимися взглядами и привычками.

Долгое время ОНА без стеснения рассказывала о реакции мужа на ЕЁ увлечения литературой, на попытки писать песни.

– Мой говорит: «Ну, мать, ты скоро совсем композиторшей станешь».

«Неужели ОНА не понимает, – думал я, – что всё это просто прелюдия к тому, что я задумал?»

А собственно, что я задумал? Как ответить на этот вопрос?

Я женат, у меня дети… ОНА замужем. И тоже дети…

Как ЕЙ объяснить, что мне нужно, если и сам ещё толком не знаю, что хочу? Да, я привык к своему ритму жизни. Семья семьей, но обязательно любовница – одна на какой-то определённый период, иногда короткий, но яркий и насыщенный, иногда длинный и довольно спокойный. Однажды весь роман продолжался ровно два месяца, причём, всё началось с близости в первый день. Потом были приключения самые разнообразные, путешествия яркие, встречи горячие. И весьма романтичное завершение. Я поставил точку в романе вместе с точкой, поставленной в большом стихотворении о нём! То стихотворение я написал в последнюю ночь встречи, причём накрутил всё так, что поверил во многие из того, чего не было..

Но там с первых минут было всё ясно нам обоим. Едва разомкнулись первые объятия, как я услышал:

– Я знала, что либо сегодня, либо никогда….

Правда, к той встрече мы шли 7 лет, не упуская друг друга из виду, подозревая о взаимной симпатии, но ничего не предпринимая, чтобы как-то реализовать её.

Теперь было иное. В ЕЁ серые школьные будни ворвалось что-то новое, привлекательное. Школа, семья, музыка, отпуск, иногда – театр. И опять школа, семья, музыка… И вдруг, уже не иногда, а постоянно интересные встречи, занимательные беседы – новое, новое, новое… И думал я: вот сейчас откроюсь, скажу, что просто хочу особых, более чем дружеских отношений, и рухнет хрустальный замок, который ОНА уже, наверное, построила в мыслях после первых встреч… Думала ли ОНА, подозревала ли, что я хочу сделать ЕЁ своей любимой. Собственно, конечно, это не делается, это происходит само собой, но ведь в случае ЕЁ противления, ничего невозможно. Я хотел, чтобы ОНА стала не любовницей, нет, а именно любимой! Любимой с большой буквы, а там уже как судьба положит, уж как выйдет – недаром в песне поётся: «любовница, невеста и жена». Впрочем, конечно, столь далеко мои замыслы не простирались. Меня просто влекло к НЕЙ.

А думать надо было. У НЕЁ семья, и как мне поначалу казалось – семейный покой, ничем ещё не нарушенный. И о муже, и о детях ОНА упоминала довольно часто, причём упоминания о муже были вполне уважительными.

Что будет, если я ворвусь в ЕЁ мир со своей любовью? Нет, наверное, я всё-таки об этом не думал. С той минуты, как увидел ЕЁ, ритм моей жизни уже нарушился. Ни с кем из своих старых знакомых я уже не встречался, да и вообще не помышлял о встречах.

Я думал только о НЕЙ, и по-прежнему не решался разрушить тот воздушный замок, который, как был убеждён, ОНА построила, хранила и лелеяла. Неужели же ОНА не догадывалась, к чему я всё веду? Я ощущал неуверенность, давно забытый трепет, ощущал неловкость, назначая ЕЙ первую встречу наедине, причём в той самой квартире друга, от которой ещё не так давно отказался. Теперь ключ снова лежал у меня в кармане.

Мы встретились на платформе в метро, я был с букетом цветов, а там, дома, уже был накрыт стол с Шампанским. Трепет не проходил, и я удивлялся снова и снова этому своему состоянию. Может, ещё рано, может, тороплю события? Но ведь мы были знакомы уже больше месяца. ОНА же оставалась загадкой.

Мы встретились, и я смущённо объяснил, куда направляемся. За небольшим кухонным столиком мы были совсем рядом – я усадил ЕЁ в уголке и сел, почти касаясь ЕЁ колен. Открыл шампанское. До сих пор мы звали друг друга на «вы», а потому предложил выпить на брудершафт. Нервная дрожь била меня, когда касался ЕЁ губ. Поцелуй показался мне волшебным. Ещё один – второй, и очень долгий третий.

