Оранжевые мечты

С такой коротенькой прической ей тоже было очень хорошо, хотя он знал, как много значили волосы для любой девочки.

О себе, только о себе.

– Ну, иди я тебя поцелую.

Илья целовал ее, а она в ответ его и так они разбегались. После работы он забирал ее со школы, она всегда оставалась в группе. Так было до второго класса, теперь, когда она стала взрослее на целый год, он провожал ее только на улицу и возле дома после работы встречал. Если бы соседи были нормальные, этого можна было бы и не делать.

– Ты уже взрослая, – сказал однажды ей Илья.

Приходилось поневоле приучать ее к этому, он был, как заведенный. Приготовить еду, постирать, погладить одежду, он забыл, что такое телевизор. Иногда он забегал в комнату и одним глазом мог взглянуть, когда Инна смотрела какую-нибудь передачу, но чаще, она тоже была с ним и помогала ему. Сколько Илья перебил тарелок и чашек в спешке, если бы не Инна, то и сам сломался бы. Она – вот, кто его держал крепко и уверенно, тянула его в жизнь, в какую ни есть, но жизнь полную и драгоценную ни разу не всплакнув о том, что она живет не так, как ее ровестники и не упрекала ни в чем отца. Она срослась с этим с самого своего рождения, вот откуда в ней столько понимания и самостоятельности.

– Папа! – останавливала она его, удивленно глядя ему в глаза, – ты так всю посуду перебъешь!

– Задолбала эта жизнь, эта спешка! – выбрасывал он часто невпопад такие слова.

Инна подошла к умывальнику.

– Я помою, папа!

Илья подфутболил куски от разбитой тарелки к мусорному ведру. Он выглядел уставшим и обозленным. Нервным.

– Я же могу помыть посуду и убрать в доме, хоть разок в школу не пойти. И ты не будешь тогда таким злым, – с лукавой ноткой в голосе пропела она.

– Я знаю, что ты можешь в школу не пойти! – сурово сказал он. Рубашка у него была расстегнута сверху до половины, на шее выступил пот. Он бросил полотенце и посмотрел на дочь, она смотрела на него сожалеющим и тревожным взглядом.

– Твою мать, – тихо выругался он и подошел к дочери присев на корточки. Он понимал, что нельзя ругаться так при ней, но выходило все автоматически. Илья не искал оправдания этому в себе. Он уже даже не понимал ее маленьких, добрых хитростей. Это уже была поломка. Програмная поломка мозга, которая еще больше усугублялась под воздействием неблагоприятной среды. – Я боюсь оставлять тебя одну, – виновато проговорил он, и сказал это от всего сердца. – Ничего не получается так, как хочется, поэтому я злюсь.

Инна обняла отца; я тебя понимаю, говорил ее жест.

На соседней улице жил его друг Андрей, он был женат, имел двоих детей и собственный добротный дом, типичная украинская семья. Они вместе учились в Киеве в училище, там и подружились, затем Андрей заманил Илью в поселок. Хотя развал Союза и оттолкнул прежние взаимоотношения между людьми и ненадежный украинский купон, которым можна было пятую точку подтереть, ничего не стоил, всеравно характер друга, как человека оставался неизменим.

– В крайнем случае, когда меня нет, – говорил Илья дочери, – ты иди к тете Оле, я ведь могу задержаться на работе, всякое может случиться.

Илья считал, что Андрею в жизни с женой повезло, она, кроме того, что была хорошей женщиной по натуре и хорошей хозяйкой, то еще и собой кровь с молоком.

… И сегодня в этот день, когда Илья Инну не встретил, и она сама потихоньку поднималась по лестнице, она чувствовала, что папа не на работе, он дома, просто к тете Оле не хотелось идти. Она стояла в тоненьком платьице в цветочки и красных туфельках, прислушиваясь к каждому шороху; к тете Оле я не пойду, решила она.

Эта лестница не такая уже и страшная.

Она поднялась на одну ступеньку, на вторую, на третью медленно и осторожно не спуская глаз с верхней самой последней ступеньки. И вот пятая.

У Ильи был еще и второй крайний случай; она знала, что запасной ключ от квартиры он прячет под батареей в коридоре в выщербленной дыре в цементном полу недалеко от дверей квартиры. Инна повернула к последнему лестничному пролету, состоящему из семи ступенек, и перед ее глазами, как на ладони открылась лестничная площадка совершенно свободная. Это Инну все равно еще не успокоило. Площадка, сама по себе была длинной, образуя собой коридор, а двери соседа были напротив их квартиры, на расстоянии около шести метров и их с лестницы просто не было видно, они прятались за стеной в коридоре. Напротив лестници была еще одна дверь квартиры, но в ней никто не жил.

Инна не знала, что делать, она смотрела на дверь своей квартиры, но она безмолвно стояла, не издавая ни звука. То обстоятельство, что дверей соседской квартиры не было видно, ее бесило и пугало. Она могла позвать отца или быстро добежать до дверей своей квартиры и скрыться в ней, но она боялась, боялась соседского «боксера». Он мог лежать сейчас под своими дверьми и, услышав ее, запросто опередил бы.

Инна прислушалась, было совсем тихо. Ей казалось, что если бы под дверьми была собака, то Инна обязательно бы услышала ее шорохи, шевеление и сопение, но ничего такого не было слышно. Ей вдруг захотелось быстро побежать вверх по ступенькам к своей двери.