Я не могу вспомнить, о чём говорил тогда, хотя обычно запоминал всё до мельчайших деталей, до отдельных, наиболее значимых фраз. Но в тот момент взволнованное состояние помешало запомнить все детали. ОНА показалась мне в тот вечер особенно яркой, особенно пленительной. Меня будоражили ноги в чёрных колготках, я видел начала пленительных холмиков под чёрным бюстгальтером, видневшимся через разрез кофточки.

ОНА отломила кусочки от плитки шоколада, взяла в рот и сама потянулась ко мне для поцелуя. Мне казалось, что одно неловкое, дерзкое движение и переломится стебелёк какого-то райского цветка, вырастающего на глазах.

Как мне хотелось заключить ЕЁ в объятия, как хотелось! С невероятным трудом подавлял я свои желания. Каких сил стоило мне сохранять спокойствие! Что-то подсказывало мне, что передо мной не просто женщина, не просто предмет сиюминутного увлечения, не предмет мимолётной страсти. Это что-то загадочное, что-то нестерпимо желанное, что-то выворачивающее наизнанку всю душу. Я опять-таки не помню, что говорил, я радовался, что ОНА не отвергла первых моих попыток сближения, но нестерпимо хотелось идти дальше, хотя и не знал, как это сделать.

Что-то было в НЕЙ столь пленительно загадочным, и одновременно доступным и недоступным. Вот ОНА, рядом, я дотрагиваюсь до НЕЁ, я целую ЕЁ… И не решаюсь двинуться дальше. Повинуясь порыву, я встал на колено и поцеловал ЕЁ ноги, выступающие из-под обтягивающей юбки. Я просто приник к ним губами, держал их в своих руках, а ОНА гладила мою шевелюру, гладила нежно, и от рук ЕЁ ток пробегал по всему моему телу. Всё казалось волшебным, сказочным, словно бы каким-то нереальным, всё казалось чудным сном. И я боялся пробуждения, но сон продолжался к моему восторгу.

Я до сих пор не назвал ЕЁ имени. И не назову. Придумывать вымышленное не хочу и не могу – с этим именем вошла ОНА в мою жизнь, ворвалась в душу, заполнила сердце, этим именем я зову её в мыслях и не могу назвать иным. Я пишу истинную вправду, правду и только правду. ОНА узнает

себя, а стоит ли давать возможность узнать другим? Я пишу исповедь перед самим собой, а исповедь – дело личное, деликатное. И в то же время моя исповедь особенная. Я хочу поделиться тем, как можно любить, обожать, боготворить женщину, как может эта любовь изменить и перевернуть всё в жизни. Итак, любимая моя для рукописи ли, книги ли «ОНА» и только «ОНА». Пусть и остаётся таковой для всех.

Пишу и тревожусь – прежде точки в рассказах означали точки в отношениях. Но не будем торопить время. Точка тоже может быть разной – к чему приведёт сюжет, к чему приведёт жизнь. Сколько крутых поворотов!? Сколько разных эпилогов может быть у одного произведения! Кем была ОНА мне, кем становится, кем станет?

Увы, героини прежних стихов и поэм становились чужими. Но ведь ещё не было среди них такой, которая могла стать тем, что обозначено в известной песне: «любовница, невеста и жена». Отбросим первое – то, что мне всегда не нравилось. Что останется? Пусть рассудит нас жизнь, пусть решит время. А я отрываюсь от этого отступления и продолжаю свою исповедь любящего, и, быть может, даже любимого…

Не слишком ли самонадеянно считать себя любимым? Пусть читатель рассудит, опираясь на услышанное, а я продолжаю, не желая ничего утаивать, вплоть до самых интимных подробностей.

Правда, одна только правда, кроме лишь нескольких, незначительных деталей, маскирующих место, время действий и, главное, героиню, которая пока ещё не стала тем, кем должна стать, исходя из чисто эмоциональных факторов.

Маскировать же нужно от ищеек, от сереньких тварей, которых, к сожалению, так много вокруг. Так много сплетниц, которые, не гнушаясь, шпионят, чтобы разоблачить, чтобы помешать, нагадить. И одно желание – разрушить то, чему завидуют. Но не всё можно сломать и разбить. Большое, сильное и настоящее превосходит любых ищеек, любых сплетниц.

У нас ещё будет возможность показать их и высмеять в ответ на их потуги совать нос в замочную скважину, чтобы не только посмотреть тайком на любовь, им неведомую, но и попытаться причинить ей зло. И пусть они себя сами узнают, и сами собою «потешатся».

Итак. Я продолжаю.