А ты успеешь добежать, вдруг собака затаилась и только и ждет того, когда ты побежишь? Эта мысль так сковала ее, что она испугалась.

Нужно закрыть глаза, подождать немножко, затем открыть их и плохая мысль исчезнет, так меня папа учил.

Она закрыла глаза. Черная пустота затмила их и страх незнания того, что сейчас появится перед глазами, когда она их откроет, заставил быстро их открыть. Инна открыла глаза, плохая мысль попрежнему стояла у нее в голове, она не уходила от нее, она гонялась за ней. Инна так растерялась, что в голову к ней стали приходить одна за другой плохие мысли.

– Папа! Папа! – закричала она.

Кругом тишина и безмолвие. В какой-то момент она поняла, что собаки нет, но идти до квартиры не осмелилась.

– Папа! – снова закричала она, ей захотелось заплакать.

Вдруг дверь ее квартиры открылась, и вышел отец, он был в брюках и майке, вид у него был сонный.

– Инна! Боже! – он спустился к ней и обнял.

– Ну, что ты маленькая, я уже с тобой все хорошо, – он присел и вытер выступившие с ее глаз слезы.

– Где ты был? – всхлипнувши, спросила она.

Илья отвернулся от нее на секунду, затем снова посмотрел в ее заплаканные глаза.

– Я задремал, – виновато проговорил он.

Инна шморгнула носиком, глядя на отца, он легко улыбнулся и коснулся ее носика.

– Когда ты уже вырастешь? – покачал он головой.

Инна вытерла рукой под носом и отвернула от него голову.

– Пойдем, – сказал Илья, он встал, подхватил ее на руки и поднялся в квартиру.

Дома он помог снять ей портфель и усадил в кресло. Он присел напротив ее вытер слезинки застывшие на ее щеках и сказал:

– сегодня четвертое мая, тебе еще чюточку осталось походить в школу и тогда я на работе возьму отпуск, и мы поедем с тобой к тете Тамаре. Ты же у меня умница, правда?

Инна смотрела на Илью шморгая носиком.

– А когда мы совсем уедем с этого дома?

Это был вопрос, которого больше всего не ожидал Илья от нее и больше всего был к нему не готов. Ответа у него не было. В двух словах он когда-то объяснил ей, почему умерла мама, сказал, как есть, хотя она после этого целую неделю ходила сама не своя, но зато, этот вопрос отпал раз и навсегда. Это было тогда, когда она еще ходила в первый класс, она спросила об этом сама. Еще до школы она знала, что ее мама умерла, она свыклась с этой мыслью, но она не знала, почему ее не стало. Ей нужно было знать.

Илья об этом не собирался начинать разговор, но он знал, что с возрастом у нее начнуться вопросы и первый, будет именно о маме и поэтому ответ у него всегда был готов на этот вопрос. Он ждал его от нее, потому что знал, она в любую минуту об этом спросит. Она спросила, и он ответил, честно и правдиво. Но эту утрату она перенесла не с такой болью, с какой могла бы перенести при других обстоятельствах. Она никогда не видела своей мамы, не испытывала ее ласки и любви, и не видела, как она умерла. Инна не перенесла сразу, не перенесла изначально эту утрату в своей душе, она только слышала об ее смерти со слов отца, и горечь ее была вызвана только сожалением.

А сейчас? Этот вопрос был уже проблемой, это совсем не то в сравнении с тем, когда тебя спрашивают о том, что уже прошло. Его уже нет, прошлое прошло, и сказать правду можна не всю. Иногда и прошлое можно сохранить в тайне, если это нужно, ведь ложь иногда нужна, чтобы не расстроить преждевременно человека. Но будущее не скроешь и неправды не скажешь, ведь оно непременно наступит, и раскроются все истины, за свою ложь придется отвечать. Илья все это прекрасно понимал.

И что ей сказать?

Уехать с этого дома, насовсем, просто некуда, снять другую квартиру на поселке тоже не выход. От соседа с его собакой на поселке не спрячешься, он всюду их преследовал, это превращалось в игру. Чтобы продать свою квартиру и купить другую требовались две основные вещи: во-первых, найти другую квартиру, во-вторых, приватизировать свою. Что касается первого, то найти квартиру не сложно даже в районном центре, почти рядом с поселком, но в городе квартиры стоили дороже разве что, продав двухкомнатную, можно было купить однокомнатную. Что касается второго, то на приватизацию нужны деньги, хоть и не такие большие, но Илья и так считал каждую копейку. Для их обоих, его небольшой зарплаты было мало, Инна взрослела, и ей нужно было покупать новую одежду.

Если сильно постараться, то все можно было сделать. Перетерпеть эту волокиту с бумагами, согласиться на однокомнатную квартиру, но во всем этом был еще и принципиальный фактор: Илья не мог смириться с тем, что его выживает с квартиры какой-то старый собачатник. Илье казалось, что главная проблема упиралась не в жилье, а именно в соседях и она была важнее всего. С соседом разобраться будет легче, чем найти другую квартиру, решил Илья, и это будет справедливо. А почему бы и нет? С чего это какой-то старикан будет тут свои права качать? Илью это выводило из себя. Принцыпиальность победила Илью и вселилась в его мозгу.